тствует здесь во плоти, а все еще захвачена своим сном-видением.
И снова она пустила в ход мысленный поиск. Здесь действительно была жизненная сущность – слабая, дрожащая, почти иссякающая, – но была! Но только вот она ничего не видела. Тирта оттащила несколько камней, выбросила их на поле, а потом опустилась на колени и зашарила по земле руками. И там, где глаза ничего не видели, руки нащупали то, что подсказало ей видение: маленькое тело, забившееся в такую узкую щель, что казалось, там даже не хватит места, чтобы грудь приподнялась и втянула воздух.
Сокольник присоединился к ней, и она спросила через плечо:
– Ты видишь?..
Голова в птичьем шлеме – его хорошо было видно в прибывающем тусклом свете – отрицательно качнулась из стороны в сторону.
– Тогда иди сюда.
Она потянулась, поймала его руку, подтянула его поближе и ниже, так, чтобы его пальцы сообщили ему истину. Сокольник отшатнулся, выдернул руку, и Тирта поняла, что он столкнулся с той же загадкой.
– Здесь кто-то есть, хоть мы его и не видим! – торжествующе воскликнула девушка.
– Колдовство! – услышала она произнесенное полушепотом слово.
Однако он принялся подцеплять камни когтями и рукой отбрасывать подальше. Сокол уселся на стене, наблюдая за ними; он подался вперед и смотрел на расчищаемое ими небольшое пространство, как прежде смотрел на меч-кинжал, когда привел к нему ее спутника.
Тирта медленно, осторожно провела руками по телу, которое они освобождали, не видя. Она читала об этом в Лормте, среди прочего – о Силе иллюзии, с помощью которой можно спрятаться от опасности, но в тех записях, которые ей попадались, речь шла в основном об изменении облика. Она никогда не слышала, чтобы кому-то удалось достичь полной невидимости. Впрочем, когда речь идет о Силе, возможно все. Кто же так успешно спрятал здесь этого ребенка?
Судя по следам на поле, охотники гоняли жертву взад-вперед, жестоко, по-зверски играли с ней, стараясь, чтобы ужас убегающего продлился подольше. Быть может, это была женщина с ребенком, в какой-то мере обладавшая Даром, взлетевшим до высот от страха за родную кровь? И она сумела спрятать дитя, а сама стала жертвой грабителей и убийц.
Насколько Тирте было известно, создание такой иллюзии было очень непростым делом, требовавшим времени и знания сложных ритуалов. У человека, ставшего объектом охоты, просто не могло быть столько времени.
Тирта предельно осторожно – ведь она могла полагаться лишь на руки – вытащила маленькое тельце, прижала его к себе и ощутила тяжесть невидимой головы на своем плече. Плоть, к которой она прикасалась, была очень холодной, и девушка поспешила закутать ребенка в плащ; выпуклости ткани свидетельствовали, что в руках у нее не тень, а реальное тело. Она пробежалась кончиками пальцев по лицу найденыша и уловила едва ощутимое дыхание, а вместе с ним – неровный, прерывистый пульс. Но она даже не представляла, как помочь ребенку, остающемуся невидимым.
Сокол издал негромкий крик. Сокольник резко развернулся к нему. Склонив голову набок, он смотрел на птицу и прислушивался к звукам, которые издавал пернатый разведчик. Потом он повернулся к Тирте, которая так и стояла на коленях, прижимая к себе ребенка.
– Брат видит его, – тихо сказал он. – То, что колдовство приготовило для нас, не в силах застить глаза ему. Он говорит, что дитя не ранено, но ушло глубоко в себя, и им владеет великий страх.
Тирта постаралась вспомнить, что ей об этом известно. Пережитый глубокий страх мог так подействовать на рассудок, что впоследствии разум так и не просыпался. Неужели малыш ушел так далеко, что им не удастся его вернуть? Тирта немного умела лечить, но не настолько, чтобы справиться с подобной проблемой. В Эсткарпе ребенка можно было бы отвезти в один из приютов, созданных Мудрыми женщинами, – там обученные целители могли бы добраться до его внутренней сущности и осторожно пробудить ее. Но в таком серьезном случае даже опытный целитель мог бы потерпеть неудачу. У нее же не было ничего – лишь вера в то, что видение не явилось бы ей, если бы она ничем не могла помочь.
Им нельзя было оставаться здесь. Да, бандиты уехали, но их маленький отряд мог кто-нибудь заметить. У нее не было безопасного места, где можно оставить скованного страхом ребенка. Его придется взять с собой. Тирта понимала это, несмотря на всю свою старательно воспитанную жесткость.
Сокольник положил руку на рукоятку дротикомета. Птица взмыла в небо. Им, как и Тирте, явно было не по себе.
– Здесь не место для… – Она указала на свою ношу. – Нам придется взять его с собой.
Она почти ожидала, что мужчина станет возражать. Сокольники ничего не знали о детях. Не знали даже тех из них, кого сами зачали. В их женских деревнях мужчины в установленный срок спали с отобранными женщинами, возможно, с несколькими, но никогда не становились настоящими отцами. Когда мальчикам исполнялось шесть лет, их отправляли в Гнездо, – во всяком случае, так делали раньше; там их помещали отдельно, и там их обучали назначенные для этого воины – слишком старые или искалеченные и неспособные более нести службу. У них не было настоящего детства, и могло показаться, что этот обычай вполне соответствует их образу жизни. И уж явно никто из их народа не сталкивался с необходимостью везти в седле ребенка – и не простого, а невидимого и к тому же впавшего в ступор.
