Томас с пьяным стоном взнуздался на ноги, ухватившись для поддержки за стол.
– Иду, – выдавил он, шатнувшись, едва лишь опора осталась позади.
Оставшись один, граф Перси кинжалом отхватил несколько кусков от головы сыра на квадратной доске. Теперь, не на виду, лицо у него снова пошло угрюмыми складками. Великий выезд начался неплохо, но радоваться возвращению Генриха в доброе здравие мешала мысль о том, что сейчас где-то по просторам бродят Солсбери с Йорком. Основа из-под Невиллов, можно сказать, выбита, но это делает их лишь еще более опасными. С брюзгливой гримасой Перси заставил себя осушить еще одну чару вина, чувствуя, как в голове начинает плыть. Вот и хорошо, а то сон не идет.
12
Наутро в королевской колонне можно было насчитать немало припухших кислоглазых лиц и больных голов. Утро нарождалось розовое, росистое, и настроение в обширном лагере царило тоже погожее. Добрая половина Выезда была конной; ржали и пофыркивали лошади в огромных табунах, вскидывая головы в нежелании, чтобы на них напяливали холодную позвякивающую сбрую. Почтенные судьи, не нашедшие себе приюта в городе, кряхтя, вставали в своих тесных палатках и почесывались под мантиями в ожидании, когда слуги позовут трапезничать.
Каждый из лордов, что участвовал в Королевском выезде, выбрал себе для постоя под Уотфордом обособленное место, помечая его флагами своего дома, так что на утреннем ветерке сейчас бодро трепетали сотни ярких цветастых вымпелов. Внешне хаотичное построение было строго разграничено сообразно именам, титулам, близости к монарху и степени родства домов между собой. Над полем длинной полосой расстилался синеватый дым от костров, на которых готовился завтрак. К восьми часам утра был собран обоз и оседланы кони. Ближе всех к монарху находились ряды Перси – свыше шестисот рыцарей и топорщиков; безусловно, самая крупная рать во всем войске. Исходя из этого права графа ехать во главе никто не оспаривал. Своими титулами его превосходили Сомерсет и Бекингем, но у них на двоих с трудом набиралось две сотни уже немолодых вояк (сила и затраты недюжинные, но на общем фоне все равно теряются). Пристроиться поближе к королю пыжились и другие нобли; их место в построении нередко решалось через куплю-продажу, а то и просто броском костей. Постепенно колонна обретала походный вид; вперед были высланы разведчики, прощупывающие окрестность на предмет угрозы (их передвижение наглядно замечалось по тому, как с дальних деревьев с хриплым ором взвивались потревоженные стаи дроздов и ворон).
Король Генрих, который встал еще до рассвета и успел посетить местную часовню, облачился перед выездом в свои рыцарские доспехи и теперь, облеченный в высшую блистательную строгость, легкой рысцой ехал вдоль фланга, озирая строй с высоты своего рослого скакуна. Верх королевского шлема окаймлял золоченый терновый венец – украшение доспеха под стать званию помазанника Божия. А вокруг короля скакали рыцари и герольды с гордо поднятыми стягами, на которых ярились когтями три королевских льва. Своего коня монарх направил с фланга на каменные плиты Северной дороги.
Генрих был полон энергичного удовольствия. Вид стольких вытянутых шей и голов на его пути следования действовал оживляюще. Наивные и смиренно-радостные хвалы в адрес короля разносились над людским скопищем, а их трогательная нескладность и разнобой вызывали в груди Генриха нежную дрожь. Преисполненный гордости за себя и за любящий его народ, он проехал в голову колонны и занял там место за первыми тремя рядами, где ехали также Перси и Бекингем.
– Всем вам Божией благодати, – приветствовал король своих верных лордов.
Оба в ответ с улыбками поклонились так низко, как только позволяли седла. Чувствовалось, что бравый настрой короля благодатно сказывается на всем вокруг.
Генрих встроился в общий темп движения. Временами, похлопывая по мощной шее своего коня, король как будто в рассеянности притрагивался к различным частям своего доспеха, конской сбруе, подседельникам. Дело в том, что он все еще не полностью уверовал в свою поправку, и у него стало привычкой улучать сокровенный момент для медленного, долгого вдоха и выдоха с опробованием суставов, связок и ума: не разладилось ли что, не сломалось ли. Разумеется, кости и мышцы местами побаливали: сказывались без малого два года валянья на одре. Однако мысли сейчас были ясны, а рука сжимала поводья вполне крепко. Так что тревожиться не о чем. Генрих обернулся и окинул взглядом колонну, видя на себе ждущие глаза солдат. Для многих из них это момент, о котором они потом будут рассказывать детям: мол, сам король Англии одарил меня своим взглядом и улыбкой. Генрих приветственно кивнул им всем, после чего вернулся в прежнюю позу и стал глядеть впереди себя. Уже взошло теплое розовое солнце, и король был готов. Жаль только, что его в такой приподнятости не видит Маргарет.
– Ну что, милорды и эсквайры! – зычно воскликнул он. – Вперед!
Строй латников и топорщиков дружно двинулся. В такт сыпались тысячи ног. Для римской дороги ширина строя была чересчур широка, и фланги с обеих сторон шлепали по траве. Вот так, наверное, вел когда-то за собой войско и отец – примерно такое же, не меньше, – на победоносное сражение с французами при Азенкуре. Сердце горделиво воспрянуло от мысленного образа человека, которого он никогда не знал; в эту минуту Генрих ощущал к нему доподлинную, неведомую доселе близость. Он прикрыл глаза, силясь проникнуться духом своего отца. Великий воитель сейчас, если бы соблаговолил, конечно же, мог различать с небес своего сына. И пускай это был всего лишь выезд с судьями, писцами и канцелярскими крючкотворами назади, но вместе с тем это было и могучее войско, ехать впереди которого Генриху было радостно и гордо.
Без встречного натиска, препятствующего движению по вражеской территории, люди в рядах, и пешие и конные, беспечно болтали на ходу обо всем на свете, как какая-нибудь стая прачек. Первые шесть миль прошли под ласковым, набирающим силу теплом восходящего солнца. День обещал быть погожим и безоблачным – ну прямо увеселительная прогулка.
За стеной из рыцарей Перси король не сразу заметил разведчика, скачущего во весь опор к колонне и отчаянно машущего свободной рукой. Скакал он по неровной местности, рискуя свернуть шею и себе, и лошади. Этот человек был из свиты самого Генриха, а потому игнорировал сторонние вопросы и сердито прорывался через пытающихся ухватить его кто за дублет, кто за плащ. Граф Перси переглянулся с сыном; оба натянули поводья и, пропуская марширующие ряды, подъехали ближе к королю.
– Сквайр Джеймс, сюда! – узнав, подозвал юношу Генрих.
Тот подъехал и поклонился, дыша настолько взахлеб, что не сразу смог заговорить.
– Ваше величество… там у Сент-Олбанса… войско стоит. Я видел белую розу Йорка, орла Солсбери и медведя Уорика, с белым стволом на червленом фоне. Они стоят лагерем восточнее города, но на самих улицах я их не видел.
Граф Перси подъехал ближе, настороженно вслушиваясь в каждое слово. Рассказ разведчика он встретил бурным негодованием.
– Позвольте, ваше величество, я сам его порасспрошу? – нетерпеливо тряхнул он головой.
Генрих кивнул, рассчитывая за это время поразмыслить.
– Их много? – бойко и громко, как глухому, гаркнул Перси разведчику. – Каким они там числом? Отвечай, коли уж ты так глазаст!
– Стояли они плотно, милорд. Прямо-таки как тростник. Их там, пожалуй, больше, чем нас здесь, хотя точно сказать нельзя: наша колонна растянута, а они просто стояли.
– Каков у них был строй? – допытывался Перси.
Юноша мямлил, понимая, что его слова могут быть истолкованы как сигнал к бою. Ему было всего шестнадцать, и отвечать четко не хватало опытности.
– Я… Нет, мой лорд… Я…
– Ну давай же, не тяни волынку, парень! Они там в боевом порядке, готовые к сражению или нет? Копья на изготовку или составлены в пирамиду? Лошади оседланы? А костры – горят или затушены?
Юноша лишь открывал и закрывал рот, а тут ворох вопросов пополнил еще и Томас:
– Где у них был обоз – спереди или отведен назад? Которое из знамен сюзеренов к городу ближе всех?
– Я… Кажется, милорды, копья были все же у них в руках. Костры не помню; не помню и того, все лошади оседланы или нет. Хотя нет, постойте… Кого-то из передних рыцарей я, кажется, видел уже в доспехах и на седлах. Хотя не всех. Милорды…
– Граф Перси, барон Эгремонт, – подал голос король Генрих, – достаточно. Оставьте юношу в покое. Вскоре все прояснится. Сколько нам сейчас до города – две, три мили? Значит, все выяснится через час или два.
Граф Перси на слова короля нахмурился и, прежде чем отвечать, огладил лицо рукой.
– Ваше величество, нам следует остановиться и поменять свое собственное построение. Если предстоит с ходу идти в бой, то ряды пехоты я бы расширил, а по флангам поставил конницу. Вперед можно выставить валлийских лучников Тюдора и…
– Я сказал, хватит, – пресек Генрих голосом четким и твердым, сработавшим словно пощечина. Чувствуя, как все вокруг навострили уши, он побарабанил пальцами по луке седла. – Если роза, орел и медведь решили пойти войной, лорд Перси, то, будьте уверены, я их не разочарую. Времени встать в боевой порядок будет достаточно, когда мы их увидим и выясним, что нас ждет впереди. Я не пущу своих лошадей выбиваться из сил по грязи, в то время как в город ведет прекрасная дорога.
Его взгляд упал на юного разведчика, который смотрел и слушал разинув рот, как какой-нибудь деревенский дурачок.
– Передайте приказ вдоль строя, сквайр Джеймс. Доведите до людей, что нам предстоит и чем это утро может для нас обернуться. Да, и найдите мне Дерри Брюера, где бы он сейчас ни ошивался. Мне нужно знать его мысли. Приведете его ко мне, а сами снова отправляйтесь проверять остроту вашего зрения на деле. От меня вам благословение и благодарность за службу.
Юноша залился смуглым румянцем – смесь удовольствия и смущения, от которой он, кланяясь королю, чуть не свалился с седла. Не осмеливаясь вымолвить и слова, он вывел лошадь из колонны и, дав шпоры, галопом устремился назад.