такое место.
Массиму Этьен тоже знает в лицо, он помнит, что она всегда была ужасно тощей, что одевается только в темное, что кожа у нее тонкая и очень светлая, черные глазки глубоко посажены, а на шее висит золотая цепочка с распятием. Ходит Массима слегка прихрамывая. Скорее всего, он видел ее в лавке, куда ходил с матерью, или на одной из четырех улиц центра города.
Массима садится на подставленный стул, кладет худые белые руки на пластиковую столешницу, и Этьен думает: «До чего похожи на куриные лапки…»
Себастьен интересуется здоровьем женщины, представляет ей Этьена как «важного лейтенанта из полиции Лиона». Массима выглядит напуганной и впечатленной. Этьен начинает ее успокаивать, говорит мягко, проникновенно и улыбается, несмотря на изжогу в треклятом желудке. Слишком много кофе было выпито на автостоянках по дороге из Лиона в Ла-Комель, слишком много бессонных ночей он провел, слишком часто видел в кошмарах, как Клотильда тонет в горьковато-соленой воде.
– Я знал Клотильду Марэ… – говорит он. – Мы были… вместе некоторое время… в тот вечер, когда вы заметили Кло на вокзале, я ждал ее… Можете рассказать, что именно вы видели?
– Ну, как я уже говорила, девушка была на вокзале, сидела на скамейке.
– Одна?
– Да.
– Вы уверены? – спокойно переспрашивает Этьен, стараясь не напугать свидетельницу.
– Да.
– Что она делала? Читала? Слушала музыку? На ней были наушники?
Массима щурится, начинает что-то искать в сумочке.
– Нет. Смотрела прямо перед собой.
– Она выглядела недовольной? Счастливой? Усталой?
– Она выглядела как человек, ждущий поезда.
Этьен умолкает. Задумывается. Снова задает себе вопросы, которые терзают его мозг много лет. В котором часу Клотильда пришла на озеро? Могла она успеть на вокзал? Кто сидел в утонувшей машине? Она ему померещилась или все происходило наяву? В конце концов, он тогда много выпил…
Массима мешает ложечкой кофе, глядя в чашку.
Этьену хорошо известно, что многие свидетельские показания ломаного гроша не стоят. Люди забывают, ошибаются, путаются. Они самоуверенны, да и физиономисты встречаются редко. Заморочить человеку мозги легко, доказательство тому – фотороботы, которые чаще всего никуда не годятся. Он сам не раз искал не того человека, сбитый с толку псевдосвидетелем.
«Он был блондин.
– Уверены?
– На все сто.
– А между тем кто-то видел темноволосого мужчину, который вроде бы соответствует… Взгляните на эту фотографию.
– Ну да, возможно, ведь было темно…»
Сколько раз он слышал подобное?
Было темно! Этьен удерживается и не задает два вопроса, которые жандармам наверняка не пришло в голову задать Массиме Сантос по очень простой причине – местные коллеги свято верили, что девушка сбежала: «Было темно, когда вы увидели Клотильду на вокзале и узнали ее?» и «Вы носите минусовые очки?».
«В августе солнце начинает садиться около 21:00, значит, после 22:00 было совсем темно… – думает Этьен. – Вряд ли старушка как следует разглядела Клотильду… Хотя на платформах вполне достаточно света… Я проснулся у озера и увидел тонущую машину в непроглядной тьме, то есть после 21:30».
Этьен разглядывает Массиму. Женщине к шестидесяти, то есть в августе 1994-го ей было пятьдесят пять. Разве в этом возрасте у людей бывает стопроцентное зрение?
Если показания Массимы полностью его обеляют, нужно выяснить, врет старая ханжа или говорит правду. Кто в Ла-Комели в 1994 году мог походить на Клотильду? Лицо, фигура, белокурые волосы? Многие девушки… Была у Клотильды особая примета? Резкая боль, как от удара раскаленным железным прутом в живот, заставляет Этьена сложиться пополам. Он с трудом сдерживается, пытаясь в деталях вспомнить лицо Клотильды. Родинка? Родимое пятно? Татуировка? Ничего. Гладкая кожа. Идеальная.
Вопрос Себастьена отвлекает его от мучительных раздумий.
– Откуда вы знаете Клотильду Марэ? – спрашивает жандарм Массиму.
– Мать приходила с ней в наш магазин, когда девочка была совсем маленькая. Потом Клотильда научилась шить и приходила одна, покупала разные ткани.
– Вы, должно быть, путаете… – вмешивается Этьен, не успев прикусить язык. – Она вряд ли шила себе, не тот характер.
Женщина награждает его недовольным взглядом.
– Боюсь, ошибаетесь вы. Она даже ночные рубашки и блузки шила. Прелестные модели… Моя хозяйка не раз советовала ей открыть собственное дело и заняться модельным бизнесом всерьез. «Ты произведешь фурор…» – обещала она.
«Еще какой…» – думает Этьен.
Чаще всего они встречались в его доме, у нее – иногда, и швейная машинка ни разу не попалась ему на глаза. Кло не заговаривала с ним ни о шмотках, ни о шитье, была женственной, но учиться собиралась в Дижоне на спортивном факультете, хотела стать тренером, а не дизайнером или стилистом.
