Это продолжалось минут двадцать. Тапер снова завладел своим законным табуретом-вертушкой.
— Потанцуйте же наконец с какой-нибудь из ваших поклонниц! — сказал Шульце Хагедорну. — Бабы глаз с вас не сводят! Сил нет терпеть!
Молодой человек покачал головой.
— Они же не на меня смотрят, а на престолонаследника Албании.
— Ну и что, подумаешь! — возразил Шульце. — Меня бы это не остановило. Главное — произвести эффект.
Хагедорн обратился к Кессельгуту:
— Здесь, в отеле, меня принимают не то за внука Рокфеллера, не то за переодетого королевича…
— Непостижимо! — сказал Кессельгут, стараясь сделать изумленное лицо. — Бывает же такое!
— Прошу вас, пусть это останется между нами! — сказал Хагедорн. — Я бы охотно разъяснил в дирекции недоразумение, но Шульце отсоветовал.
— Господин Шульце прав, — сказал Кессельгут. — Без шуток — не до смеха!
Внезапно капелла заиграла туш. Господин Хелтаи, профессор танцевального искусства и устроитель карнавалов, вышел на паркет, похлопал в ладоши и воскликнул:
— Господа, дамы приглашают кавалеров!
Он повторил объявление по-английски и по-французски. Публика засмеялась. Многие дамы поднялись с мест. Госпожа Каспариус тоже. Она направилась прямо к Хагедорну. Госпожа фон Маллебре побледнела и с кривой улыбкой пригласила барона.
— Ну, теперь за дело! — приказал Шульце. Госпожа Каспариус сделала чересчур усердный книксен и сказала:
— Вот видите, господин кандидат, от меня не ускользнешь.
— «Здесь женщины — гиены сами…»[3] — продекламировал Шульце, который никогда не терялся. Однако бременская дама и Хагедорн его уже не слышали. Танец начался.
Шульце прошептал Кессельгуту:
— Я иду в холл. Незаметно следуйте за мной! И захватите приличную сигару!
Затем он покинул бар.
Тайный советник Тоблер сидел со своим камердинером Иоганном в холле. Большинство столиков были свободны. Кессельгут раскрыл портсигар и спросил:
— Могу я пригласить вас на рюмку коньяку?
— Не задавайте дурацких вопросов, — ответил Тоблер. Иоганн заказал. Господа курили и весело поглядывали друг на друга. Кельнер принес коньяк.
— Ну вот, мы все-таки познакомились, — сказал Иоганн удовлетворенно. — Да еще в первый же вечер! Как я справился, а?
Тоблер нахмурил лоб.
— Вы интриган, дорогой мой. Собственно, мне следует вас уволить.
Иоганн польщенно улыбнулся и сказал:
— Я так перепугался, когда приехал, ужас! Директор отеля и швейцар пытались прощупать господина Хагедорна со всех сторон! Я хотел побежать вам навстречу и предупредить.
— Дочке я оборву уши, — заявил Тоблер. — Конечно, позвонила она.
— У фройляйн Хильдегард такие изящные ушки, — сказал Иоганн. — Спорю, что телефонировала Кункель.
— Если бы я не был в таком хорошем настроении, — признался Тоблер, — то разозлился бы крепко. Какая наглость! Нам просто повезло, что здесь все перепутали!
— Вам дали хороший номер? — спросил слуга.
— Восхитительный, — ответил Тоблер. — Солнечный, много свежего воздуха. Даже слишком много.
Иоганн снял с костюма Тоблера два волоска и ладонью стал заботливо смахивать ворсинки с рукавов фиолетового пиджака.
— Перестаньте, — заворчал тайный советник. — Вы с ума сошли?
— Ничуть, — сказал Иоганн. — Счастлив, что сижу возле вас. Ну хорошо, немного я, конечно, захмелел. Ваш костюм выглядит ужасно. Завтра я приду к вам и наведу порядок. Какой у вас номер, господин тайный советник?
— Посмейте только! — строго сказал Тоблер. — Еще не хватало, чтобы владельца процветающей пароходной линии увидели, как он вытирает у меня пыль. У вас есть с собой бумага и карандаш? Пишите деловое письмо. Поторопитесь! Пока не пришел наш миллионерчик. Как он вам нравится?
— Чудесный человек, — сказал Иоганн. — Втроем мы еще всласть повеселимся.
— Оставьте нас, бедных людей, в покое! — сказал тайный советник. — Займитесь, если угодно, зимним спортом и общайтесь со знатными людьми!
— Дирекция отеля уверена, что я знаю кандидата Хагедорна по Берлину и только не желаю это признать, — сообщил Иоганн. — Так что ничего особенного не усмотрят, если я буду с ним часто встречаться. Напротив, без меня он никогда бы так быстро не стал миллионером! — Он оглядел Тоблера сверху вниз. — И обувь ваша тоже не чищена! — вздохнул слуга. Было заметно, как он от этого страдает. — Я в отчаянии!
Тайный советник, наслаждаясь сигарой, сказал:
— Позаботьтесь лучше о вашей пароходной линии!
Как только капелла собиралась сделать передышку, танцевальные пары начинали бешено хлопать в ладоши. Госпожа Каспариус тихо сказала:
— Вы действительно хорошо танцуете. — Ее рука лежала на плече Хагедорна, он ощутил нежный нажим пальцев. — Что вы делаете завтра? Вы на лыжах катаетесь?
— Нет, — ответил он. — В детстве у меня были коньки. Сейчас это для меня слишком дорого.
