— Любопытно, — поддержал короля отец Лаврентий. Кроме того, что он был епископом хмельнинским, иезуит ещё носил титул подканцлера великого коронного, фактически стоя у руля польской дипломатии. — И кто же стоит за спиной этих варваров?
— Фёдор Годунов.
— Это подло! — тут же взорвался Сигизмунд. О том, что именно он поддержал первого самозванца, польский король уже забыл. — Разве возможно вот так отправлять в набег отряд, выдавая его за польский? Хотя о чём я? Московиты варвары!
— Действительно варвары, — согласился с королём епископ. — Но эти точные сведенья, отец Барч?
— Куда уж точнее — сконил голову исповедник короля. — Этот отступник сам разговор их воеводы с одним из подручных слышал. Годунов их послал, чтобы нас со шведами стравить.
— А если о том сообщить Карлу? — предложил епископ.
— А смысл? — ожил у окна Сапега. — Шведы нам не поверят, а если даже и поверя, что им теперь Ригу обратно отдавать?
— Ригу нам не отдадут, — согласился с ним отец Лаврентий.
— Но что-то делать нужно! — начал горячится король. — Ты, отец Барч обещал мне, что с Годуновым будет покончено. Но прошёл уже почти год, а он до сих пор жив!
— Жив, — не стал отрицать свою вину священник. — Мы послали к Тихвину Лисовского, чтобы захватить сестру царя. — Годунов сильно привязан к царевне Ксении. — пояснил иезуит остальным. — Мы надеялись с её помощью заманить царя в западню. Но Фёдор нас опередил.
— И теперь вредит, стравливая нас со шведами, — сделал вывод из выше сказанного, отец Лаврентий. — Мне докладывают, что он крепко сел на Севере Московии, беря под свою руку один город за другим.
— Нужно покончить с этим схизматиком, — заметил из своего угла Сапега. — Покончить раз и навсегда. Мой двоюродный брат, Ян Сапега, собрал большой отряд. Если на то будет воля вашего величества, он готов наказать московитов за их дерзость.
— А помочь Ходкевичу под Ригой он не готов? — поинтересовался король.
— Я уверен, что гетман и сам сможет справиться со шведами, — дипломатично ушёл от ответа Сапега.
— Да будет так, — в свою очередь не стал обострять вопрос король. Нет у него власти над всеми этими магнатами. Хочет Сапега за свой счёт к московитам вторгнуться, и Господь с ним. Он может лишь платочком ему вслед помахать. Дело то, богоугодное!
— Ну, а мы попробуем ударить с другой стороны, — потёр переносицу отец Барч. — Мне тут от Густава, что в Ярославле томится, весточку привезли.
Глава 14
3 августа 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
— Государь, там это. Тот свей, что в городе живёт, — Никитка Сысой замялся, бережно прижимая к груди толстый, прямоугольный предмет, обёрнутый в шерстяную материю.
— Что, опять с приставом лается? Или ко мне на приём просится?
Вообще-то, сплавив ещё в прошлом году шебутного шведа в Ярославль, я и содержанием Густава не обидел, и свободу передвижения в пределах города не ограничил. Всё-таки, хоть пользы от недопринца практически никакой нет, небольшим козырем во взаимоотношениях с Речью Посполитой и Швецией, он оставался. А вдруг в будущем удастся эту карту разыграть?
Но очень уж этот заморский гость беспокойный. И всё лично побеседовать со своим царственным братом рвётся, явно собираясь огорошить очередным «прожектом». Поэтому я и в прошлый раз, заехав в Ярославль перед началом «охоты» на отряд Лисовского, и сейчас, вернувшись в город ради встречи с нормандским оружейником, велел Густава ко мне не подпускать. Шибко занят, мол, государь. Вот одолеет ворогов, тогда…
— Нет, царь-батюшка. Гостинец он тебе прислал, — опроверг мои версии секретарь, нежно проведя по свёртку рукой. — По всему видать, понял, что ходу ему к тебе нет. Вот и пытается подарком задобрить. Книгу печатную преподнёс.
— Какую книгу? — заинтересовался я. То, что Фёдор Годунов умел читать сразу на нескольких языках и являлся завзятым книжником, великим секретом не было. Вот только где Густав мог найти что-то по-настоящему ценное, что было бы достойным для подарка царю? Хотя, что-то с собой он из Европы в Россию привёз, а после воцарения Шуйского, всё что было изъято из личного имущества, шведу вернули. — А ну, покажи.
Сысой бережно положил свёрток на стол, развернул материю, открыв обтянутый кожей переплёт. Фолиант! И явно довольно старинный, судя по сделанным из пергамента страницам. Сейчас западные типографии повсеместно на более дешёвую бумагу перешли.
Бережно открываю титульный лист, вчитываюсь в большие, выбитые в готическом стиле поверх изящной иллюстрации буквы, выдыхаю, восхищённо матерясь. Действительно дорогой подарок! «Парамирум» самого Парацельса да ещё и 1534 года выпуска! Наверняка один из первых напечатанных экземпляров великого целителя и философа. Только откуда она у принца? Хотя о чём я? Густав, несмотря на свою ветренность и легкомыслие, был прекрасно образован и весьма сведущ в медицине и алхимии. И очень гордился своим прозвищем «второго Парацельса». Деньги у него время от времени, благодаря высоким покровителям, появлялись. Вот и выкупил фолиант у какого-нибудь впавшего в нужду университетского профессора, не считаясь с ценой. Потому, по итогу, нищим в Москву и приехал, что не умел соразмерять свои хотелки с финансовыми возможностями.