– Мы уточним у родителей насчет швейной машинки, – обещает Себастьен и машет официанту.
– Выпьете что-нибудь еще?
– Спасибо, нет.
«Что ты творишь, идиот?! Хочешь еще глубже увязнуть? – Этьен от злости голову готов разбить об стену. – Если свидетельство этой дамочки рассыплется, ты станешь подозреваемым № 1. Особенно для родителей Кло. Другим на нее плевать, ну сбежала и сбежала, живет теперь где-то припеваючи. Мать и отец – другое дело, они не успокоятся. А еще есть некто, достающий жандармерию звонками, анонимный «неравнодушный гражданин», утверждающий, что мы с Клотильдой были на озере вместе в тот злосчастный вечер. Может, пора просить о помощи Адриена?»
Адриен просыпается. Открывает глаза.
Что он наденет на передачу «Ночной полет»?[149]
Вчера был генеральный прогон «Общих детей», и он все еще под впечатлением.
Весь Париж аплодировал стоя. Артисты театра и кино, обозреватели ежедневных газет и модных журналов рукоплескали без устали и теперь пишут хвалебные рецензии. Он очень надеется, что папаша Пи прочел хоть одну. «Брось, старичок, тот мерзавец был из другой жизни…»
«Адриен Бобен, Маленький Принц», «Адриен Бобен потрясает нас. Его великолепный и легкий язык проникает прямо в наши сердца», «В стиле нового Шекспира есть что-то шекспировское», «Адриен Бобен – явление…», «Адриен Бобен сметает паутину с современного театра»… Он читает и перечитывает эти заголовки и воспаряет, собирает все издания, где упоминается его имя. «Молодое дарование» возделывает свой тайный сад.
– Кто-нибудь делит с вами жизнь?
– Да, но об этом мы говорить не будем.
Его начинают узнавать на улицах, чаще всего – студенты и подающие надежды молодые артисты.
Тьерри Ардиссон пришел на генеральную репетицию, чтобы подготовиться к выпуску самого популярного ток-шоу «Об этом все говорят»[150], туда приглашены и три исполнителя главных ролей.
Патрику Пуавру д’Арвору[151] так понравилась пьеса, что он решил сделать спецвыпуск литературного шоу «Ночной полет» о драматургах. Он хочет пригласить Адриена и других театральных авторов в студию и устроить блицдискуссию: «Как человек приходит к писательству?», «Почему театр? Что подлинно, а что основано на вымысле?», «Вас вдохновляет конкретный исполнитель или исполнительница?», «Как выглядят сцены из пьесы в вашем воображении?», «Что вы чувствуете, слушая свой текст в исполнении профессиональных артистов?».
В ответ на дежурную реплику: «Родители наверняка очень вами гордятся…» – Адриен делает печальное лицо и отвечает, промокнув губы платком: «Мама умерла…» Вопросов об отце после этого не следует, особенно от тех, кто был на предпоказе.
Адриен много месяцев не связывался с Сильвеном Бобеном. Он не видит в этом никакого смысла. Зачем им встречаться? Пообедать в пивной, где воняет горелым и соусом «Мадера», и считать от скуки мух? Произносить банальные фразы? Чувствовать на себе пустой и угрюмый взгляд родителя?
Завтра вечером – премьера. Завтра он встретится с настоящей публикой.
Адриен не стал никого приглашать.
Ни отца, ни мачеху, ни – тем более! – единокровных братьев.
Он использовал их как драматургический материал – и точка. Конец истории.
Пресс-секретарь спросил, хочет ли он предупредить близких, Адриен ответил, что давно с ними не общается. Он мог бы позвать Луизу, но тогда пришлось бы терпеть присутствие Этьена. Этьен и театр – полная нелепость! Нина нигде не бывает без своего плейбоя, а уж он точно не удостоит своим вниманием спектакль по пьесе Адриена, так что он и предлагать не стал.
Думать о Нине трудно и больно. Он чувствует, что бросил ее, хотя пообещал: «У нас для тебя всегда будет наготове новая тачка с полным баком!» В голове у него вертится фраза из старой песни: «Любви нет, есть только ее проявления».
Он гонит прочь мысль: «Ты мог бы что-нибудь сделать…» – говорит себе, что у каждого своя жизнь и весь мир не спасешь. Пусть люди сами о себе заботятся…
Все так, но Нина – не «люди». С другой стороны, он тысячу раз предлагал ей приехать в Париж и жить с ним у Терезы Лепик.
– Как дела у твоей бывшей квартирной хозяйки? – поинтересовался однажды вечером Дезерабль, когда они ужинали вдвоем в «Арпеж». Издатель пригласил его отпраздновать успех драматургических начинаний и окончательно простился с надеждой на второй роман.
– Заговаривается, бедняжка… – сухо ответил Адриен, и его тон не располагал к дальнейшим расспросам, но издатель, взбодренный прекрасным вином, осмелел. Он никогда не лез в частную жизнь Адриена, держался на почтительном расстоянии от загадочного Саши Лорана, альтер эго молодого дарования.
– Люди, которых ты описал в «Меле»… уже прочли роман?
– «Мел» – чистый вымысел.
Дезерабль посмотрел на него и впервые решился на откровенность: «Я так не думаю…» Адриен покраснел и заслонил лицо бокалом монтраше[152]