Гроб спускают на веревках в семейную могилу. «Однажды, – думает Нина, – я тоже отправлюсь туда».
Три таблички воткнуты в землю: «Моему дедушке», «Нашему другу», «Нашему дорогому коллеге».
Обливающаяся потом толпа начинает расходиться, воздух обжигает горло, путает зрение, и Нина не замечает женщину, которая не спускает с нее глаз с того момента, как она ступила на землю кладбища за руки с Адриеном и Этьеном.
Ее никто не видел, потому что она стояла чуть в стороне, у другой могилы, хотя пришла именно на похороны Пьера Бо.
40
22 декабря 2017
Нина только что ушла. Николя уснул в моем башмаке. Я сижу неподвижно. Не хочу работать. Не стану мыть стаканы. Вообще-то я нормально переношу тишину. Даже люблю ее, предпочитаю другим спутникам моей жизни, но сейчас она непереносима.
В голове крутится ее последняя фраза: «С каких это пор я стала твоей подругой?»
Надеваю пальто и выхожу. Холод хватает за лицо и руки. Нины во дворе уже нет, сад пуст и темен, старая липа похожа на продрогшего великана.
Я прохожу мимо машины, ищу глазами Нину и замечаю вдалеке, под фонарем. Хрупкий силуэт движется стремительно, едва касаясь земли. Я следую за ней, стараясь не упустить.
В кармане вибрирует телефон. Луиза. Как будто видит меня. А ведь никогда не звонит после восьми. Моими новостями она интересуется либо с девяти утра до полудня, либо с двух до шести.
– Слушаю…
– Что делаешь?
– Иду.
– Куда?
– Вперед по дороге, от моего дома.
– Уже поздно.
– Заметила… – отвечаю я и улыбаюсь.
– Хочешь, я заеду?
– Перезвони позже.
– Ты не одна?
– Одна.
– У тебя странный голос.
– Я и сама странная. Всегда.
Нас разъединили. А может, Луиза дала отбой. Не буду сразу набирать ее номер. Хочу идти след в след за Ниной, на расстоянии нескольких сотен метров.
Сколько раз я следовала за ней в детстве? Просто так, удовольствия ради, потому что обожала ее силуэт? Со спины люди выглядят таинственно и рассказывают миру особенные истории. Взгляды интересуют меня меньше пластики движений.
Нина направляется не к своему дому. Она делает крюк через центр города. Мы одни. На улицах нет ни одной живой души. Бледный свет нескольких витрин падает на лицо Нины, она не смотрит по сторонам, сворачивает на улицу Роза-Мюллер, останавливается перед дверью дома. В окнах горит свет, и она колеблется, потом вдруг резко поворачивается, и я едва успеваю спрятаться под аркой.
Наконец Нина принимает решение и нажимает на кнопку звонка. Через мгновение ей открывают, и она исчезает внутри. Подкрадываюсь и читаю надпись, сделанную черной ручкой на почтовом ящике: «Р. Гримальди». Почему она колебалась?
Через десять минут Нина не появляется, и я ухожу, с трудом сдерживая дрожь. Звоню Луизе.
– Можешь меня забрать?
– Где ты?
– У почты.
– Сейчас буду.
Минут через пять она подъезжает, и я залезаю в машину. Мы не виделись с прошлого лета. Она в синей пуховой куртке и теплом спортивном костюме. Синий цвет идет Луизе, ведь глаза у нее голубые. Сейчас она в первую очередь врач, а уж потом женщина, и за секунду сканирует меня с головы до пят. Только что, в моем доме, Нина точно так же оценила паштет в миске Николя.
– Домой? – спрашивает она.
– Да.
– Все в порядке?
– Да.
Запах Луизы пьянит меня, я смотрю на ее безупречный профиль и думаю: «Она сама нежность, но уж больно властная…»
– Спасибо, что ты здесь. В моей жизни. Что бы я без тебя делала?
Она печально улыбается.
Мы подъезжаем, и Луиза замечает стоящую во дворе машину.
– Нина здесь?
– Ушла.
– И оставила свою тачку?
– Она слишком много выпила и решила вернуться пешком.
– Не знала, что вы снова видитесь…
– Начали совсем недавно. Пересеклись случайно дважды за неделю, а до этого долго не встречались.
Луиза гладит меня по руке.
– Ты дрожишь…
41
17 августа 1994
14:00. Нина сидит на диване в столовой Больё, где троица так часто танцевала и веселилась. Она смотрит – и не видит – последних участников похорон, они что-то едят, перед тем как распрощаться и отправиться в дорогу.
Куда?
Все знакомые Пьера жили в Ла-Комели. Он никогда никуда не уезжал, а путешествовал посредством открыток, которые доставлял адресатам. Дамаммы уже ушли. Эмманюэль забегал ненадолго. Нина почувствовала: он хочет встретиться вечером, но не решается попросить о свидании. Или попросил? Она не запомнила. Кто-то накроет стол на кухне особняка, но ее там не будет. Через две недели она покинет Ла-Комель.
Остается решить, кто займется животными. Мари-Лор и Жозефина взяли это на себя, первая приютит собаку Паолу и двух котов, вторая – двух других, самых старых.
После Марселя Нина ни разу не была в их с Пьером доме. Матери Этьена и Адриена строго-настрого запретили ей даже приближаться к нему, как будто знали, что старый почтальон перед смертью заминировал сад или что несчастье случилось именно там.
