Не нужно его провоцировать. Тирта просто кивнула.
– Да, – согласилась она и пошла умыться ледяной водой, собравшейся в каменной чаше. Жгучий холод, подобный пощечине, прогнал последние остатки сна.
Они позволили лошадям еще немного попастись, пока скромно перекусывали сами. Наполнив фляги водой, напоив лошадей и оседлав их, они двинулись в путь. Сокольник ехал впереди. Тирта замыкала шествие.
Им понадобилось не так уж много времени, чтобы преодолеть ручей с пятнами растительности вокруг, осторожно обходя каменные осыпи. Насколько могла судить Тирта, они сейчас двигались на юг. Она никоим образом не могла подсчитать, сколько еще времени займет этот путь через горы. Все известные дороги и тропы оказались уничтожены вместе с армией, шедшей по ним в тот день, когда горы сдвинулись со своих мест.
Они ехали по извилистой тропе. Иногда им приходилось возвращаться по своим следам и искать другой путь, потому что тут разрушительные последствия пляски гор были куда сильнее и заметнее глазу. Так прошла значительная часть утра. А потом они впервые наткнулись на признаки того стремительного уничтожения захватчиков, что произошло здесь поколение назад.
Об их открытии возвестил один из тех пронзительных криков, которые в сознании Тирты теперь были связаны с сокольником, но этот крик сорвался не с губ ее спутника – он отдавался эхом где-то впереди. Здесь возможные пути разветвлялись; заслышав этот крик, сокольник без колебаний свернул туда, откуда несся звук.
Они обогнули еще один склон, засыпанный битыми, жестоко изломанными камнями, и перед ними открылось место, почти заваленное оползнем, как и то, где прежде находилось Гнездо. На каменной глыбе, возвышающейся над головой подъехавшей Тирты, восседала птица – очень похожая на ту, которая ответила на зов ее спутника прошлым вечером.
Среди груд растрескавшихся камней под солнцем поблескивал металл. Часть сокрушенного, раздавленного оружия была в разводах ржавчины. Другие обломки, как ни странно, не тронули ни годы, ни непогода, как будто их с самого момента катастрофы хранили какие-то чары. Ее кобыла задела копытом округлый желтоватый камень; он перевернулся и оказался черепом.
Сокол закричал снова, и человек, словно отвечая на призыв, спрыгнул с коня, бросив поводья, и стал карабкаться по осыпающемуся склону к ждущей его птице. Тирта внимательно наблюдала за ними. Прохода через это поле битвы между людьми и спущенной с поводка Силой явно не было – так зачем же они пришли сюда?
Она увидела, как сокольник преодолел подъем, и его голова оказалась на одном уровне с ждущим хищником. Потом его рука метнулась вперед, и он ухватился за один из тех ярких кусочков металла, которые не взяла ржавчина. Сперва металл не поддавался, но потом сила человека взяла верх. Сокольник извлек из камней клинок – не меч, но и не кинжал, нечто среднее.
Птица внимательно смотрела на него сверху вниз, подавшись вперед. Когда человек извлек оружие из завала, сокол снова закричал – в этом крике звучало яростное торжество, – и одним мощным взмахом крыльев взмыл в воздух. Сокольник вытянул руку перед собой и застыл – и пернатый охотник опустился на его запястье. Сокол устроился там, как будто выбрал наконец пристанище для себя, и застыл на долгое мгновение, пока две пары глаз – одна, скрытая за шлемом, и другая, обрамленная перьями, – не встретились. Тирта знала, что они сейчас безмолвно общаются неведомым ее народу образом.
И снова птица взмыла в воздух, но на этот раз подлетела к пони, на котором ехал сокольник. Конь резко вскинул голову, но птица просто опустилась на луку седла. Сокол сложил крылья и издал негромкий звук – Тирта никогда бы не подумала, что столь мягкий звук может исходить от этого яростного охотника и небесного бойца.
Сокольник спустился со склона, преодолев последний отрезок пути одним прыжком, потому что камни начали осыпаться. Ему пришлось взмахнуть своим не то мечом, не то кинжалом и вытянуть в сторону лапу, чтобы удержать равновесие. А потом он посмотрел – не на ожидающую его птицу, а на девушку.
Произошло что-то важное. Тирта была уверена в этом, как если бы тут было задействовано посещавшее ее иногда ощущение жизни. В сокольнике что-то изменилось, не физически, но где-то в душе. Мужчина на мгновение взглянул на клинок в своих руках, потом перевел взгляд на девушку и протянул ей находку, к которой привел его сокол.
– Вещь Силы… – медленно проговорил он.
Тирта не пыталась прикоснуться к клинку – лишь подалась вперед, чтобы рассмотреть его получше. Лезвие не было гладким, как казалось издали, – его покрывала гравировка. Она разглядела символы, относящиеся, как ей было известно, к давно позабытым древним знаниям. А у рукояти, там, где клинок расширялся, в него было врезано изображение животного, сделанное из другого металла, синего, как тот символ на стене долины. Тирта никогда не видела подобных зверей; впрочем, это могло быть не живое существо, а видение, явившееся какому-то адепту и избранное им в качестве герба для своего рода и Дома.
