4
Они обыскали мертвеца, но не нашли ничего такого, чего не мог бы иметь при себе любой пустой щит, уезжающий из Эсткарпа по какому-то частному делу. Раны его, по утверждению сокольника, были нанесены не сталью и не холодным оружием, а зубами и когтями. К удивлению Тирты, при мертвеце не оказалось никакого оружия. Да, на нем была перевязь, но ножны были пусты, как и все петли для дротиков. Но не мог же он отправиться в этот опасный горный край безоружным! Может, его ограбили после смерти? Если так, то почему грабитель не увел торгиана? И что за враг путешествовал в компании с клыкастым и когтистым охотником?
Конь время от времени фыркал и рыл копытами землю, но держался в отдалении. На легком седле у него висела пара дорожных сумок – они стали следующим, что привлекло внимание Тирты. Если бы торгиан позволил снять эти сумки, они могли бы узнать о покойнике что-нибудь еще.
Сокольник утверждал, что мертвец пролежал тут некоторое время, судя по трупному окоченению. Странно, что до него не добрались никакие падальщики, кроме тучи мух, – видимо, их отгонял торгиан.
Поскольку никаких инструментов у них с собой не было, сокольник принялся рубить дерн мечом, а Тирта вытаскивала комья и складывала сбоку. Могила получилась мелкая, но они сделали все, что могли. Когда они положили покойника в могилу, девушка накрыла ему лицо платком, которым повязывала голову во время непогоды. Она помогла завалить могилу землей, а потом еще натаскала с берега ручья камней. Когда они покончили с этим делом, Тирта встала и задумчиво оглядела сооруженный ими могильный холмик.
Привычно облизнув нижнюю губу, она поискала подходящие слова. Это не было то официальное прощание, которое она много раз слышала еще в детстве, но ничего лучшего сейчас она придумать не смогла.
– Да будет твой сон сладок, незнакомец, да будет твой путь ровным, пусть твое желание исполнится и ты обретешь покой.
Она встала и взяла белый, почти круглый камень, – видимо, обкатанный водой; она нарочно отложила его в сторонку и теперь поместила в головах умершего, как будто действительно была его близкой родственницей. На камне не было знаков древней Силы, и она не могла вдохнуть в него какое-нибудь заклинание освобождения, но за последние суровые годы Тирта пришла к убеждению, что все эти формальности нужны, чтобы хоть немного облегчить горе родственников, а не тому, кто и так уже ушел в Долгий путь и, быть может, вообще уже позабыл этот мир и стремится к тому, что лежит впереди.
Она ничего не знала о верованиях сокольников – ни касательно этой жизни, ни о том, что лежит за ее пределами, – но сейчас ее спутник поднял свой меч рукоятью вверх, держа за клинок. Потом он развернул полосу стали горизонтально и обвел могилу рукоятью, хриплым полушепотом произнося непонятные ей слова.
Потом они оглянулись на коня. Казалось, будто похороны хозяина, как ни странно, развеяли гнев, заставлявший животное буйствовать и держаться настороже. Конь отошел и принялся неуклюже пастись, у него явно было что-то не в порядке со ртом. Тирта медленно, осторожно подошла к нему и остановилась, когда тот поднял голову и посмотрел на нее.
От коня больше не исходило ощущения страха или ненависти. Тирта спокойно приблизилась и сняла с него седельные сумки, а сокольник тем временем занялся самим конем – снял седло и уздечку и протер жесткую шерсть в пятнах засохшей крови.
В сумках обнаружился сверток с дорожным хлебом и второй, с сушеным мясом, оба очень скромные, и завернутые в грубую ткань сушеные ягоды хук, слипшиеся в комок. Под ними лежала потертая фляжка с прихотливым металлическим покрытием, поцарапанная и помятая. Тирта вытащила пробку и почувствовала запах огненного зернового спирта – он мог не только согреть изнутри замерзшего человека, но и был не менее полезен для обработки ран и предотвращения гангрены.
Девушка повертела флягу в руках, рассматривая ее отделку. Это явно была работа людей Древней расы, и сделали ее в Карстене, судя по тому, какой старой она выглядела. Однако же в узоре не было ничего уникального – и уж точно никакого герба.
Во второй сумке оказалась рубашка, плохо выстиранная и помятая; хозяин постарался свернуть ее как можно плотнее. Еще там был точильный камень и немного масла для ухода за холодным оружием, хотя само оружие покойнику не удалось сберечь. А последним Тирта нашла небольшой плотно запечатанный цилиндр длиной с ее ладонь, тоже из старого металла; на нем можно было разглядеть едва заметные следы гравировки. Девушке пару раз доводилось видеть подобные вещи. Их делали для защиты ценных пергаментов, записей, которыми очень дорожили лорды владений и сказители.
У каждого такого цилиндра была своя хитрость. Его нельзя было вскрыть силой – это могло уничтожить содержимое. Тирта повертела цилиндр в руках; его гладкая поверхность выскальзывала из рук, словно покрытая маслом. Он мог скрывать разгадку их тайны – ее тайны. Но пока что она не торопилась с этим. Тирта уселась на пятки, а сокольник встал над ней, осматривая результаты обыска сумок. Девушка чувствовала, что его внимание сосредоточено на вещи у нее в руках, и не стала пытаться преуменьшить значение находки.
– Это футляр для документов, очень старый.
Сокольник мог и сам это видеть. Тирте совершенно не хотелось выпускать эту вещь из рук, но она протянула футляр сокольнику, сделав вид, будто тот не особо ее заинтересовал. С того самого момента, как она увидела гербовый знак, девушка знала, что сокольник наверняка теперь считает, что она скрывает множество тайн, и ей не хотелось разжигать его подозрительность.
– Открой его!
Это прозвучало, как приказ, и Тирта напряглась. Она была права, в нем действительно вспыхнула подозрительность. Может, он заподозрил, что она явилась сюда, в горы, для встречи с этим мертвецом? Но она не обязана ничего ему объяснять. Он дал ей клятву меча и должен теперь служить оговоренное время, если только это не нанесет ущерба его воинской чести. Но между ними теперь стояло отвращение его народа к любой женщине, отказ признавать, что женщине тоже присуща правда. Тирта достаточно наслушалась в Эсткарпе о сокольниках, и знала об их воззрениях и о том, чего это им стоило.
– Если ты знаешь, что это такое, – она указала на цилиндр в его руках, – ты знаешь и то, что их запечатывают, и вскрыть такой футляр может только хозяин или, быть может, близкий родственник – или побратим по оружию. Этот человек не родня мне, и я не в состоянии раскрыть его тайны.
Тирте подумалось, что в какой-то момент, возможно, придется все-таки попытаться вскрыть футляр, пусть даже при этом сломать его. Хотя так можно уничтожить и содержимое. Девушке очень хотелось знать, кем был этот путник и зачем он пошел в горы. Может, он тоже направлялся в Карстен? А если рассказать сокольнику чуть больше о своей истории, может, это пойдет на пользу их отношениям и он перестанет смотреть на нее с такой ощутимой неприязнью? Но мысль о таком предательстве себя самой заставила ее поежиться. Ее поиск был единственной ее драгоценностью, которую нужно было охранять вдвойне, ведь если она расскажет все как есть, он вполне может решить, что это часть галлюцинации, сплетенной с некой темной целью, или счесть все сном глупой женщины, каковой он наверняка ее считает.
Сокольник внимательно рассмотрел тоненькую линию на верхушке цилиндра. Конечно же, там не было ни замка, ни запора. Затем он взглянул ей в глаза через прорези в шлеме.
– Ты называешь себя Ястребиным Утесом, – возможно, так звал себя и он. – Сокольник указал футляром на насыпанный ими могильный холмик. – Но ты говоришь, что этот человек тебе чужой. Я хорошо знаю Древнюю расу. Они все родня друг другу, таково их наследие.
Тирта медленно покачала головой:
– Да, мы все связаны кровными узами – так же надежно, как ты связан со своими братьями по мечу. Однако же я встретила тебя в Ромсгарте. Ты был один и назвался пустым щитом – разве не так? Где же тогда все твои товарищи?
Желтые искры в его глазах вспыхнули. Тирта увидела, как его губы шевельнулись, словно он хотел разразиться бранью. Что привело его в Ромсгарт без своего сокола и в таком прискорбном состоянии? Тирта никогда не слышала, чтобы кто-то из урожденных сокольников покидал свой отряд и отправлялся странствовать в одиночку. Они словно отгородились стеной от остального мира и из-за этой преграды не представляли себе никакого иного образа жизни.
Тирте не хотелось вынуждать его отвечать. Его прошлое ее не касалось. Но и он обязан относиться к ней так же. Но все-таки она могла немного уступить, не открывая, впрочем, того, что двигало ею столько лет.
– В Карстене нас объявили вне закона и охотились на нас, как крестьяне иногда охотятся по весне на кроликов – обшаривают поля, сгоняют их в круг и забивают дубинками. Точно так же охотились и на Древнюю расу. Только мы, – она гордо вскинула голову и посмотрела ему в глаза, – сражались, а не съеживались и не кричали под дубинками. Но стаи охотников несли кровь и смерть нам и всякому, кто осмеливался нас предупредить.
– Некоторые из нас ушли в Эсткарп. Стражи Границ тогда служили Карстену. Ты наверняка это знаешь – твой народ служил с ними вместе. Тогда многие родственные связи оказались разорваны. Некоторые поместья были захвачены врасплох, и оттуда никто не спасся. Удалось бежать разве что горстке. Я… – Она нашарила рукоять истертого меча и вынула его из ножен. – Я родилась у двух таких беглецов. Ястребиный Утес был уничтожен, но младший брат лорда и его молодая жена в тот момент находились в другом месте. Они отправились погостить к ее родственникам и находились ближе к границе – к свободе. Это было результатом предвидения. Моя мать отчасти обладала этим Даром – и она увидела смерть. Я – последняя с Ястребиного Утеса. – Тирта с лязгом вогнала меч обратно в ножны. – Кем был этот человек, я сказать не могу. Но Прозрение не лжет, а оно было простым: Ястребиный Утес поглотило пламя вместе со всеми, кто принадлежал к роду.