Жозефина утром и вечером кормила и выгуливала Паолу, открывала ставни и окна, чтобы проветрить дом.
Теперь настало время вернуться. Нине хочется сбежать от всех, увидеть свою комнату, привычные вещи. Она сделает это одна. Встретится с реальностью лицом к лицу. Выберет удобный момент и незаметно выскользнет из дома, потом позвонит ребятам и позовет их к себе. Но сначала потребуется одиночество. Нина постарела, потеряв деда, она шевелится с трудом, как столетняя старуха.
Солнце все так же поджаривает окружающий мир, и Нина невольно задается вопросом: каково деду под землей, тепло или холодно?
Она бредет по теневой стороне улиц и через несколько минут оказывается у дома, толкает калитку, видит Паолу, спящую под деревом в корзине. Пьер когда-то поставил ее рядом с креслом-качалкой, где любил дремать после дневного перекуса. Нина садится, закрывает глаза и запускает руки в собачий мех, в ногах укладываются две кошки.
«Жизнь никогда не станет прежней… Идиотская фраза из дурацкого сериала, – думает Нина, но это не меняет сути дела: – Жизнь никогда не станет прежней!» Жизнь с дедом была тихой и спокойной, счастье избаловало ее. Когда они виделись в последний раз? Вечером, в саду, за ужином. Она сказала: «Спокойной ночи, дедуля» – и даже не поцеловала его в щеку, а когда встала утром, Пьер уже укатил на работу. Потом был Марсель, сумасшедший побег от реальности с Адриеном, готовым положить жизнь, чтобы хоть на два дня отодвинуть от нее грядущий ужас. Он выказал силу? А может, слабость? Молчал, боясь, что в одиночку не справится с горем Нины, вот и увез ее, а грязную работу оставил Мари-Лор. Фу, какие гадкие мысли, Адриен ее друг, а она… И все-таки, чем была марсельская эскапада – проявлением любви или трусостью?
Нина толкнула дверь дома, и ей сразу стало не по себе, к горлу подступила тошнота, закружилась голова, как будто она попала в незнакомое и враждебное место.
Она хотела остаться одна, разобрать вещи Пьера, попытаться осмыслить его уход, но, перешагнув порог кухни, увидела, что шкафчики пусты. Кто-то выгреб все, даже солонку с перечницей, и не потрудился закрыть дверцы. Остались только стол и стулья. Нина машинальным жестом открыла холодильник, поняла, что его отключили, опустошив полки. Это напоминало подготовку к переезду.
Она ничего не понимала и позвала: «Дедуля!» – рефлекторно произнеся любимое с рождения слово.
Никто не откликнулся.
Из комнаты Пьера Бо тоже исчезло абсолютно все. Ее ограбили. Взяли даже старые пластинки, проигрыватель, одежду, одеяла и белье. Исчезли и фотографии. Нина словно бы второй раз потеряла деда. Это было предательство. Удар в спину.
Кто мог совершить подобное?
Жозефина? Чушь! Марк и Мари-Лор Больё все время были рядом, да и зачем им вредить подруге сына? Ограбили дом чужаки. Кто-то воспользовался смертью деда и похоронами, чтобы совершить налет на дом. Пьер рассказывал ей о мошенниках, изучающих похоронные колонки в газетах, вызнающих адреса, примечающих закрытые ставни и забитые корреспонденцией почтовые ящики и молниеносно «обносящих» дома и квартиры. Нет, глупости, на что им сдался жалкий домик провинциального почтальона?! Ценность под этой крышей имела только любовь да книги в кожаных переплетах, собрание сочинений Виктора Гюго, подарок молодому Пьеру «от одной знатной дамы». Дед Нины гордился своим сокровищем, но негодяи забрали и его. Всякий раз, когда у их маленькой семьи возникало затруднение с деньгами, Бо говорил внучке: «Если понадобится, я продам Виктора Гюго!»
Нина медлит, ноги не несут ее в конец узкого коридора, к двери комнаты, где она прожила столько счастливых лет. Может, грабители еще там, спрятались и ждут. За несколько дней у нее отняли все, а теперь она стала чужой в собственном доме.
Нина зовет Паолу, и собака тыкается мокрым носом в ладонь хозяйки. С животными она не расстанется. Ни за что.
Дверь в комнату открывается медленно и бесшумно. Вроде все на своих местах. Постеры и фотографии висят на стенах. Аудиокассеты, книги, угольные карандаши, масляные краски в тюбиках. Она открывает ящики комода, видит свое белье, махровые простыни и понимает, что все перетряхнули, потом сложили, не слишком утруждаясь. Напоминает изнасилование. Чужой человек трогал ее вещи, мерзость какая! Нина спускается в тесную гостиную, где больше нет ни журнального столика, ни телевизора, ни видеомагнитофона. Даже кассеты VHS исчезли. Любимое кино, ее и деда, в том числе последний подарок на Новый год – полное собрание фильмов Жана Габена.
Испарился диван, такой старый, что Нина всегда накрывала его пледом. Авария украла жизнь в ее физическом воплощении, ограбление лишило повседневности. Нина чувствует приближение жестокого приступа астмы, медленно сползает по стенке на пол и сидит так целый час, пока появившиеся Этьен с Адриеном не находят ее.
Рядом с ней лежит Паола, Нина дышит со всхлипами и свистом и жаждет смерти.