– Ты пока что не знаешь, кто ты такая, – перебил ее сокольник. – Так что не говори, что ты не то и не другое. Но вот что знаю я. – Он посмотрел ей в глаза. – Наша сделка изменена, моя госпожа. Никаких двадцати дней. То, что объединило нас, продлится до конца, хочешь ты того или нет. Так суждено.
Обращаясь с ней необычайно бережно – Тирта и не знала, что он умеет так обращаться с подопечными, – сокольник закутал ее в плащ и подложил под голову одну из мягких седельных сумок. А потом вскинул меч Силы к небу. Сияние оружия померкло и сделалось не ярче летящего в ночи светлячка. Но даже в этом свете девушка смутно различала его лицо и была уверена, что он смотрит на меч в своей руке.
– Оно само пришло ко мне, хотя мой народ никогда не доверял колдовским вещам. Однако же этот меч лег в мою ладонь так, словно был создан именно для меня. И это – еще одно подтверждение того, что я причастен к твоему поиску. И я принимаю на себя гис – нести этот меч туда, куда должно, и пускать его в ход там, где он необходим. Я не уверен, но, быть может, тот, кто звался Нирелом, умер и на его месте появился кто-то другой. И если это так, я должен понять, что это за человек. А теперь, госпожа, тебе нужно поспать, потому что ты прошла через такую битву, какая лишила бы сил любого воина. А пернатый брат, хоть и охотится днем, – отличный часовой, так что нам не нужно стоять на страже. Быть может, завтра нас ждут новые испытания, но это будет завтра, и не стоит сейчас думать о том Зле, какое может поджидать нас.
Тирта и вправду устала. Голос сокольника утратил свою обычную резкость, сделался мягче. Сейчас он казался потоком благоразумия, легко уносящим ее к отдыху, – не к тому темному покою, к которому она стремилась, не к пустоте небытия, а к отдыху, обновляющему и тело, и дух.
Алон достал из-за седла торгиана свернутое одеяло, закутался и устроился рядом с девушкой, так что достаточно было шевельнуть рукой, чтобы коснуться его. И судя по звукам, доносившимся из темноты, сокольник тоже собрался лечь. Тирта по-прежнему не понимала, что же случилось этой ночью. Но она слишком устала, чтобы искать ответ. Успеется поутру.
Когда девушка снова открыла глаза, что-то согревало ей лицо; это солнечный луч, пробравшись меж ветвей, пристроился на ее щеке. Ей потребовалось немало решимости и силы воли, чтобы сесть и выбраться из-под плаща. На мгновение Тирта впала в изумление и замешательство: ей показалось, что, несмотря на все ночные разговоры, спутники подчинились и покинули ее – ни одного не было видно. Но лежащие поблизости седла и сумки свидетельствовали, что они не ушли. Рядом с собой Тирта обнаружила широкий лист, а на нем – два длинных белых корня; их так недавно отмыли от грязи, что они еще не успели высохнуть. Рядом с листом стояла фляга с водой.
Тирта узнала корни: Алон часто их выкапывал. В сыром виде они были хрустящими и немного острыми, но вполне съедобными. Так что она поела, поняв, что умирает от голода, и напилась, а потом кое-как встала, держась за ствол дерева, под которым лежала. Зашуршали кусты; через них пробрался Алон и просиял, увидев ее.
Мальчик вышел на пятачок, на котором они разбили лагерь, и схватил ее руку обеими руками.
– Тирта, как твое самочувствие? – Он посмотрел ей в глаза и, кажется, остался доволен увиденным. – Ты спала – ах, как ты спала!
Девушка посмотрела на солнце и вдруг почувствовала себя виноватой.
– Сколько я проспала?
– Сейчас полдень. Но это не важно. На самом деле, мастер меча сказал, что это хорошо. Он думает, что нам лучше побыть здесь, пока тот отряд не углубится в лес. Воин Ветра полетел, чтобы устроиться на каком-нибудь дереве и посмотреть, что они делают и проверить, не рыскает ли там какая-нибудь стража. Мастер меча охотится – он поставил силки и поймал двух луговых курочек. Он думает, что мы можем разжечь костер, если укроем его получше.
Алон состроил гримаску:
– Мне не нравится сырой заяц. Жареная курочка лучше.
Он отпустил руку девушки и принялся проворно разбирать вязанку хвороста, которую уронил, завидев ее, – стал перебирать ветки, откладывая в сторону самые сухие, которые будут меньше всего дымить.
Когда сокольник вернулся, у него на поясе болтались две упитанные птицы. Он сообщил Тирте, что нашел небольшую лощинку и привязал пони и торгиана там, чтобы они попаслись как следует.
– Мы потеряли день, – сказала Тирта.
Сокольник умело ощипал птиц, насадил на ветки и пристроил жариться над огнем, за которым присматривал Алон.
– Время не потеряно, – заверил он девушку. – Будет лучше, если они уйдут подальше. А мы отправимся в путь вечером. Я бы не стал пересекать открытую местность днем. А попозже нас может прикрыть буря.
Он снова показался Тирте прежним – бесстрастным и сосредоточенным на своих обязанностях. И ее это вполне устраивало. Собственная видимость независимости казалась ей сейчас плащом, который она не готова была сбросить.