— Давайте поедем на санях? В Санкт-Фейт? Ленч возьмем с собой.
— Я договорился о встрече с двумя моими знакомыми.
— Так откажитесь! — попросила она. — И вообще — как вы можете предпочесть этого похожего на огородное пугало человека моему очаровательному обществу?
— Я такое же пугало, — сказал он сердито. — Мы с Шульце одна пара!
Многозначительно подмигнув, она засмеялась.
— Ну конечно, господин кандидат. Все время забываю об этом. И все-таки вы должны поехать со мной в Санкт-Фейт. На санях. С колокольчиками на дуге. И под теплыми пледами. Это же замечательно. — Она прижалась к нему еще теснее и спросила: — Я вам совсем не нравлюсь?
— О нет, — ответил он. — Но в вас есть что-то ужасно неожиданное.
Она немного отодвинулась от него и поджала губы.
— Таковы мужчины. Когда вам откровенно в чем-нибудь признаются, вы ведете себя как светские дамы из монастырского приюта для престарелых. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Да не будьте вы таким жеманным, черт возьми! Мы молоды? Мы нравимся друг другу? А? К чему ломать комедию? Я права, верно?
Капелла перестала играть.
— Вы правы, — сказал он. — А где же мои знакомые? Он проводил ее к столику, поклонился ей и толстому Ленцу и поспешно удалился разыскивать Шульце и Кессельгута.
— Спрячьте блокнот! — сказал тайный советник Тоблер своему слуге. — Вон идет наш миллионерчик.
Хагедорн сиял. Усевшись, он глубоко вздохнул и сказал смущенно:
— Ну и женщина! Ей следовало быть кавалерийским генералом!
— Для этого она, несомненно, слишком хороша, — убежденно сказал Шульце.
Хагедорн задумался.
— Допустим, — сказал он. — Но ведь нельзя же с каждой хорошенькой женщиной заводить амуры! В конце концов, на свете слишком много хорошеньких женщин!
— Могу только согласиться с господином кандидатом, — сказал Кессельгут. — Кельнер! Три водки! — И когда кельнер вернулся с водкой, воскликнул: — Бог троицу любит!
После того как все опрокинули рюмки с бесцветным содержимым, Хагедорн с любопытством спросил:
— Что будем делать? Еще нет и полуночи. Шульце погасил сигару и сказал:
— Господа, прошу тишины! Позволю себе задать вопрос, который вас озадачит. А именно: с какой целью мы приехали в Брукбойрен? Пьянствовать, что ли?
— Похоже на то, — хихикнул Кессельгут.
— Кто против, останется на второй год! — сказал Шульце. — Считаю до трех: раз! два! три!
— Принято единогласно, — сказал Хагедорн.
— Итак, мы прибыли сюда не для того, чтобы напиваться, — продолжал Шульце.
Кессельгут поднял руку:
— Не только для того, господин учитель!
— А посему я призываю присутствующих, — объявил Шульце, — оторваться от стульев и следовать за мной на природу.
Они с трудом поднялись и, слегка шатаясь, вышли из отеля. От чистого холодного воздуха у них перехватило дыхание. Изумленные, они стояли в глубоком снегу. Над ними простирался гигантский темно-синий купол неба, покрытый золотой и зеленой, серебряной и красноватой алмазной россыпью звезд.
Под луной плыло одинокое белое облачко.
Несколько минут они молчали. Из отеля доносилась музыка. Кессельгут прокашлялся и сказал:
— Завтра будет чудесно.
Мужчины склонны смущаться, когда их захватывают сильные впечатления. По этой причине Хагедорн вдруг заявил:
— Так, господа. Сейчас мы сделаем большого снеговика!
А Шульце воскликнул:
— Только негодяй может отказаться от этого! Вперед марш!
Закипела работа. Строительного материала было предостаточно. Слепили большой ком и стали катать его по снегу вдоль и поперек, шлепая и уминая, пока он не превратился в подобие тумбы. Этот цилиндр они продолжали катать, и вскоре он располнел и удлинился настолько, что ваятели сочли его достаточно внушительным и установили перед маленькими пихтами, которые росли напротив входа в отель, по ту сторону дороги, у парка.
Все трое взмокли. Однако они были непреклонны и приступили к созданию второй части снеговика — туловищу. Снега на этом участке почти не осталось. Пришлось перебазироваться в парк. Еловые иглы кололи разгоряченные лица.
Наконец туловище было готово. Пыхтя, они подняли его на снежный постамент. Это удалось без особых происшествий. Правда, Кессельгут не устоял на ногах.
— Боже мой! Дорогой смокинг! — воскликнул он.
Но больше уже о нем не тревожился. Когда взрослые мужчины что-то задумали сделать, они этого добиваются. Даже в смокинге.
Настал черед головы. Ее посадили на туловище. После этого они благоговейно отступили на несколько шагов и полюбовались своим творением.
— У него, к сожалению, голова яйцом, — констатировал Шульце.
— Не беда, — сказал Хагедорн. — Назовем его просто Казимиром. С таким именем можно иметь такую голову.
Возражений не было.
Шульце вынул перочинный ножик и хотел было срезать пуговицы с фиолетового пиджака, чтобы украсить ими снежный живот Казимира. Но Кессельгут остановил его, сказав, что этого нельзя делать ни в коем случае. Хагедорн взял у Шульце ножик, срезал несколько еловых веток и украсил ими грудь Казимира так, что он стал похож на гусара-гвардейца.