— Ничего, найдется, я его из-под земли достану. Ты мне веришь?
— Сашенька, я верю тебе.
— Ну вот и хорошо, — сказал Звягин. — Вернее, ничего хорошего. Жди меня, Таня, я скоро.
Он прошел в комнату, достал из письменного стола свой любимец, револьвер «Чартер» — короткоствольное, мощное оружие 38-го калибра, сунул в карман. Второй пистолет, с которым он был в лесу, лежал в машине, под сиденьем. С этим гадом надо держать ухо востро — Виталий при всей своей внешней интеллигентности и чопорности мужик здоровый, опытный и беспощадный. Звягин, в отличие от многих других, общавшихся с Виталием Всеволодовичем, знал его с этой стороны достаточно хорошо.
— Саша… — Таня вышла из кухни в прихожую. — Саша, я боюсь. Приезжай скорее.
— Нечего уже бояться. Все кончилось. Я скоро. — Он вышел на лестницу со спокойным лицом, но лишь только за ним захлопнулась дверь, сжал кулаки и тихо завыл. Ну, Виталий, все, закончена совместная деятельность! Жить тебе осталось совсем недолго. Это, может быть, и к лучшему — сама собой решилась проблема, теперь все принадлежит ему одному, никакие обязательства теперь его не связывают с подонком Лебедевым. Надо же! Как же он решился на такое?
Звягин вел машину осторожно — всегда, когда шел на очередную операцию, он старался избежать досадных случайностей: задержек ГАИ за нарушение дурацких правил движения, автомобильных пробок. Конечно, вряд ли Лебедев сейчас спит дома, но в любом случае нужно с чего-то начать. По крайней мере удостовериться, что его там нет.
День вступал в свои права, машин было много, пешеходы спешили куда-то — Звягин не совсем понимал, куда могут люди идти в такую рань. Если верить средствам массовой информации — а он по многолетней привычке, оставшейся с прошлой, дотюремной жизни, каждый день читал свежие газеты, — все заводы, фабрики, все предприятия легкой, тяжелой, пищевой и непищевой промышленности стояли, работники их, вернее, бывшие работники, а ныне нищие, сидели дома без куска хлеба, страдали страшными болезнями, на лечение которых у них не было средств, их неграмотные, голодные дети, по социальному происхождению и финансовой несостоятельности родителей лишенные полноценного начального, среднего и высшего образования, волчьими стаями рыскали по грязным, разрушенным улицам, наводя на редких прохожих ужас, убивая и грабя их на каждом шагу, добытые же неправедным способом деньги тратили на компьютерные игры, обучающие жестокости и новым, ранее никому не ведомым способам насилия. И вообще, на улицу решались выходить лишь бандиты, проститутки и озлобленные отсутствием кайфа наркоманы, являющиеся хозяевами современной России.
Ничего подобного Звягин не наблюдал и удивлялся, как публика в большинстве своем принимает этот бред за чистую монету и серьезно обсуждает часами газетные сплетни о криминальной революции, о «России, которую они потеряли», о грядущем со дня на день окончательном развале страны. А все было наоборот: граждане по утрам спешили на работу, толпы прохожих, еще несколько лет назад серо-черных в основном тонов, теперь сверкали радужными расцветками одежд самых немыслимых фасонов. Они ели пирожки, бананы, мороженое, смеялись, целовались, жестикулировали и громко переговаривались. Трудно было поверить, что все они бандиты или проститутки.
Звягин прекрасно понимал, кому нужны все эти разговоры о повальной бедности и страшных унижениях простого народа. О бандитском беспределе и коррупции в верхах. Кому-то выгодно раздувать всю эту истерию, выгодно пудрить мозги людям, которые только ловят первые глотки свободы, только примеряют на себя новую одежду, еще не выбрав покрой по вкусу, только принюхиваются к новым запахам. Быстро, пока еще не привыкли к этому, все нужно отобрать, спрятать снова за крепкими стенами и выдавать особо отличившимся в гомеопатических дозах в качестве поощрения и приобщения. Гениальное изобретение — поощрять людей не солидными деньгами, не какими-то особыми, невероятными вещами, требующими затрат труда, финансов или фантазии, а лишить их всего, что необходимо иметь нормальному современному человеку: например туалетной бумаги или электрических лампочек, не говоря уже о таких изысках, как приличные носки или возможность съездить на недельку в соседнюю страну, и микроскопическими порциями подкармливать тех, кто будет за это добывать уголь, варить сталь и строить дворцы хозяевам.
Да, грядут перемены, что-то должно произойти. И Бам очень даже может пригодиться в этом случае. Все эти байки о власти бандитов в стране Звягин знал очень хорошо и знал также, что это всего лишь байки. А власть как была в руках таких, как Бам, так им и принадлежит до сих пор. И будет принадлежать. И кто вовремя не успеет пойти с ними в ногу, тот будет сметен мгновенно. Он знал и то, что все так называемые бандитские группировки власть может накрыть и ликвидировать в течение суток. Все, которые не будут ей нужны. И необходимо владеть информацией и оказаться по одну сторону баррикады с Бамами, иначе никакие заслуги и никакие таланты и способности не будут приняты в расчет — раздавят, как дождевого червя на проезжей части, и не заметят.
Звягин не стал заезжать во двор Лебедева, оставил машину на улице, развернувшись радиатором к Марсову полю, — в случае спешки там можно было выбирать путь в трех направлениях, через мост на Петроградскую или по обе стороны поля, куда светофор позволит. Он достал из-под сиденья пистолет с глушителем, засунув на его место револьвер — две «волыны», как он иногда называл оружие, могли пригодиться в случае осложнений. Лебедев явно имел какие-то обширные планы и мог оказать самое лихое супротивление.
Поднявшись по лестнице, Звягин постоял несколько секунд перед дверью квартиры Лебедева, отсчитывая от девятки до нуля — старый, еще со школьной скамьи любимый способ сосредоточиться, — и нажал на кнопку звонка. Через толстую железную, спецзаказную дверь не проникал ни один звук из квартиры.
Звягин достал пистолет из кармана и держал его в опущенной руке так, чтобы он не бросился сразу в глаза открывавшему, но и так, чтобы воспользоваться оружием можно было мгновенно.
За дверью тихо звякнуло, кто-то открывал сложные замки, выпуклый глазок оставался темным — он был сработан таким образом, что с площадки нельзя было определить, смотрит кто-то в него из квартиры или нет. Звягин, придав лицу спокойное, приветливое выражение, уставился прямо в черный кружок линзы, зная, что его сейчас разглядывает подозрительный глаз, вот только знать бы еще чей. «Александр Евгеньевич?» — послышался из квартиры голос Антона. «A-а, пидор юный, — подумал Звягин, — вот и хорошо».
— Да, я, я это. Открывай.
Дверь поехала на него, и в открывшемся узком проеме показалась блестящая от пота полуобнаженная фигура красавца телохранителя — он делал утреннюю зарядку с гантелями. Антон раскраснелся, глубоко дышал, массировал одной рукой грудные мышцы, в другой сжимал гантелю. Звягин сделал быстрый, маленький шажок в сторону, чтобы оказаться прямо напротив узкой щели, образованной полуоткрытой дверью и стеной, и рука его мгновенно взлетела вверх, упершись длинным стволом пистолета с глушителем в горло Антона. Тот от неожиданности разжал ладонь, сжимавшую гантелю, и она с тяжелым стуком грохнулась на пол. Звягин резко надавил пистолетом на кадык, и красавчик атлет, глухо сглотнув, попятился в прихожую. Звягин, продолжая давить стволом ему на горло, прошел за ним, захлопнув за собой дверь. Еще раз сильно ткнув Антона в горло, так что тот повалился на диван в гостиной, Звягин быстро спросил:
— Где Виталий?
— Не знаю, — хрипло ответил красавец. — Что вам надо? Вы что, с ума… — Он не договорил. Звягин выстрелил ему в лоб, и Антон, с удивлением, застывшим в округлившихся глазах, медленно повалился на бок, заливая кровью из аккуратной черной дырочки между бровей белый плед, покрывающий диван.
Звягин сразу почувствовал себя легче. Чуть отпустила тяжелая ненависть, давившая свинцовой плитой на грудь с той самой секунды, когда он увидел разбитое лицо Тани. Частично рассчитался, можно сказать. Теперь самое главное — найти этого гада. Ну и к Баму двигать. Он посмотрел на телефон, стоявший на столике у окна. Да вот, собственно, можно и позвонить. Звягин вытянул из кармана носовой платок, обернул им трубку, прежде чем поднять, и, только убедившись в том, что отпечатков его пальцев не останется на блестящей пластмассе, набрал номер, впечатанный в его память накрепко.
— Алло! — услышал он чей-то резкий, четкий мужской голос.
— Извините, я ошибся номером, — внятно и медленно проговорил Звягин.
— Не вешайте трубку, — сказал ему невидимый собеседник.
Звягин немного подождал — в трубке слышались шорохи, шаги, невнятное бормотание, потом тот же голос сказал, даже не сказал, а приказал тоном, не терпящим возражений и дальнейших вопросов.
— Будьте через полчаса на углу набережной Фонтанки и улицы Чайковского.
Иван Давидович проснулся от холода. Он и во сне мерз, все время старался натянуть на себя одеяло, но оно почему-то было коротким, и, стоило ему прикрыть уши, как через минуту начинали мерзнуть ноги, поддувало откуда-то в левый бок ледяным сквозняком. Нужно было встать и закрыть окно, но сил не было совершенно, и Иван Давидович продолжал ворочаться, пытаясь создать для себя более или менее терпимый микроклимат, сворачивался калачиком, поджимал ноги и подносил ладони, сжатые в кулаки ко рту, согревая их дыханием, но все было напрасно. Наконец он разрешил сонному сознанию выбраться из мягких пещер грез и заставил себя открыть глаза.
Мгновенно все вспомнилось, и стало ясно, отчего он мерз всю ночь. Иван Давидович лежал на траве, накрытый какими-то зелеными тряпками. Под головой у него вместо подушки находился свернутый кусок брезента. Солнце уже встало, и Иван Давидович видел деревья, стоящие вокруг плотной стеной, вовсе не страшные, как показалось ему вчера, а наоборот, красивые, мощные, спокойные, живые.
— Леша! — крикнул Иван Давидович и удивился, насколько легко слова выскочили из горла. Не было обычной в последние годы утренней хрипоты, покашливания — ночь в лесу под откр