Мне четырнадцать, и думать я могу только о своем кадыке. Когда он появится? Сколько еще будет заметен? Я бреюсь, чтобы борода начала наконец расти, хотя опасаюсь ее, как черт ладана. Почему я так стесняюсь той, кем являюсь? Зачем прятать мою одержимость? Теперь я понимаю, что убил бы себя, если бы рядом не было моих друзей.
А без Луизы не узнал бы любовной любви.
Однажды утром на тех каникулах я проснулся и увидел Луизу, сидевшую рядом, в кресле-качалке. Дивное видение. Божественный призрак.
Дом пуст, все ушли на пляж. Мы впервые остались одни.
– Ты меня любишь?
Этот вопрос я задаю первым, потому что не верю, что хоть кто-нибудь может любить меня.
– Да, с детства.
– Ты и сейчас ребенок.
– Ничего подобного, мне тринадцать. Ты уже целовал девушку?
– В губы?
– Да.
– Нет. Я никогда никого не целовал.
– А любовью занимался?
Я цепенею.
– Нет, я ведь никого не целовал.
– Хочешь попробовать? – спрашивает она.
– Заняться любовью?
– Нет, поцеловаться.
Я соглашаюсь. Она залезает под простыни, но не прижимается ко мне.
– Чувствуешь, как сильно бьется?
Она берет мою руку и кладет себе на грудь.
Я чувствую. Какое горячее тело!
Она раздевается без ложной скромности, преподносит мне свою наготу как подарок. Я прижимаю к груди платье, потому что не могу взять ее. Мы слишком молоды, напуганы и неумелы. Нужно соблюдать дистанцию. Я обвожу взглядом ее тело. Она прекрасна. Я чувствую желание. Касаюсь ее кончиками пальцев, она закрывает глаза, дрожит, стонет, выгибается, держась другой рукой за платье. Я тоже цепляюсь за кусок ткани, как за канат, не дающий мне рухнуть в пугающую пропасть.
Проходит бесконечно долгое мгновение, и Луиза говорит: «Я часто думаю о тебе, когда ласкаю себя, хочешь, покажу?»
Она снова изумляет меня. Как девочка может быть такой храброй? Откуда в ней это безграничное доверие?
Я киваю.
Она ложится на бок, смотрит на меня, глаза в глаза. Я никогда не видел никого прекраснее.
Кладу ее платье на себя, расправляю, разглаживаю, представляя, что это она, раздеваюсь, беру руку Луизы. Она примиряет меня с собой и соединяет нас воедино. Мне так хорошо, что я не понимаю, кем себя считать.
Луиза влюблена, но в кого? И кто из моих «я» желает ее?
Я напугана, потому что мои «сексуальные предпочтения» не проявляются. Я девушка, значит, должна любить парней. Это было бы в порядке вещей. Но на свете нет ничего логичного. Ни одну любовную историю не назовешь последовательной. Луиза меня потрясает. Я возбуждаюсь.
Мы засыпаем.
Я открываю глаза, почувствовав, что она обхватила пальцами мой пенис.
Отталкиваю ее: «Нет, не трогай меня тут, он не мой».
Прошлой ночью, перед тем как уйти, Луиза сказала:
– Раз уж ты будешь с моим братом до конца, употреби время с толком, избавься от Адриена раз и навсегда.
– Это слишком жестоко.
– Жизнь жестока, я ни при чем.
Луиза стала хирургом из-за меня. Она, кстати, всегда меня поправляет: «Не «из-за», а благодаря тебе» – и все время пытается уговорить меня начать курс гормональной терапии, а потом сделать операцию.
И стать тем, кто я есть.
Я уклоняюсь много лет.
Уклоняюсь, отвергаю, откладываю до лучших времен, лгу, увиливаю. Все уловки известны мне наизусть.
Я боюсь.
Я знаю, что я женщина, та, что внутри меня, – моя близкая подруга. Луиза не соглашается жить со мной, говорит, я вру всему миру, начиная с себя самого. Обещает, что будет любить меня, когда я избавлюсь от него и обзаведусь всеми атрибутами настоящей женщины. Когда она переходит на подобный язык, я закрываюсь. Не терплю вульгарности. Она это прекрасно знает и нарочно меня провоцирует. Она перепробовала все методы.
Я никогда не была в ладу со своим телом, но не решалась сделать первый шаг. Я отвергаю способ перехода, который сегодня доступен таким, как я, хотя о нем пишут и в медицинских, и глянцевых журналах и он считается несложным. Луиза сотни раз пыталась взять меня за руку, чтобы мы вместе проделали весь путь, но ничего не вышло.
Она знакомила меня с психиатрами, водила к эндокринологам, но я не могла даже разговор начать, не то что… Луиза бесится, когда я вспоминаю того врача, у которого была на приеме в шесть лет, или папашу Пи. «Это прошлое, а тебе нужно двигаться вперед!»
Иногда она так нервничает, что доводит себя до слез, а однажды совсем обессилела, ударила меня и закричала, что ненавидит Адриена и желает ему сдохнуть. Обозвала меня трусом.
Ссора вышла ужасная, после нее мы не виделись одиннадцать месяцев.
20:00. Мы втроем сидим по-турецки на широкой кровати в номере пансиона в Савоне, что рядом с Генуей, на севере Италии. Мы смертельно устали.
Перед нами стоит большой поднос, мы намазываем песто на гренки и пьем белое вино из магазина по соседству. Этьен настоял, чтобы мы спали в одном номере, и хозяин не моргнув выдал нам ключ. Все прекрасно устроилось: я – на односпальной кровати, они – на двуспальной.
Нина уже приняла душ и надела жуткую розовую пижаму. Этьен встретил ее появление смехом, сказал: «Ух ты, какое уродство! Тебе ее подарил плохой Пер-Ноэль?» Мы тоже засмеялись и хохотали как в детстве, когда ночевали в доме Пьера Бо и любили друг друга.
Нина ответила, что давно живет одна и спит голой, но перед нами расхаживать нагишом не намерена.
– Завтра купим тебе шмотки и еще предоплаченные карты, чтобы я мог звонить Валентину.
– А я – любовнику, – подхватывает Нина.
– Раз у тебя возлюбленный, сожги пижаму. Что в нем такого особенного, в этом мужике?
– Он нормальный и милый. И красивый.
– Что ты о нем знаешь? – встряла я.
Этьен и Нина уставились на меня.
– Почему ты спрашиваешь? Тебе есть что сказать?
– Нет.
– Ты врешь, – произносит Нина совсем другим тоном. – Я всегда знаю, когда ты врешь. Теперь знаю. После того как прочла «Мел».
– …
– Так что тебе известно о Ромэне? – не успокаивается она.
– Спроси у него, почему он уехал из Марн-ла-Кокетт.
Она теряется, не понимая, к чему я клоню.
– Откуда ты знаешь, что он там работал?
– Знаю, и все.
– Ты чудовище. Хочешь испортить мне жизнь, да?
– Конечно нет.
– Неужели? К чему тогда эти намеки?
– Мне кое-что рассказали.
– Что именно?
– Его хотели уволить из-за неприятной истории с ученицей, но дело замяли.
– Кто тебе донес?
– Коллега по редакции.
– Он так и сказал: «Знаешь, новый директор коллежа Перека вляпался в историю с малолеткой…»?
– Нет. Я сама решила навести справки.
Я вижу, что Нина начала заводиться и злится на меня. Все изменилось.
– Зачем?
– Я видела, как ты входила в его дом.
– Следила за мной?
– Да.
– Психопатка!
Этьен решает успокоить страсти:
– Эй, эй, сбавьте тон, детки…
– Позвони ему, пусть сам тебе объяснит. Узнаешь и успокоишься.
– Успокоюсь? Разве кто-то из нас троих способен успокоиться?
– Ладно, давайте посмотрим сериальчик, – предлагает Этьен.
– Какой? – спрашивает Нина.
– «Во все тяжкие»[168].
– Никогда не слышала…
– Я тоже, – говорю я.
– Тупицы… Гениальная киношка.
Этьен глотает пригоршню таблеток и скрывается в ванной. Мы с Ниной обмениваемся долгим взглядом. Господи, как же сильно мы любим друг друга…
– Я так и не извинился перед тобой за Париж, за театр и за то, что повел себя как самодовольный кретин и сволочь… Мне до сих пор стыдно.
– А я не попросила прощения за то, что не разглядела тебя. Считала тебя братом, думала, что знаю… а ты была безмолвной сестрой. Девочкой с кляпом во рту.
– Угу…
Нина встает, надевает кроссовки, накидывает парку Этьена и выходит, бросив:
– Скоро вернусь…
Она спускается на первый этаж. Хозяева пансиона сидят перед телевизором. Нина протягивает мужчине 20 евро.
– Я хочу позвонить…
Этьен не разрешил нам включать мобильники – мания преследования вкупе с женой – комиссаром полиции кого хочешь доведут до паранойи! – и снимать деньги в банкомате. «Ни под каким видом… Иначе я труп…» – горько пошутил он.
– Уберите, – говорит хозяйка на идеальном французском, кивком указав на аппарат, стоящий в маленькой гостиной. Нина набирает номер Ромэна, а отельер из деликатности прибавляет звук телевизора.
Он сразу снимает трубку. Что ему сказать? Задать вопрос насчет той гнусной истории, чтобы «не сомневаться»? Ей хорошо с Ромэном, и она не хочет ничего знать. Нина не верила, что кто-нибудь сумеет тронуть ее сердце, а Ромэн смог.
– Это я, – говорит она.
– Как дела? Где вы?
– В Италии…
73
Декабрь 2000
Уже два месяца Эмманюэль не знает, где она прячется. Он повсюду искал жену: в кюветах, котлованах, под кроватями и в гардеробах.
Это сводило его с ума.
Он прочесал все сельские дороги в округе. Искал днем и ночью. Стучал в двери, не слишком надеясь на успех, показывал фотографию. Тщетно. Никто не видел Нину. Он не поскупился и уговорил редактора местной газеты разместить снимок с подписью ИСЧЕЗЛА ПРИ ПОДОЗРИТЕЛЬНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, что не соответствовало действительности.
Нина написала письмо Адриену, Этьену и мужу, в котором сообщала, что сама решила уехать.
Нанятые Эмманюэлем детективы категорически заверили клиента, что его жена не скрывается ни у одного из своих друзей.
Нину не видел никто из окружения Адриена Бобена, Этьен Больё живет в Лионе один, много времени проводит на работе, общается в основном с коллегами, иногда знакомится с какой-нибудь девушкой, но серьезных отношений не имеет.