И тем не менее он не стал ничего говорить, лишь сходил за кобылой Тирты и подвел лошадь к ней поближе. Девушка расстегнула застежку на горле и получше закутала обмякшее тело в плащ. Она передала тугой сверток сокольнику, а потом, уже усевшись в седло, забрала обратно. И почти с той же скоростью, с какой неслись сюда, они пересекли поле и проскакали мимо руин. Похоронить мертвых… Тирта едва не остановила лошадь у другого маленького тела, но потом осознала, что главная ее задача – ребенок у нее на руках и что их собственная безопасность может зависеть от того, как быстро они отсюда уберутся.
Они вернулись в поросшие лесом холмы, и снова сокольник двигался первым. Там они поехали медленнее, и ее спутник принимал меры предосторожности, уместные для тех, кого преследуют; он время от времени спешивался, срывал ветку с листвой и заметал следы, петлял и использовал все преимущества местности и любое укрытие, какое та могла предложить.
Сокол время от времени улетал и возвращался с докладом. И хотя мужчина не переводил сообщения, которые тот приносил, Тирта догадывалась, что прямо сейчас им не грозит никакая опасность.
Ребенок неподвижно лежал у нее на руках. Порой Тирта пыталась преодолеть возведенный ужасом барьер вокруг его разума и отчаянно сожалела, что так мало знает и не может ему помочь. Она опасалась, что, если сознание утрачено навсегда, вслед за ним может исчезнуть и воля к жизни, а шансы на это были велики. И тогда наступит смерть. Может, это и было бы милосердным концом, но Тирта знала, что будет бороться за эту жизнь изо всех сил.
Около полудня они добрались до места, которое сокольник счел пока что безопасным, и остановились. Воды тут не было, но заросли травы вполне устроили лошадей и торгиана. Подобие укрытия, образованного камнями, скрывало их от любого взгляда, кроме разве что самого пристального.
Тирта села, пристроив ребенка у себя на коленях. Маленькое тельце, все еще невидимое, было таким холодным, когда она впервые взяла его на руки, а теперь сделалось теплым, слишком теплым! Она осторожно убрала тонкие, мокрые от пота волосы и положила ладонь на обжигающе горячий лоб. Потом она отыскала маленький чуть приоткрытый рот и сумела влить в него немного воды из своей фляги. Послышался слабый глоток – первый за все время обнадеживающий знак, – и она поспешила дать еще воды своему подопечному.
Все это время она лихорадочно размышляла. Разрушить столь сильные чары – нет, это ей не по зубам. Но с другой стороны, существовали заклинания изменения формы, ограниченные по времени. Девушка сжала зубы, чтобы не выругаться, хотя ругательства, выученные за время скитаний, могли бы сейчас облегчить напряжение гнева и бессилия.
Сокольник обустроил лагерь, как сумел, присел рядом с ней и снял шлем, словно бы решив, что полумаска шлема слишком загораживает обзор.
– Что с ним? Что его держит? – спросил он.
– Я думаю, иллюзия. – Она ни в чем не была уверена. – Его могли отнести туда, чтобы спрятать, – ты же видел следы на поле, там на кого-то охотились. Возможно, его мать обладала неким талантом. Если она достаточно сильно испугалась, она могла наложить какое-то заклинание, чтобы спрятать ребенка, и даже могла позволить, чтобы ее схватили…
– Нынешние карстенцы не владеют колдовством, – заметил сокольник. – А Древнюю расу…
– Здесь давно прокляли и погубили, знаю. Но это не значит, что старая кровь не могла где-то затаиться. Кроме того, мы можем вступать в брак с другими народами и порождать детей. Скажем, некоторые избрали в супруги сулькарцев, а их единственная сила – умение ладить с морем. Есть еще этот чужак, Саймон Трегарт. Он женился на женщине из Совета Мудрых. Ее за это изгнали и заклеймили как предательницу. Однако он вправду обладал неким Талантом, а она не утратила в браке своего Дара, хоть ей этим и грозили.
– Она родила трех детей сразу – неслыханное прежде событие. И все трое обладают Силой – до сих пор обладают, ибо именно они, как говорят, ныне ведут войну в Эскоре и снова открыли эту землю для Древней расы. То есть, вполне возможно, кто-то из моих соплеменников породил здесь полукровок, наделенных Талантом. А если в человеке кроется Талант, его можно призвать при великой нужде. И все же… – Она замолчала.
– Что – все же? – настаивал сокольник.
– Даже в Лормте не ведают подобной тайны. Нет. – она решительно тряхнула головой. – Я принадлежу к Древней расе, но обладаю лишь каплей Дара. Я немного могу лечить и могу использовать видения. Это все, на что я способна. Как ты знаешь, я могу ощущать жизненную сущность и немного могу общаться с животными. Но все мои знания об иллюзиях говорят, что их накладывают при помощи ритуала, а это долго и непросто. Я не понимаю, как преследуемый человек – а преследователи были, следы это подтверждают – мог бы так спрятать ребенка.