Застарелая обида вновь напомнила о себе, наполнив душу горечью. Уж не он ли, не щадя живота своего, служил, пытаясь вернуть утерянное положение? На убийство царицы решился, а вся почести князю Рубцу Мосальскому и Молчанову достались. В неудачной попытке убийства расстриги участвовал, и позже, даже под пытками, князя Василия не выдал. И вновь, с приходом к власти Шуйского, вместо ожидаемого почёта, тюрьма и унижение. Вот и приходится теперь доживать свой век в убогих хоромах. А тут ещё и младший Годунов к Москве подошёл!
— Все здесь? — на подворье московский дворянин вышел уже в кольчужной рубахе и шишаке, опоясавшись саблей.
— Всех собрал, господин, — пробасил из темноты Демьян. Рядом с ним, в предрассветном сумраке Шерефединов с трудом различил ещё несколько теней. — Что делать будем, Андрей Васильевич?
— С подворья покуда уйдём, — мрачно ответил тот, прислушиваясь к нарастающему шуму и редким выстрелам. — Нужно выяснить для начала, что это за буча такая в Москве приключилась? Как бы людишки Годунова в город не ворвались.
— А коли так?
— А коли так, прорываться из города в Тушино будем. Там мне тоже шибко рады не будут, но всё лучше, чем к Годунову в руки попасть! Выводи коней!
Ускакать московский дворянин не успел. Небольшая конная группа едва успела выехать на улицу, как на неё вынеслось с полсотни всадников с горящими факелами. Отряд в одно мгновение преодолел пару сотен метров, разделяющих их, придержал коней, беря в кольцо, прижавшихся к забору холопов Шерефединова.
— Здрав будь, Андрей Васильевич. Слава тебе Господи, успел!
— Василий Григорьевич, — облегчённо выдохнул Шерефединов, узнав в командире отряда Грязнова. С думным дворянином они в последний год, если и не дружили, то приятельствовали, зачастую захаживая друг другу в гости; вспомнить за чаркой медовухи старину, посетовать на неблагодарность царя. — Ты как здесь?
— Да вот спешил тебе сообщить, — подъехал к нему бывший опричник, — что людишки Годунова в город вошли. Сейчас, поди, уже и в Кремль ворвались!
— Благодарствую, что вспомнил обо мне, — кивнул Грязному московский дворянин. — С таким отрядом нам будет легче из Москвы вырваться. Нужно через Замоскворечье уходить.
— Твоя правда. Так оно проще будет, — вроде бы согласился с ним собеседник. — Вот только бежать тебе уже никуда не нужно. Бей!
Неожиданно брошенный аркан, затянулся узлом на плечах, резко дёрнул, вырывая из седла. Шерефединов охнул, неловко упав на землю, дёрнулся было, попытавшись дотянутся до засопожника, но в следующий миг на него навалились, выламывая руки за спину. Завязавшаяся над головой схватка быстро стихла, сменивших всхлипами раненых.
— Никуда тебе, Андрейка, бежать не нужно. Ни к чему это, когда тебя сам государь видеть желает.
Глава 19
30 сентября 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
К Болотникову я не пошёл. Ни к чему мне своё тесное знакомство с воровским воеводой афишировать. Мне как раз против этих воров русский люд поднимать предстоит.
Да и день впереди маячил непростой. Город нужно было окончательно под контроль взять, своих людей на ключевые посты расставить, с дворянством и оставшейся в Москве знатью, как-то договориться, к присяге опять же привести. Да много тут всего понамешано! И всё безотлагательно, всё пристального внимания требует. И хоть часть этого груза я на плечи своих воевод и бояр перекину, самому тоже как белка в колесе покрутиться придётся.
Так что терпел Иван Исаевич «местные неудобства» почти два года, ещё немного потерпит. Я, между прочем, итак, ему уже лишний год жизни подарил. Болотникова же ещё в прошлом октябре в Каргополе утопить должны были. Но только, в этот раз Каргополь уже давно под моей рукой находится. Вот и оставил Шуйский своего поверженного врага в Москве, а потом, видимо, не до него стало.
— Иван Иванович, — подозвал я своего дворецкого, выйдя из Благовещенской башни. — Распорядись от моего имени с Ивашки Болотникова кандалы снять и в строгости более не держать. А ещё лучше, пусть его в темницу, где князя держали, пересадят.
— Государева вора помиловать хочешь, Фёдор Борисович? — удивился, вышедший следом, Скопин-Шуйский.
— Так он не у меня, а у Васьки Шуйского воровал, — усмехнулся я. — А мне то только на пользу пошло. Пока вы тут с ним ратились, силу накопить успел. А я с его людишками только раз, под Нижним Новгородом столкнулся. Да и то, вор, что за царевича Петра себя выдавал, к тому времени Ивашку в Туле бросил и от собственного имени действовал. Но просто так я сего злыдня миловать не собираюсь. Ему, чтобы свои в злодеяния сполна искупить, много придётся потрудиться.
— Государь! Фёдор Иванович! — окликнули меня издалека.
Неподалёку топчется Грязной в окружении десятка спешившихся всадников, поглядывает неприязненно на перегородивших дорогу стрельцов и рынд.
— Василий Григорьевич! — растолкав охрану, подхожу к Грязнову, обнимаю, не дав упасть на колени. — Рад тебя видеть, боярин. Где запропал?
— Так ворога твоего, царь-батюшка ловили, — Грязной горделиво огляделся по сторонам: видели ли, как его сам государь привечает? — Вот, пред твои очи вора привели.
Холопы Грязного расступились, вытолкнули вперёд связанного старика в кольчужной рубахе.
Да ну⁈ Я почувствовал как во мне поднимается волна злой радости густо замешанной на ненависти. Вот и довелось ещё раз свидеться. Дожил таки, старый убийца, до справедливого возмездия.
— Вот так гостинец! — благодарно кивнул я боярину. — Знатно ты мне, Василий Григорьевич услужил. Мало того, что Москвой поклонился, так ещё и с поимкой убийцы моей матушки расстарался. Тут и награда должна достойной быть. Прими, покуда, шубу с моего плеча, а я подумаю чем тебя по-настоящему отблагодарить. А этого до поры в железо оденьте, благо место после Ивашки освободится. Этакого злодея прилюдно на лобном месте казнит нужно! Ладно, поскакали во дворец, — вздохнул я, вскочив на коня. — Дел впереди много.
И понеслось. Больше полдня ушло на приём и принятие поздравлений с возвращением на престол. Впрочем, из представителей родовитых боярских семей, в Кремль так никто и не пришёл. Часть, те же Голицыны, Салтыковы, Романов, сбежала, переметнувшись к Тушинскому вору, другие, во главе с Мстиславским, затаились, чего-то выжидая.
Ладно. Мы с плеча рубить не будем. Крутицкий митрополит Пафнутий, хоть и был сторонником Шуйского с Гермогеном, оказался человеком разумным и против новой власти не пошёл. Вот и посмотрим, для начала, осмелятся ли бояре завтрашнюю присягу проигнорировать?
Ближе к полудню пришли с повинной стрельцы из Замоскворечья. Понятно, что бородачи от безысходности подчинились, но прессовать служивых людишек не стал, лишь приказав Кердыбе ввести в нижний город два полка.
После обеда, велел Ивану Годунову гнать очередных поздравителей (А вот нечего! Кому нужно было, с утра подсуетились. Я тут до ночи с каждым раскланиваться не собираюсь) и ушёл вместе с дьяком Иваном Семёновым в кабинет. В Новгород, как в прошлой истории, создатель «Временника» так и не уехал. Просто я этот город на пару месяцев раньше под свою руку взял и посылать туда кого-то для администрации Шуйского больше не имело смысла. Вот и застрял неуживчивый дьяк по прозвищу «Кол» в Москве, оставшись практически не у дел. И сегодня, среди прочих, пришёл к государю поклонится. Ну, мне то его характер до одного места; тут перед государем свой норов показывать не принято. Вот я и решил его к себе в секретари пристроить. Дело своё Семёнов хорошо знает, а я заодно за тем, как его труд пишется, присмотрю.
— В первую очередь, — заявил я, замершему передо мной дьяку. — Воззвание к народу напишешь. Дескать я, Фёдор Борисович Годунов, с Божьей милостью вернул себе отчий престол на Москве. Далее напишешь, что опалы на свой народ, за то, что в обман Гришки Отрепьева поверили и сему расстриге поклонились, не держу и ту вину, всем, кто в своей неправде покается, прощаю. Но теперь под Москвой другой вор, в царские одежды обрядившийся, стоит. Упомяни, что это скрытый еврей. Что он за помощь обещал латинянам католичество на Руси ввести, а польскому королю Смоленск с Псковом отдать. Что тайный договор с ляхом Ружинским заключил, о том, что половина всего, что в Москве есть, его будет. А покуда, в качестве платы, ляхам да казакам все города и деревеньки нещадно грабить дозволил.
— Вот же нехристь проклятый! — не удержался дьяк и тут же сам испугавшись своей несдержанности, сполз коленями на пол: — Прости, царь-батюшка, за язык мой поганый.
— Далее запоминай, — отмахнулся я, с трудом удержавшись от сакраментальной фразы: «Встань, Федя. Я тебя не виню». — Об Филарете, обскажи. Что сей старец в патриархи без всякого церковного собора, евреем-самозванцем выкликнут. И за это, сей Филарет, все эти договоры тушинского вора с ляхами да иезуитами благословил. Всё понял ли?
— Да государь.
— Ну, и в конце призови все города собирать ополчение для борьбы с иноземцами, что пришли на нашу землю грабить и убивать. А я, ради такого дела, пятую часть всего, чем владею, пожертвую. Как сделаешь, мне потом прочтёшь, что написал. Мы это воззвание по всем городам и весям разошлём.
— Всё со всем старанием исполню, царь-батюшка.
Старайся, старайся, а я потом посмотрю, что у тебя получилось. Мне рядом с собой грамотный, думающий секретарь нужен, а не простой писец. Так что эта работа для тебя своеобразным экзаменом будет.
— Ещё напишешь послание воеводам в Смоленск, Владимир и Коломну, с требованием привести эти города под мою руку.
— А в Переяславль Рязанский?
Нет, всё-таки секретаря я себе правильно выбрал. Этот простым исполнителем не будет. Этот всё, что я ему говорю, анализирует и, вон, даже спрашивать осмеливается.
— А в Рязань мы ничего писать не будет, — весело оскалился я. — Словно и нет её, Рязани той. Это для Прокопки Ляпунова даже пострашней прямых угроз станет. Вот и пусть теперь сидит и думает. Хотя, — на мгновение задумался я. — Какого-нибудь дьяка с воззванием мы в Рязань всё же пошлём. Вот и посмотрим, осмелится ли помешать рязанский воевода, ему царское воззвание перед народом прочитать. Всё понял?