Рукоять, насколько ее можно было разглядеть под пальцами ее спутника, была сделана из того же синего металла и заканчивалась шарообразным навершием из дымчатого вещества, напоминающим огромный тусклый самоцвет, отполированный, но не ограненный. Тирта медленно протянула руку, но не прикоснулась к оружию, нет. Ей хватило и покалывания в пальцах. Это действительно была вещь Силы. Возможно, она вообще предназначалась не для убийства, а для сосредоточения того, кто должен был командовать войском. Но кто в Карстене мог бы, осмелился бы связаться с Силой?
Те, кто ненавидел и преследовал ее народ, притворялись, будто верят, что любой подобный контакт – это Зло, что он может их уничтожить. Они делали все возможное, чтобы искоренить любую связь с Силой. Всех, обладающих Даром, перебили – или, как в случае с колдуньями, сделали беспомощными. Колдуньи не вступали в связь с мужчинами, но если кого-то из них брали силой, ее Дар иссякал и исчезал.
Тирта отдернула руку.
– Оно живое. В нем действительно таится Сила, – согласилась она. – Но из Карстена?.. – Несомненно, эта находка помогала уничтожать вторгшееся войско. Кто же из них мог осмелиться принести оружие, исполненное Силы, в страну, где эта Сила правила?
– Из Карстена… – Сокольник задумчиво обвел взглядом нагромождение камней, определенно скрывавшее множество мертвецов. – Да, кто и почему?
– И откуда сокол знал о нем? – осмелилась спросить Тирта.
– У крылатых братьев свои способы, – почти рассеянно отозвался сокольник. – Такая вещь может привлечь их внимание.
Он достал из висящих на поясе ножен длинный охотничий нож и сунул его за голенище высокого сапога для верховой езды, а на его место вложил свою находку. Клинок вошел туда легко, лишь часть осталась торчать над краем ножен.
– Вещь Силы…
Тирта повторила его слова. Ей совершенно не хотелось разбираться с этим оружием. Она даже не прикоснулась к нему, но ей хватило той энергии, которую она ощутила. Однако если сокольник и ощутил этот поток, похоже было, что он не настроил мужчину против вещи, которую его соплеменники боялись ровно так же, как и чужаки, явившиеся в Карстен и не принадлежавшие к Древней расе.
– Он пришел ко мне, – абсолютно спокойно произнес ее спутник, и Тирта вспомнила другую историю – повествование о Топоре Вольта, и о том, как он пришел к Корису Гормскому от самого Вольта, давно умершего и погребенного. Неужели это один из тех случаев, когда оружие, обладающее собственной неведомой жизнью, выбрало себе нового владельца?
– Топор Вольта! – выпалила она, пораженная тем, что такое могло произойти снова. Но у этого клинка не было такой истории, а человек, взявший его, происходил из народа, не обладающего магическим Талантом.
Голова в птичьем шлеме дернулась, словно от удара.
– Он пришел ко мне, – медленно повторил сокольник. – На то есть причина, и со временем она раскроется.
Потом он вскочил на коня, натянув поводья, развернул его, и они двинулись прочь из этой полной камней и смертей долины по второй тропе. Тирта поймала себя на том, что то и дело смотрит на синий шар самоцвета у сокольника на поясе, покачивающийся из стороны в сторону, – клинок неплотно сидел в чужих ножнах. Ей не верилось, что сокольник отыскал его случайно. А еще она беспокойно ерзала в седле; ее так и подмывало то оглянуться на тропу, по которой они пришли, то осмотреть окружающие горы. Однако ее спутник не проявлял ни малейшего беспокойства и словно бы ничуть не удивлялся тому, что на прежде пустой луке его седла теперь восседает сокол. Казалось, он решил, что так было суждено.
К вечеру долина стала шире; дорога пошла вверх, туда, где, как казалось Тирте, должен был находиться перевал. Зазубренные пики, охраняющие дорогу с обеих сторон, выглядели так, словно эту местность изрубили мечом, а потом часть нарубленного развернули острыми краями к небу. Безжалостная свирепость этих мест словно предостерегала: не ходите дальше. Но Тирта решительно задушила эту мысль. Ей еще сильнее стало казаться, будто за ними постоянно кто-то следит, – возможно, ощущение усилилось из-за дикости этих мест.
В тот день они еще два раза натыкались на следы бойни, уничтожившей войско Пагара и отбросившей юг обратно к варварству. Ржавый металлический шест (бывшее древко) торчал из камней; от знамени остались лишь несколько прядей, спутанных ветром и обмотанных вокруг древка. Валялись выбеленные непогодой кости. Они предпочитали объехать стороной эти следы бойни, – должно быть, их было немало на здешних дорогах.
Нельзя было и пытаться преодолеть перевал в темноте, и потому они устроились на ночевку среди гор, где ветер выл и свистел так, что впору было поверить, будто слышишь крики мертвых. Воды осталось так мало, что они протерли лошадям рты мокрой тканью и дали каждой лишь чуть-чуть попить из миски, хранящейся в седельной сумке Тирты. Людям не досталось и этого; пришлось давиться раскрошившимися дорожными лепешками, которые так и пытались застрять в горле.