— Переговорим. Обязательно переговорим, — заходил желваками Беззубцев. — Вот только как с тобой поступить я ещё не решил.
— Да всё ты решил, — отмахнулся бывший опричник. — Ты же понял давно, почему я в Москву ушёл? Видел царя?
Юрий не ответил, остановив коня у ещё одной избушки, бросил узду подбежавшему воину.
— Антип, проследи, чтобы никто к дому не лез. Мне тут с гостем поговорить нужно. И людишек его размести.
Вошли в дом. Грязнов громыхнул чем-то в тёмных сенях, протиснулся через узкую дверь горницу, окинул придирчивым взглядом неказистую обстановку.
— Не богато тут у тебя.
— Видел. Самозванец это.
— Вот то-то и оно, — Грязнов зачерпнул ковшом воды в стоящей в углу бочке, крупными глотками выпил до дна, огладил усы. — Каково это за простого шиша свою кровь проливать? О том ли ты в Путивле мечтал, Юрий Афанасьевич? Самому то не тошно?
— Может и тошно. А только у меня другого выбора нет. Шуйский второй раз не простит.
— Да нет уже Шуйского, — отмахнулся от довода бывший опричник. — Он уже в цепях в темнице сидит. Забудь.
— Тогда кто? Годунов? Так я и ему одним из первых изменил. Тут тоже на прощение надеятся не стоит.
— А вот тут ты не прав, — развеселился боярин. — Федьку Кочина помнишь? Того, что вместе со мной в Путивль приехал.
— Ну, помню.
— Вот и он тебя помнит! Только то не Кочин был, а сам Фёдор Борисович Годунов, что к войску Болотникова пристав, на Русь тайно возвращался.
— Не может быть! — поднялся с лавки Беззубцев, пожирая глазами Василия. — И ты о том знал⁈
— Знал, — кивнул Грязной. — За то и в чести теперь у государя. В бояре вышел. Так вот, Юрий Афанасьвич, если ты мне здесь в Тушино в одном деле поможешь, то я тебе полное прощение от государя обещаю, а если ещё и Серпуховом Фёдору Борисовичу поклонишься, то и возвыситься сможешь.
— Откуда ты знаешь, что мой отряд в Серпухове стоит?
— Государю всё ведомо.
— Согласен, — решительно тряхнул головой тушинский воевода. — Что нужно сделать?
— Самозванная царица, что за жену вора себя выдаёт, Фёдору Борисовичу весточку с повинной прислала. Так вот, нужно ей помочь, сегодня ночью в Москву сбежать.
Глава 20
3 октября 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
С самого утра шёл дождь. Мелкий, нудный, он так и норовил просочиться за шиворот, стекал холодными каплями по лицу, лип тёмно-серой грязью к сапогам. Было довольно прохладно. Осень, взяв бразды правления в свои руки, дохнула на город прохладным, утренним ветерком, первым предвестником ночных заморозков.
Красная площадь потихоньку пустела. Насытившись кровавым зрелищем, московский люд расходился, втягиваясь в многочисленные улицы и переулочки и постепенно рассеиваясь по всему городу.
— Обошлось! — выдохнул у меня за спиной Никифор. — Словно зверю лютому в глаза посмотрел, — признался начальный человек над царской охраной. — Уж лучше с ворогом в кровавой сече грудь с грудью сойтись, чем вот так, напротив разъярённой толпы стоять!
— Обошлось, — машинально согласился я, не в силах отвести взгляд от жуткого зрелища; корчащегося на высоком колу Шерефединова. Очень хотелось развернуться и уйти, но я продолжал стоять, выглядывая из бойницы Флоровской башни, впитывая в себя каждое движение казнённого, вслушиваясь в каждый всхлип из заткнутого кляпом рта.
— Может и обошлось, но Лизу эта толпа едва на куски не разорвала!
Выдыхаю, с облегчением используя необходимость ответить, как повод повернутся к бойнице спиной.
Хватит, Фёдор! Насмотрелся уже! Как видишь, я свой должок тебе постепенно отдаю. Нам теперь осталось, только с Молчановым счёты свести да с князем Василием Голициным, руководившим казнью твоей матери, со временем разобраться.
Рядом, не считая Никифора с его людьми, только Янис с бывшей лжецарицей стоят. Литвин почернел весь от злости и беспокойства, княгиня, на контрасте, была сильно бледна и вздрагивала всем телом, по-видимому, ещё до конца не придя в себя от пережитого.
— Ну, не разорвали же? Я для того стрельцов вокруг Лобного места и выставил. Да и людишкам на Москве заранее объявили, что после покаяния самозванной царицы, казнь Васьки Шуйского с Андрюшкой Шерефединовым предстоит. Вот, потому, толпа к княгине и не кинулась. Обещанного зрелища ждали.
— И всё же это было страшно, — набычился Янис, сжав кулаки. — Ты бы слышал, что они ей кричали.
— Я слышал, что они кричали! — жёстко отчеканил я. — А что ты хотел, Янис⁈ Она тушинскому самозванцу, за царицу себя выдавая, воровать помогала. По своей воле или нет, это уже не так важно! За такое нигде не щадят! А тут ещё побег из монастыря, сожительство с вором без венчания, распутство и разврат!
— Да не было никакого распутства! Мне ли не знать⁈
— А ты это им скажи, — ткнул я пальцем в сторону Красной площади. — И кроме того, уже то, что в её покоях кто попало ночевал — уже большое непотребство и срам! Так что постоять на Лобном месте и выслушать, что о ней люди думают; за всё это — не велика плата будет! По-хорошему, я её не то что в монастырь заключить. Я её казнить должен!