12
Ночь выдалась безлунная; с неба, затянутого тучами, сыпался мелкий дождь, просачиваясь в любую дырочку в одежде. По настоянию Тирты, она ехала вместе с Алоном на торгиане, пряча мальчика под своим плащом. Путники старались по возможности держаться под деревьями, укрываясь под их ветвями. В сумерках воин Ветра доложил, что отряд, за которым они следовали, ушел в лес, не оставив позади ни часового, ни соглядатая.
Трое путешественников по-прежнему не были уверены, что их не увидели и не почуяли и что путь не приведет их в засаду. Поэтому они ехали медленно, а сокольник исполнял роль разведчика. Он действовал сноровисто и привычно, и Тирта не сомневалась, что в прошлом ему часто приходилось этим заниматься.
Уже, должно быть, изрядно за полночь они наконец добрались до заросшего кустарником въезда на старую лесную дорогу. В темноте лес с его густыми тенями казался еще более подавляющим, и в последний час, если не больше, Тирта вдвое усилила бдительность, стараясь уловить, не наблюдают ли за ними, – как в тот раз, когда этот отрезок пути открылся ей в видении. Она, конечно же, не решалась забираться слишком глубоко, чтобы не разбудить Силы, которые могли еще не подозревать об их появлении. Это вполне могла быть какая-то сущность, способная заметить прозревающего.
Мальчик, укутанный одним плащом с ней, сидел спокойно и помалкивал несколько часов, пока они медленно и осторожно продвигались к цели. Но когда сокольник направил своего пони к этому почти невидимому въезду на лесную дорогу, Алон зашевелился и наполовину прошептал, наполовину выдохнул:
– Это место живое…
Казалось, будто он то ли не вполне что-то понимает, то ли не может подобрать слов, чтобы объяснить, что имеет в виду.
Тирта наклонилась так, что ее губы оказались у самого уха Алона.
– За нами следят? – прошептала она как можно тише.
– Мне… кажется, нет… пока что нет, – ответил мальчик.
Тирта принялась осматриваться по сторонам, выискивая хоть намек на присутствие той сущности, что таилась среди деревьев во время ее дальновидения. Она была уверена, что это нечто принадлежало Тьме и что сущность его была бесконечно далека от сосуществования с теми, кто считает себя человеком. Если оно настигнет их здесь, в его владениях… Девушка взяла себя в руки, не давая страху разгуляться.
Едущего впереди сокольника было почти не видно. Птица вернулась к нему на опушке и теперь восседала на своем обычном месте на луке седла. Но хотя Тирта и не могла толком рассмотреть их, ей казалось, что ее нынешний конь без труда следует за пони сокольника, а ее собственная кобыла идет за ними по пятам. Животные без всяких понуканий старались держаться как можно ближе друг к другу, насколько это было возможно на такой узкой тропе.
Справа от Тирты блеснул бледный, тусклый свет. Сердце девушки забилось быстрее, но потом она поняла, что свет исходит от камня, одного из тех, что отмечали дорогу, по которой им следовало ехать, как ей было явлено в видении. Тирте этот свет не понравился – было в нем что-то от белесой непристойности светящихся в ночи грибов, которые ей доводилось видеть, – отвратительных, зловонных наростов, обычно растущих на телах непогребенных мертвецов.
Нависающие над головами ветви деревьев хотя бы частично укрывали их от дождя, так что Тирта сбросила капюшон, чтобы лучше видеть. Прижавшийся к ней Алон пошевелился. Он крепко сжал ее руку, а потом чуть ослабил хватку. Тирта решила, что это предупреждение.
Да!
Она ожидала встречи с этой сущностью с того момента, как они въехали в темный лес, и теперь та приближалась. Однако она, возможно, пока лишь смутно ощутила их присутствие или, быть может, просто обходила дозором свои владения. Но Тирта ощутила распространяющийся вокруг смертельный холод, и по коже у нее побежали мурашки. Это существо, как и та чудовищная тварь, что бездумно пыталась добраться до них с сокольником в горах, не принадлежало к ее миру. Столкновение с ним было подобно хлесткой пощечине.
Тирта не знала, заметил ли сокольник то же, что и она. Но здесь тропа стала шире, и ее торгиан без понуканий поравнялся с пони. И Тирта решилась отпустить ненадолго Алона и коснуться руки мужчины.
Он не ответил на ее прикосновение. Но Тирта ощутила, как никогда прежде, что он понял, о чем она хотела его предупредить, и что он уже заметил приближение чуждой сущности. Они все еще могли отступить, уйти из этого места, поглощенного Тенью. Но это ничего не решило бы: гис по-прежнему требовал исполнения, а добраться к предмету ее поисков можно было лишь по этой дороге.
Лошади неспешно шли вперед. Мерцающих камней стало больше; одни выстроились вдоль тропы, словно часовые, другие поблескивали в гуще леса. Тирта напряженно сидела в седле и пыталась при помощи своего Дара отыскать в непроглядной темноте таящуюся там сущность.
Это было все равно что выслеживать мерцающий огонек, который возникал на миг, тут же исчезал и появлялся снова. Она улавливала его, скорее, сознанием, чем взглядом. Какое бы существо ни таилось здесь, оно не было ни человеком, ни животным. Тирта услышала, как Алон с силой втянул в себя воздух, и мгновение спустя до нее снова донесся его шепот: