Януш тяжело вздохнул. Не любит — это слишком слабо сказано! Двум литвинам в самом начале похода это жизни стоило. И шляхетский гонор не помог! Пан Александр, после отказа выбросить награбленный скарб, просто разрядил в смутьянов свои пистоли, а за спиной сотня головорезов, что с ним который год в Литве разбойничала, плотоядно ухмыляется. Остальные сразу всё лишнее на землю побросали.
Так и скачут с тех пор налегке, словно волки по лесам петляя. Прирежут очередного проводника, переночуют в глухой деревеньке и на рассвете вновь на коня садись.
Януш, невольно поморщившись, (опять кости ломить по утрам ломит. Стар он уже для этаких походов стал), подошёл к одному из костров, попутно перешагнув через труп женщины в разорванной в клочья одежде.
— К капитану пошёл? — кивнул на спину уходящего в сумерки Чаплинского Щербина. — На, выпей перед дорогой, — протянул бывший запорожец баклажку с местной медовухой. — Немного можно.
Вот именно, что немного! Пан Александр само употребление хмельного в походе не запрещал, но исправно сажал на кол каждого, кто в злоупотреблении этими напитками был замечен. Глоток вина перед предстоящим походом, кружка медовухи после остановки на постой (Если ты не в дозоре. Тем и в такой малости было отказано) и всё. Выпьешь больше; сиди себе с отрезанным языком на колу да летним солнышком над головой любуйся. Впрочем, этакие непонятливые быстро вывелись, оставшись где-то там, позади.
— Всё петляем по этому лесу и петляем, — продолжил между тем Шербина, всматриваясь в алые лепестки огня. — И конца этому походу не видно. Знать бы хоть куда путь держим.
— А ты у капитана спроси, — с усмешкой предложил один из казаков.
— Куда бы мы не шли, добыча впереди богатая ждёт, — веско заметил Януш. — Иначе зачем бы пану Александру всё бросать и изо дня в день по этим лесам мотаться?
— Это всё тот монах, что пришёл в лагерь, — зло буркнул Шербина. — После их беседы мы в поход сорвались.
— А мне и так хорошо. Жрём каждый день свежатину, сколько влезет, баб по ночам валяем. Чем не жизнь? Ещё бы выпивка под запретом не была и совсем хорошо бы было!
Януш покачал головой. Что — да, то — да. Скотину они резали без меры, вырезая всё, что находили в очередной деревушке. Всем шести сотням, что вёл за собой пан Александр досыта хватало! Да и бабам, что зазря пропадать? Всё равно за собой в живых никого оставлять не велено. А им развлечение!
— Ну, что расселись? По коням, — вернулся от капитана Чаплинский. — Недалече теперь осталось.
— Пан капитан сообщил, куда мы скачем? — поднялся от костра Януш.
Казаки замерли, не сводя внимательных взглядов с ротмистра.
— Сказал, — весело хмыкнул тот и сделав внушительную паузу, выдал: — Монастырь будем брать, — Чаплинский вновь на мгновение смолк и хохотнув, добавил: — Женский!
— Иди ты! Вот это поход! Монашек я ещё не валял! — Радостно загомонили воины, окружив принесшего весть ротмистра.
— А что за монастырь? — Януш был единственным, кто разделять веселье своих собратьев по оружию не спешил. — В каком городе стоит?
— В Тихвине. К вечеру там будем, — Чаплинский оскалился, поняв, что тревожит старика. — Не журись, Януш. Городишко небольшой совсем. Больше двух-трёх сотен воинов на стены, московиты собрать не смогут. А нам его и брать не нужно. Монастырь захватим, ночь с монашками переночуем и обратно уйдём. Только запомните накрепко, — в голосе ротмистра проскользнул металл: — Как в монастырь ворвёмся, сразу баб не трогать. Одна из них целой и невредимой нужна. Пан Лисовский так и сказал: Хоть волос с её головы упадёт, он тому мерзавцу лично кишки выпустит и на шею намотает. Найдём нужную монашку, остальные ваши будут.
Глава 5
2 июля 1607 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
— Не обман ли это, Фёдор Борисович?
— Не знаю, Порохня, — покачал я головой. — Не похоже. Зачем меня в Тихвин заманивать, если я и сам туда собирался? Да и нет сейчас у Шуйского здесь значительных сил, чтобы очередную ловушку устроить.
— А если это не Шуйский?
— А кто? — не на шутку озадачился я. Нет, так-то у меня недоброжелателей целый вагон с прицепом наберётся. В этом я не сомневаюсь. Но вот таких, которым под силу достаточно крупный воинский отряд, для осуществления данной затеи, выставить, по пальцам пересчитать можно. — Ты ещё учти, Данила, что я, отправляясь в Вологду, и сам не знал, что в Кострому не вернусь. А пока бы эта игуменья туда добралась, в Тихвин моё войско уже бы вошло. Да и сейчас со мной две тысячи тяжёлой конницы. И Подопригора где-то в тех окрестностях со своей тысячей крутиться. Не похоже это на ловушку, воевода.
— А что это за, матушка Дария такая, государь? Больно уж сурова!
Я оглянулся на временного главу своей охраны, скакавшего чуть сзади и мысленно усмехнулся. Всё же разбаловал я его! Мало того, что уши без зазрения совести греет, так ещё и в беседу без дозволения постоянно влазит. Семён себе такого не позволял. А с другой стороны, как встречусь глазами с Никифором, аж оторопь берёт. Смотрит, словно на икону. И такая безумная готовность любой приказ выполнить; сразу, не рассуждая, словно головой в омут. В общем, не знаю, чем я такую безоговорочную преданность заслужил, но окорачивать своего телохранителя не собираюсь. Это, на мой взгляд, не самая большая плата обычному холопу рядового курского помещика, влившегося в своё время в отряд Подопригоры.
— А что ты от бывшей царицы хотел, Никитка? У самого Грозного в жёнах была! А ты ещё, дурень, её пускать ко мне не хотел. Ты на будущее, Никифор, запомни, — придал я голосу внушительности. — Придёт ко мне кто, доложи; я сам решу, надобен мне этот человек или нет. Пусть это даже последний оборванец будет, всё равно доложи. Понял ли? Если я из-за твоего нерадения что-то важное упущу, не взыщи.
— Понял, государь.
— То-то. Долго нам ещё скакать, Порохня?
— Подъезжаем уже, Фёдор Борисович.
Я стиснул зубы, сдерживая нетерпение. Всё же осталось во мне что-то от прежнего Фёдора. Что-то, от чего я никак не могу избавиться. Чуть речь о его родственниках или их убийцах зайдёт, как башку конкретно так срывать начинает. Кажется, голыми руками бы разорвал! Вот и в этот раз, стоило игуменье Дарии упомянуть имя Ксении, как меня буквально трясти начало.
Выходит не совсем соврал Ломоть в тот день, когда меня в ловушку под Москвой заманить пытался. Доля правды в его рассказе была. Перехватил таки Васька Шуйский мою сестру по дороге к Архангельску. И в монастырь, на всякий случай спрятал. Только не в Горицкий, как мне этот упырь сообщил, а в Тихвинский Введенский монастырь. Просто обманывать меня Анне Колтовской никакого смысла нет. Устроить мне ловушку по дороге в Тихвин не получится. Да и у самой инокини особой вражды ко мне быть не должно. Батюшка ко времени развода Ивана Грозного с царицей в силу ещё не вошёл, а значит, и напакостить ей не мог, а позже, став царём, даже помог, вернув обители земли, захваченные соседним мужским Тихвинским монастырём.
Скорее бы! Уже третий день скачем. Когда же эта проклятая дорога последним километров под копыта ляжет!
— Государь бой впереди идёт!
«Какой бой? Опять»⁈ — Я с плохо скрываемой ненавистью взглянул на втянувшего в плечи в голову вестового. — «Нет здесь в окрестностях значительный воинских сил, кроме тысячи Подопригоры! Им просто взяться неоткуда! Разве что новгородцы. Так я вроде с Куракиным обо всём договорился».
— Кто бьётся? С кем? Где?
— У Тихвина, царь-батюшка. Судя по стягам, кого-то из наших вражина к реке прижал. Тяжко им!
«Подопригора»⁈
Я переглянулся с Порохнёй. Других моих отрядов здесь просто нет. Рать Ивана Годунова мы вчера по дороге сюда обогнали. Но что там за ловкач, что самого Якима к стенке прижать сумел⁈ До сих пор я считал, что такое невозможно. Ушлый казак из любого капкана выкрутиться.
— Государь?
— Что, государь! — взревел я раненым медведем. — Там тысячу Подопригоры уничтожают! Здесь, на моей земле! Разворачивай кирасиров, воевода!
Порохня не стал спорить, бросив коня вперёд. И правильно. Не до споров здесь. Не буду я тактику выжидания занимать, когда мои люди впереди гибнут.
Растянувшиеся по дороге всадники ускорились, набирая ход. Я тоже взбодрил коня плетью, с тревогой вглядываясь вперёд.
Как там сестра? Что-то очень сомнительно, что вражеский командир, кем бы он не был, появился возле стен женского монастыря случайно. Таких совпадений просто не бывает. За Ксенией он пришёл. Вот только Яким неведомому супостату всю игру поломал, по своему обыкновению появившись там, где его не ждали. Выжил бы только!
Быстрее! Ну же! Быстрее!
Из леса мы вывались всей ордой, заполняя лежащее перед городом поле конной лавой. Я хищно оскалился, с тревогой всматриваясь в открывшееся передо мной действо.
Кем бы он ни был, неизвестный мне военачальник, но он побеждал. Полк Подопригоры ещё отбивался, прижатый наседающим противником к реке, но чувствовалось, что эта агония долго не продлится. Задние ряды, втиснутые в неласковые воды Тихвинки, уже начали паниковать, разворачивать коней в воду, надеясь вплавь достигнуть другого берега. Яростно рубившиеся впереди всадники тоже пятились, не в силах сдержать напора предвкушающих победу врагов. Правда, у моих сторонников ещё был небольшой шанс. Из Тихвина на помощь гибнущему полку во весь опор скакал небольшой отряд, надеясь ударить противнику во фланг. Но им навстречу уже выдвинулось полторы сотни всадников, посланных бдительным командиром врагов.
Две тысячи тяжёлой кавалерии в корне изменили ситуацию. Протяжно затрубили горнисты, разворачиваю конницу в строящуюся к атаке лаву, запаниковали враги, разворачивая для бегства своих коней, дружно в едином восторженном рыке, начали скандировать остатки Якимовского отряда:
— Годунов! Годунов! Годунов!
А врагов-то не так уж и много. Там даже тысячи не наберётся! Даже удивительно, как они с отрядом Подопригоры смогли справиться. Но против ещё двух тысяч тяжёлой конницы да ещё в лобовом столкновении, они точно не котируются. Именно к такому же выводу пришёл и неведомый мне военачальник. Тревожно протрубил рожок уже в его войске и конная масса рванула прочь, разрывая контакт с опешившими от неожиданности противниками.