Глава 21
6 ноября 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
— Вот здесь мы, государь, воров и встретим, — Скопин-Шуйский с энтузиазмом ткнул ногой в кочковатое, заросшее густой травой поле, хлюпнув засочившейся из-под сапога влагой.
Я с коня слазить не стал, скептически поглядывая на комья грязи, вывороченные копытами. И так весь промок, продрог и извозюкался. Мне ещё в это недоболото для полного счастья залезть осталось! Не уж! Скорее бы в тепло, в сухость, что обещает мне, уже поставленный возле ближайшей деревеньки шатёр. Всего-то и нужно — пару вёрст проскакать. Хотя, знаю я эти вёрсты. Они здесь безразмерные!
— Ты думаешь, князь, что гетман Ружинский решится принять бой в этом болоте? Его конница здесь просто увязнет.
Резкий порыв ветра в очередной раз плюнул в лицо, хлестнув ледяными каплями. Я кручусь, пытаясь подставить спину, вжимаю голову в плечи. Тщетно. Ветер не отстаёт. Он везде.
Зябко ёжусь в ожидании ответа от князя. Вот зачем я за ним увязался? И нет. Это я не об сегодняшней инспекции места предстоящего сражения говорю. Хотя, и сейчас, не сверни я вслед за большим воеводой с этой полной тягучей грязи пародии на дорогу, уже бы в шатре горячий сбитень пил. Я вообще об своём участии в походе против тушинского войска рассуждаю. Всё равно от меня тут ничего не зависит. Я же ещё в Москве князю заявил, что главным будет именно он и в его решения, как вести эту войну, я вмешиваться не собираюсь. С тех самых пор и страдаю, мысленно проклиная дотошного воеводу.
И всё же за войском я увязался не из-за того, что у меня шило в одном месте. Пару причин привести могу.
И главной было желание окончательно утвердиться на московском троне. В своём воззвании к народу, я позиционировал себя как главного борца с латинянами и иноземцами, которых привёл на Русь подлый еврей-самозванец. И именно я должен возглавить зарождающееся народное движение, стать символом этой борьбы. А значит, разгром тушинского войска и снятие осады со столицы, тоже должны ассоциироваться именно с моим именем. И пусть, фактически, походом руководит князь Михаил, но раз я нахожусь в войске, то и одержанные победы народная молва именно мне припишет.
Оно и к лучшему. А то в прошлый раз огромная популярность в народе, ничего хорошего Скопину-Шуйскому не принесла. Зачем и в этот раз его в искушение вводить?
Ну, а во-вторых, без поддержки войска, не очень бы я себя в Москве уверенно чувствовал. Не закрепился я, пока, окончательно на троне. И среди стрельцов полной поддержки нет, и в прогнувшейся Думе, недоброжелателей хватает. А значит, и возможность попытки переворота полностью исключать нельзя. Другое дело, когда я победителем в зените славы вернусь. Тут только яда и удара исподтишка опасаться придётся.
— А куда ему деваться, Фёдор Борисович? — широко улыбнулся большой воевода. В отличие от меня, князь Скопин-Шуйский, казалось, тягот походной жизни и природных невзгод не замечал. — На западе Вязьма возле которой Колтовский со своими полками крутиться. С малым отрядом ещё можно попробовать проскользнуть, а с войском, — Михаил безнадёжно махнул рукой. — С востока Давыд Жеребцов с войском идёт да Подопригора со своей конницей наскакивает. Одна у Ружинского дорога осталась, к Можайску и дальше к южным городам пробиваться. А туда мимо меня не пройти. Сейчас мы тут всё острожками и засеками перегородим и будем ждать!
Я отвернулся. Никифор, не удержавшись, хмыкнул, заметив, как меня перекосило. Эти острожки и прочие деревянные сооружения у меня уже в печёнках сидят! Честно говоря, назначая князя Скопина-Шуйского большим воеводой, я думал, что он по-быстрому с супостатами расправится.
Кого там громить? Тушинский лагерь начал разваливаться прямо на глазах. Каждый день появлялись новые отряды перебежчиков: служилые, казаки, стрельцы. Даже от наёмников представитель приехал, намекнув об их готовности перейти на мою сторону, если я выплачу им долги тушинского вора. Нашли, идиота! Они второму Димке уже столько насчитали, что мне гораздо дешевле с ними железом расплатиться. А тут ещё известие о гибели Сапеги под Коломной пришло.
Как итог, Ружинский, не приняв боя, начал отступать на Запад, к Волоку Ламскому (прямой путь на Юг ему перегородили идущие от Серпухова Жеребцов с Колтовским), а князь Скопин-Шуйский двинулся следом, явно не спеша форсировать события. Гетман у Волока всё же повернул на Юг, а князь, продолжил двигаться следом, корректируя это отступление своими излюбленными острожками.
И всё бы ничего, но тут ещё и осень полностью в свои права вступила, затяжными дождями превратив дороги в жидкое месиво. В общем, стало совсем весело! Одно радует. Уверен, что Ружинский с Заруцким проклинают всю эту тягомотину ещё больше. Не удивлюсь, если тушинский гетман, заявившись сюда, даже вздохнёт с облегчением, радуясь предстоящей битве даже несмотря на все тактические неудобства. Главное, что, наконец, закончится эта пытка непроходимыми дорогами, мерзкой слякотью и бесконечными тыканьями в Богом проклятые деревянные «заборы» этих восточных варваров.
— Действуй, князь. — кивнул я воеводе, стирая с лица очередной привет от промозглого ветра. — Не буду тебе мешать.
До деревни доскакали быстро. Даже кони, по-видимому, как-то почувствовав скорый отдых, прибавили в резвости, бодро мешая копытами дорожную грязь. Свернули с дороги в поле, к жмущимся к лесу шатрам, двинулись, чавкая грязью, вдоль околицы. На встречу с плетнёвого забора свесилось несколько чумазых мордашек, с нескрываемым любопытством таращась на богато одетых всадников.
Вот ведь, и охота им было по доброй воле под дождём и ветром торчать! Да ещё и одёжка на «рыбьем меху». Она и сухая-то, наверное, не шибко греет, а уж мокрая… Вон, посинели уже все!
Не в силах проехать мимо, придерживаю коня.
— Здорово, огольцы! Вы чего здесь забыли? Шли бы лучше по домам, чем здесь мёрзнуть. Или ждёте чего?
— Здрав будь, боярин, — мальчишки, ошалевшие от того, что на них обратили внимание, заробели, оглядываясь друг на друга. — Сказывают, сам царь сюда приехать должен, — поделился со мной сведениями мосластый мальчуган лет двенадцати, по-видимому, бывший у местной детворы за старшего.
— Пряник хотите? — усмехнулся я. Царя, видишь ли, им, покажи. Нашли диковину зверюшку!
— А как же.
Забираю у Никифора уже приготовленный им пряник, протягиваю робко подошедшему ко мне старшему.
— Вашу деревню как называют? — спрашиваю без интереса, больше для того, чтобы завязать разговор.
— Так Клушино, боярин.
— Чего, — мальчишка едва успевает подхватить, выпавший из руки гостинец. — Только с остальными поделится не забудь, — машинально напоминаю я, ошарашенный новостью.
Вот это номер! Прямо мистика какая-то! Хорошо ещё, что я не сильно суеверный.
— Что я без понятия, боярин. Благодарствую.
— А скажи-ка мне, — протянул я, с трудом приходя в себя — Тут другая деревенька, Царёво-Займище, неподалёку есть?
— Есть, боярин, — махнул мальчик рукой в западном направлении. — Только она далеко.
Ну, да. Это для меня двадцать пять километров, не так уж и далеко, а для деревенского мальчишки, почти другой конец света.
Значит, всё сходится. Это та же самая деревня, под которой через полтора года в будущем Жолкевский русско-шведскую армию похоронил, а вместе с ней и последнюю надежду Василия Шуйского на троне удержаться. Теперь, выходит, у меня взять своеобразный реванш за тот несостоявшийся разгром, возможность появилась! Ружинский, конечно, не чета Жолкевскому, но всё равно символично. Дела…
— Боярин, — набрался между тем храбрости спросить мальчишка, — а когда, царь-батюшка, сюда прискачет? Посмотреть больно охота!
— Государь, — подъехав ко мне в этот момент, поклонился Тараско. — Обсушиться бы тебе. В шатре всё готово.
Теперь чуть не выронил пряник мальчишка. Дёрнулся было к околице, а только ноги к одному месту будто прилипли.
— Смотри, — потрепал я его рукой по мокрым волосам. Настроение, несмотря на не стихающий дождь, стало подниматься. — Я за просмотр деньгу не беру.
Войско самозванца появилось у Клушино через два дня. С полсотни всадников покрутились на окраине окончательно раскисшего поля, полюбовались на архитектурное творчество Скопина-Шуйского и ускакали прочь, доложить об увиденном Ружинскому. Поскакал гонец и в Клушино, продублировав весточку о подходе тушинского войска, полученную чуть раньше от Подопригоры.
— Время ещё есть, — небрежно махнув рукой, пророкотал Жеребцов. Его отряд воссоединился с основным войском ещё вчерашним утром. — То только вражеский дозор показался. Основные силы хорошо, если к вечеру сюда доползут.
Мда. Так и хочется заметить, что один раз нас во многом из-за такой вот беспечности под Клушино уже жестоко наказали. Не хотелось бы повторения. Всё же, нужно признать, что Жеребцов хорош как исполнитель, а на роль большого воеводы не подходит. Слишком много экспрессии, порыва, самонадеянности. Именно это его в прошлой жизни и погубило, когда Давыд прозевал неожиданный удар Лисовского на Калязино. Свою жизнь он тогда не за дёшево отдал, но самого факта ротозейства, это не отменяет.
Скопин-Шуйский до вечера ждать не стал, выдвинув войско на окраину леса, поближе к подготовленным позициям. Запылали многочисленные костры, дразня запахом наваристого кулеша загомонили оживлённо ратники. Замерзать и голодать в ожидании вражеских отрядов, никто не собирался.
А где-то после полудня к нам приехал парламентёр.
В шатёр вошёл высокий, широкоплечий казак, одетый в богатый польский жупан опоясанный кожаным поясом и обитой куньим мехом шапочке-рогатывке. Встал посреди шатра, горделиво вскинув голову, окинул меня насмешливым взглядом, кивнул небрежно.
— Здрав будь, Фёдор Борисович. Я воевода царского войска, боярин Иван Мартынович Заруцкий привёз тебе повеление государя Дмитрия Ивановича.
— Не государь, а тушинский вор, — сделал шаг вперёд Жеребцов, свирепо оскалившись. — Как ты смеешь…