Поддавшись внезапному порыву, Тирта наклонилась и бросила в крохотный язычок пламени щепотку травы из одного из своих пакетиков. Поднялась струйка беловатого дыма, а следом за ней возник запах. Тирта вдохнула его, как можно глубже, стараясь наполнить легкие этим ароматом. Сегодня она должна увидеть сон!
Но нельзя допустить, чтобы ее затянуло во все то же старое видение. Сейчас, пока ею владеют потребность и желание, нужно узнать, куда двигаться дальше.
Этим знанием с ней поделилась в детстве одна Мудрая, но Тирта никогда не осмеливалась им воспользоваться, хоть Мудрая и обещала, что средство очень действенное. Она считала, что должна всегда владеть собой, и ее пугали такие помощники в дальновидении, даже если дальновидение и можно вызвать только подобным способом. Тогда она была одна и не знала, как долго продлится состояние видения и повлияет ли оно на нее каким-то другим образом. Сегодня вечером она выяснит, на что способна, когда не одинока. Девушка сделала еще вдох, чувствуя, как в ней зарождается какая-то странная легкость. Это не было Силой – нет, она лишь надеялась, что источник видения, чем бы он ни был, можно заставить работать по-другому.
7
Тирта закуталась в плащ и не стала ничего больше есть: то, чего она желала, лучше было делать на пустой желудок. Если бы она выполняла подобающий ритуал, ей следовало бы поститься целый день, чтобы очистить разум ото всех мыслей. Теперь же ей придется довериться сокольнику; то, чем она занималась, было «колдовством», которому ее спутник не доверял. Но так было надо. Она спокойно и решительно изложила ему суть дела. В конце концов, он дал ей клятву щита, а значит, не мог оспаривать ее действий, если только они не угрожали им обоим.
Она то погружалась в видение, то выныривала – наполовину здесь, на их скромной стоянке, наполовину в сером ничто. А потом она целиком соскользнула в это серое, словно летящий по воздуху листок или перышко, не ощущая тела, ничего не контролируя, но твердо помня свою цель.
Она вынырнула из ничто, и все вокруг сделалось отчетливым, но на этот раз она не увидела Ястребиного Утеса. Вместо этого ее взгляду предстали истоптанные грядки с изломанными или увядшими растениями – и поднимавшийся в небо дым. Некоторые растения были ей хорошо известны, из них готовили бальзамы. Обитатели этого места выращивали дары земли.
Запах пролитой крови смешивался с едкой вонью пожарища. И здесь же ощущался еще один запах, совершенно тошнотворный. На пару мгновений девушке показалось, что это все-таки Ястребиный Утес – после нападения Ивиана, явившегося мстить им.
Вот только это место – хоть Тирта никогда и не видела крепость во времена ее расцвета – явно было гораздо меньше Ястребиного Утеса. Нет, это не были развалины какой-то большой крепости или усадьбы – скорее, чья-то небольшая ферма.
На раздавленных травах растянулся пес. Сквозь рваную рану в боку проглядывала белая дуга грудной клетки. За мертвым животным лежало еще одно тело, маленькое и смятое, – его словно бы презрительно отшвырнули прочь. Поскольку Тирта знала, что все показанное ей важно, она заставила себя подойти к трупу.
Девочка лежала ничком. Темные распущенные волосы, спутавшись, милосердно прикрыли лицо, но невозможно было не понять, как жестоко обошлись с этим хрупким изломанным телом, выброшенным после смерти, словно мусор. В душе у Тирты вспыхнул смертоносный гнев. За прошедшие годы она повидала много боли, смерти и невзгод; она была уверена, что ее чувства не так-то легко смутить. Но теперь некая ее часть, давно спрятанная и погребенная, снова ожила.
Тирта знала – возможно, благодаря зелью, обострившему ее чувства до предела, – что это мертвое дитя было не единственным убитым здесь. В горящем здании остались лежать другие, которых так же безжалостно использовали и убили. Здесь побывали те, кто играл с жертвами, наслаждаясь собственной жестокостью, – те, кто называли себя людьми, но по сути мало чем отличались от твари, которую они с сокольником прикончили в горах, разве что уступали ей в силе и могуществе.
Тирта не знала, почему видение привело ее сюда. Она старалась обуздать свой гнев, освободиться, чтобы получить возможность узнать, что все это значит для нее самой, потому что не верила, что единственной целью видения было предупредить ее. Была какая-то другая, гораздо более серьезная причина, по которой ее заставили смотреть на убийство и насилие.
Тирта двигалась, но не по своей воле, а словно бы ехала на коне, которым не могла управлять, мимо сгоревшего дома, куда ее влекло это принуждение, – на поле, обнесенное каменной стеной; молодые злаки были прибиты к земле, как будто по полю несколько раз пронеслись туда-сюда всадники. Всадники. Охотники!
Это видение смертоносной охоты потрясло ее. Она смотрела на следы, и произошедшее словно вставало перед ее глазами. Что же за добычу они загоняли?
Сила, приведшая девушку сюда, теперь подтолкнула ее к груде камней в углу поля. Кто-то собирался заделать брешь в стене и уже сложил камни наготове. За этими камнями, скорчившись в таком узком пространстве, что Тирта даже не подумала бы, что туда может поместиться чье-то тело, лежал еще один ребенок. Мертвый?