А теперь, значит, швед в ва-банк решил пойти. Понимает, что после такого подарка, я ему во встрече отказать не смогу.
— Что смотришь, Никитка? — оглянулся я на вытянувшего шею секретаря. Бывший послушник стушевался, покраснел, отведя глаза в сторону. — Ладно, — смилостивился я. Всё же Сысой всей моей личной перепиской заведует. Можно и послабление сделать. — Прочитаю, потом и тебе дозволю взглянуть. Только тут о людских болезнях пишется. А мы с тобой ни разу не лекари. Что встал? — застывший у стола секретарь, начал откровенно раздражать, не давая заняться просмотром раритета: — Ступай.
— Так там, государь, дьяк Власьев с иноземным мастеровым принять просит, — затоптался Сысой. — И ещё толмач Бажен Иванов с ними.
— Так что сразу не сказал? — нахмурил я брови. — Зови, дьяка с толмачом, — с сожалением отодвигаю книгу в сторону. Вечером перед сном просмотрю. Времени совсем нет. — Сначала расспросим, что они нам за заморскую птицу привезли, раз сам мастер приехать отказался. А Густаву пусть скажут, чтобы завтра поутру приходил. Может, хоть напиться не успеет?
Собственно говоря, ради этой встречи, я в Ярославль и приехал. После разгрома Лисовского, я, отправив в погоню за ним Подопригору, а дворянскую конницу под командованием Ивана Годунова в сторону Суздали и Владимира, сам развернулся обратно на Север. Стремительным броском вошёл в Переяславль Залесский (как я и ожидал, после известии о Болховском разгроме и появлении армии ЛжеДмитрия II под Москвой, акции Шуйского сильно упали и горожане предпочли без боя уйти под руку гораздо более сильного и, как выяснилось теперь, истинного царя) и, беря город в кольцо, подошёл к Ростову. Три дня простоял под городом, ожидая подхода осадного наряда к закрывшему ворота Ростову, дав эти же три дня горожанам на раздумье, обещая не класть на жителей опалы и покарать лишь митрополита и тех людишек, что он убийцами ко мне в Ярославль подослал. На второй день появились первые перебежчики, сообщившие, что Филарета в городе давно нет, а ворота по его приказу до истечения ультиматума открывать не будут, чтобы я погоню организовать не успел.
И этот ушёл. Что-то их много таких «ушедших» за последнее время накопилось: Илейко, Богдан Бельский, Лисовский, теперь вот Филарет с Сицким и Карповым. И почти всех нужно в лагере второго самозванца искать. Разве что Илейко где-то по степям бродит. Ну, ничего. Главное, что они к самозванцу именно сбежали, ни сумев победить в открытом противостоянии. А там они большой власти иметь не будут. Там гетман Ружинский рулит.
Кстати, чуть позже дошли известия ещё об одной не совсем удавшейся затее митрополита, мятеже его родственников во время похода царской армии на ЛжеДмитрия II. Оказывается высланный ещё в мае после Болховского разгрома навстречу самозванцу князь Михаил Скопин-Шуйский, отступил без боя обратно к Москве, не просто так. Князь вовремя раскрыл романовский мятеж и взял стоящих во главе заговора князей Троекурова, Трубецкого и Катырёва-Ростовского под стражу. И по-тихому, не придавая эти аресты огласке, дабы ещё больше не воодушевить противника, отошёл к столице. Так что Шуйский со своими сторонниками теперь плотно заперт в городе. Ну, а мне оставалось привести в исполнение последнюю часть своего плана; рассорить Скопина с царствующим дядюшкой и можно уже и на Москву поход объявлять. И, насчёт рассорить, я определённые шаги уже сделал. Осталось только результатата дождаться.
В общем, гневаться на горожан за эту хитрость, я не стал. Всё равно Филарет от меня никуда не денется. Я всех, кому должен, помню. Спокойно дождался истечения времени объявленного ультиматума, вошёл в город, сменил руководство, поставив воеводой Андрея Вельяминова. Хоть звёзд с неба мой дальний родственничек и не хватает, но верен. Понимает, что ни при Шуйском, ни при самозванце, ему ничего хорошего ждать не приходится. И затем вернулся в Переяславль, наблюдать за переброской войск на Запад. К тому времени, Иван Годунов так же без боя завладел Суздалем и нарвавшись на отказ открыть ворота Владимира от неожиданно занявшего город Василия Бутурлина, как и было приказано, не стал обострять и, оставив сильный гарнизон в Суздале, повернул конницу к Переяславлю.
Летнюю компанию я решил завершить под Вязьмой, собираясь разгромить идущий из Литвы к Москве двухтысячный отряд Яна Сапеги. Змею нужно душить в зародыше, пока она клыки не отрастила. Если я его вслед за Лисовским разобью, глядишь и не будет такого размаха в набегах на города севернее Москвы. Да и Вязьма для меня стратегически важна, как опорный пункт на пути к Смоленску. С тамошним воеводой боярином Михаилом Шеиным я через его холопа Ивашку Лупаря заключил тайный договор. Своей присяге, что дал на верность Шуйскому, Михаил изменить отказался, мотивируя это тем, что меня самозванец с трона свёл, а значит, на тот момент и крамолы при принятии присяги не было. Но в случае потери Василием Шуйским короны, Шеин соглашался вновь присягнуть мне.