— Государь, ты обещал, — осмелилась напомнить мне бывшая самозванка.
— Обещал, — пожал я плечами. — Но как говорится; уже выполненная услуга, ничего не стоит. Помолчи, — остановил я жестом, открывшего было рот литвина. — И не поступлю я так, Янис, только по двум причинам. Во-первых; ты мой товарищ. Слишком многое нам пришлось вместе пережить, чтобы я об этом позабыть мог. А во-вторых, вы оба можете много пользы принести, если по уму всё сделать. Значит так. Для начала, я отправлю княгиню в Ростов, обратно в Богородице-Рождественский монастырь. Пусть слух пройдёт, что, государь, хоть в милости своей воровство раскаявшейся самозванке и простил, но распутную вдову князя Третьяка Зубатого всё же наказал, заключив её в монастырь на строгое держание.
Лизка покачнулась, умудрившись побледнеть ещё больше. Янис дёрнулся было ко мне, но наткнулся сразу на двух рынд, вставших на пути.
— Да не бесись ты так! — рявкнул я на друга. — Ничего ей за месяц не сделается! Тем более, что я матушке-игуменье отпишу, настрого приказав особо не зверствовать. Через месяц её оттуда заберут, чтобы в Тихвин, в Введенский монастырь отвезти. Якобы, там и постриг примет. А уже там вас обвенчают и вместо вдовы князя Зубатого, появится жена первого постоянного посла в Соединённых провинциях, царского стольника Яниса Литвинова.
Было забавно наблюдать, как меняются лица у моих собеседников. Литвин начал багроветь, выпучив глаза, судорожно взглотнул, оглянувшись на Елизавету. Княгиня оправилась быстрее. Вот уже и румянец на щеках заиграл, а сама Лизка еле заметно кивнула, видимо, что-то решив для себя.
— Вижу, согласны, — усмехнулся я. — Так вот. Голландия, это, конечно, не Франция, но нравы там всё же попроще будут. Вживайтесь, заводите полезные знакомства, устраивайте приёмы. В общем, изображайте из себя диких варваров, восхищённых тем, как у них там всё устроенно. И собирайте сведения обо всём, до чего сможете дотянуться, сманивайте мастеров и учёных, скупайте диковинные механизмы, вербуйте сторонников. Деньги, — скривился я как от зубной боли. — Денег дам. С тобой, Янис, поедут ещё два десятка людишек, учиться корабельному делу. Вот ты и за ними проследишь, и сам сему делу обучишься. Учти. Я тебя в будущем своим адмиралом вижу, а те людишки в твоей эскадре офицерами ходить будут. Так что тут и твой интерес имеется. Как они морскую науку освоят, такие у тебя капитаны на кораблях и будут.
— Уж я прослежу, — оскалился литвин. Новость, что у него в будущем не только свой корабль, но и целая эскадра под командованием будет, окончательно подняла ему настроение. Море Янис любил. — Уж в том, государь, не сомневайся!
— Тогда всё, идите, — кивнул я ему. — Время у нас есть. Позже обсудим с тобой, как вы там жить будете.
— Фёдор Борисович.
— Ну, что ещё?
— Я слышал, Иван Исаевич здесь, в Кремле, в темнице сидит.
— Сидит, — с усмешкой ответил я литвину. — А что, заступиться за него хочешь? Тогда в очередь за Порохнёй, Якимом и Тараской вставай! Ладно, не переживай, — сжалился я над топчущимся в нерешительности другом. — Цепи с Болотникова сняли, хорошо кормят, иноземный врач раны лечит. Полностью его воровство, я просить не могу. Но, учитывая, что воровал он против Васьки Шуйского, смертную казнь на вечную ссылку заменю, — я вновь сделал паузу и продолжил: — Будет на Камне (Уральские горы) заводы ставить. А там, если сдюжит, можно будет и совсем помиловать.
— Иван Исаевич сдюжит, — впервые с нашей встречи улыбнулся Янис.
— Должен сдюжить, — согласился я с ним. — А ты Болотникова, пока он силы набирает, навестишь. Расскажешь, Ивану Исаевичу, всю правду о царе Дмитрии, ради которого он своего живота не щадил. Ну, и обо мне тоже расскажешь.
— Здрав будь, государь.
— И вам здравствовать, бояре, — ответив кивком на поклоны, я осторожно присел на трон.
Проклятье! Кто только придумал, столько одежды на царя напяливать. Я сам себе сейчас огромный кочан капусты напоминаю. И в каждый «слой» одежды драгоценных каменьев и золота столько понатыкано, что впору ювелирный магазин открывать! Наверное, рыцарские доспехи столько не весят. Вот только деваться мне некуда. Нужно соответствовать. И так с отменой местничества большую часть боярства против себя восстановил. Здесь, сейчас, из моих сторонников только Иван Годунов, Василий Грязной, дьяк Иван Семёнов и, возможно, князь Иван Куракин. Во всяком случае, вчера я с двоюродным племянником моего новгородского воеводы побеседовал и заверения в его лояльности получил.
Ну, ничего. Будем и дальше этот террариум постепенно своими людьми разбавлять. А, пока, и с этим составом работать можно. Очень уж подробно мне Васька Шуйский, в обмен на обещание лёгкой казни, обо всех нюансах выдвижения на трон первого самозванца рассказал. После такого сразу половину думы можно было вслед за ним на плаху посылать. На массовые репрессии я, пока, не решился, но несколько бесед, подобных разговору с князем Мстиславским, провести успел.