Нет! Он был жив, но сознание его переполнял ужас. Творившиеся кошмары довели ребенка, забившегося в это укрытие, до того, что он почти готов был отказаться от жизни, но еле живая искорка его личности еще тлела.
Тирта просила о подсказке для собственных целей. Могло показаться, что знание, которое она искала, не имело значения для той Силы, к которой она неосознанно взывала, – но это было не так. Ее вызвали, ее использовали, и этому требованию нельзя было отказать.
Открыв глаза, Тирта увидела ночь, их костерок и сокольника, который сидел рядом, скрестив ноги. Мужчина держал в руках меч-кинжал, и рукоять оружия сияла ярким требовательным светом, а человек, склонив голову, изумленно смотрел на вдруг оживший самоцвет.
Но видение вынуждало Тирту торопиться.
– Мы должны ехать!
Голова сокольника дернулась, как будто она вырвала его из какого-то его видения. Тирта тем временем уже вскочила и кинулась к привязанным лошадям. В небе сияла полная луна – девушка никогда еще не видела такого яркого лунного света. Тем лучше, легче будет выполнить задачу.
– В чем дело? – Ее спутник, убрав оружие в ножны, следовал за ней по пятам.
Тирта медленно повернулась, пытаясь отыскать след. Он должен был существовать! Время могло играть против нее. Нет! Это – ее долг, как и поиск, который она вела все эти годы, только теперь действовать нужно срочно!
Огонь! Дым, который они видели с перевала! Должно быть, это то самое место! Отчего-то она вдруг уверилась в этом.
– Ферма, которую они сожгли. – Тирта говорила, словно все еще пребывала в видении, не беспокоясь, поймет ли ее сокольник. – Это там!
Она быстро отвязала свою кобылу, оседлала ее, подтянула подпругу. Сокольник, ни о чем не спрашивая, последовал ее примеру; сокол, сидевший на луке седла, расправил крылья, взмыл в воздух и пошел все выше и выше в темное небо – возможно, получил от человека какую-то неслышную команду.
Они поехали на запад, потом свернули к югу. По пути Тирта коротко изложила то, что явилось ей в видении. Сокольник слушал, не задавая вопросов. Когда она закончила, он заметил:
– Бандиты или люди какого-нибудь лорденыша, которым захотелось пограбить. Тут сплошные междоусобицы.
Его голос был полон отвращения. При всей их мрачности, замкнутости и испытанных воинских качествах, его соплеменники никогда не убивали беспричинно и не развлекались мерзостями наподобие тех, какие она видела на сожженной ферме. Сокольники убивали чисто и лишь тогда, когда без этого нельзя было обойтись, и всегда при этом рисковали собственной жизнью. В остальном же, хоть колдуньям Эсткарпа очень не нравились их обычаи, никто не мог бы назвать сокольников безжалостными варварами.
С ночного неба по спирали спустился сокол и сел на луку седла, лицом к человеку. Тирта услышала, как он резко защелкал клювом. Сокольник повернулся к ней.
– Все, как ты сказала: пожарище, мертвые. Там никого нет.
Тирта упрямо мотнула головой.
– Не в доме – на поле. Они охотились за ним, но не нашли. Он еще жив. Иначе… – Она заколебалась. – Тогда, я думаю, мне дали бы знать, что нам больше незачем идти туда.
Сокольник промолчал. Возможно, решил, что он как давший клятву щита не имеет причин противоречить ей. Но Тирта была уверена, что он по-прежнему считает, что она ошибается и там их ждут лишь одни мертвецы.
Уже забрезжил рассвет, когда они учуяли запах гари и сплетенный с ним сладковатый душок смерти. А потом они выехали на открытую местность, и Тирта увидела стену из вкопанных бревен. Этого в ее видении не было. Но прямо перед ними оказались распахнутые ворота – как будто здешние обитатели, хоть и держались настороже, отчего-то утратили бдительность и впустили тех самых волков, от которых собирались защищаться.
Кобыла Тирты зафыркала и замотала головой. Ей не нравился запах. Но когда Тирта послала ее вперед, сопротивляться лошадь не стала, и так, с торгианом на поводу, они въехали в это некогда охраняемое место.
Перед ними предстали те самые почерневшие от дыма руины, которые она видела, и вытоптанный сад. Огонь погас – здесь больше нечему было гореть. Тирта увидела мертвую собаку и жалкое тельце за ней. Но мертвые уже не нуждались в них, в отличие от живых.
Тирта натянула поводья и направила кобылу влево, прочь от разрушенного дома. Да, там действительно обнаружилась каменная стена – часть той защиты, что оказалась столь бесполезной. Еще одни ворота стояли открытыми, и Тирта выехала на поле, испещренное следами погони.
Она погнала кобылу через поле, заставив ее прибавить шагу. Немного не доезжая до той аккуратной груды камней, Тирта натянула поводья, соскользнула с седла и побежала, забросив плащ за спину, чтобы тот не мешал.
На бегу она мысленно обшарила пространство. Да! Жизненная сущность! Они все-таки успели! Девушка добежала до груды камней, заглянула за нее. Но там ничего не было! Тирта пошатнулась. Увиденное настолько потрясло ее, что она почти поверила, что не прису