Потом раздался неистовый крик, исступленный и странный; так мог бы кричать человек, кидающийся в бой, когда его захлестнула жажда крови и смерти. За плечом стоявшего мужчины появилась еще одна тень. Тирта отчетливо видела ее. Это была птица, возникшая из тела сокола!
Стоявший рядом с ней мужчина отступил на шаг. Одна его рука соскользнула с плеча Алона, и мальчик обмяк и осел на землю, словно бы полностью обессилев. Теперь он лежал поперек Тирты, такой же неподвижный, как и она сама; его мокрые от дождя волосы скользнули по ее лицу. Но Тирта не думала, что он мертв, – или ни жив ни мертв, как она сама.
Птица села на плечо Алона и, вытянув длинную шею, уставилась ей в глаза. Нет, не птица! Это снова была та голова, то лицо, которое она, терзаемая болью, видела на Ястребином Утесе!
Птица смотрела ей в глаза всего мгновение – или это лицо смотрело на нее. Потом она развернулась к человеку-тени и снова выкрикнула имя:
– Нинутра!
Человек крикнул в ответ, – а может, позвал на помощь, просил поддержать его в борьбе, которая, как он боялся, сделалась неравной?
– Ранэ!
Он словно спровоцировал птицу. Та злобно зашипела и прыгнула с тела Алона на мужчину, который попытался вздернуть мальчика на ноги. Тирта не видела, как птица нанесла удар, но услышала крик боли, а следом – ругань. Мужчина больше не стоял между нею и огнем, и она слышала другие крики, на разные голоса. Похоже, птица билась с несколькими противниками.
Алон так и остался лежать, где лежал. Тирта не ощущала его тяжести; его голос доносился до нее едва различимым шепотом, который то и дело заглушали крики и шум со стороны.
– Они дерутся. Птица пролила кровь. Но лорд кого-то призвал, и к нам придут другие. И кто-то еще идет следом. Час вот-вот пробьет. Держись, Тирта, держись, ничего еще не решено.
Она догадалась, что Алон старается говорить вслух, потому что тот, кого призвал лорд, или он сам, напрягая силы для призыва, могут почувствовать соприкосновение их разумов. Но она не могла ответить. Да и не хотела. Это больше не ее битва. Скорее, это ловушка, в которой ее удерживают и из которой она хочет освободиться.
Шум стих, а потом между светом очага и ее телом снова встала какая-то тень.
– А что теперь делать с мальчишкой, господин?
– Проследи, чтобы он был надежно связан, и положи куда-нибудь в безопасное место, – последовал мрачный ответ. – Сейчас не до новых попыток.
Алона подняли с ее тела и куда-то унесли, мальчик безвольно свисал с рук охранника. И Тирте снова дозволено было погрузиться в благословенное ничто.
Потом ее пробудила боль – воспоминание о боли, потому что та, казалось, уже не была ее частью. Однако же она влекла эту боль, словно досадное бремя, которое приказано было нести. Неохотно расставшись с ничто, она посмотрела на мир. Над ней было небо, тусклое и серое, но дождь прекратился. Ее голова покачивалась из стороны в сторону, и временами она мельком видела всадников – в основном одного: он ехал рядом и вел в поводу пони, к которому ее привязали. Видимо, ее привязали к лошади таким странным образом – лицом вверх – из-за шкатулки, которую Тирта по-прежнему прижимала к груди; иначе ее никак и не повезешь.
Но девушка осознала не только то, что творилось вокруг, но и то, что происходило у нее внутри. В ней оживала не только боль, но и ее мысли. На этот раз она откликнулась не на зов Алона – скорее, на что-то иное, исходящее от…
Тепло! От шкатулки исходило тепло! Неужели она живая? Нет, не может быть. Это просто металл. Разве что в нем дремлет нечто такое, о чем она, Тирта, и не догадывается – некая разумная Сила… От Великих можно ожидать чего угодно, а Тирта не сомневалась, что предмет в ее руках когда-то принадлежал им. Эта вещь, лежащая у нее над сердцем, вещь, к которой прикипели ее руки, обладала сознанием. Голову Тирты снова подбросило, и девушка получила возможность взглянуть на собственное тело.
Да! Она держала шкатулку так же крепко, как в тот момент, когда впервые взяла ее в руки на Ястребином Утесе. Веревка, которой ее привязали к пони, обвивала еще и ее руки, как будто люди, перевозившие Тирту, не были уверены, что она действительно мертва, и думали, что она может очнуться и выбросить сокровище – возможно, куда-то туда, откуда они уже не смогут его извлечь.
Мертва? Ее сознание, ставшее чуть менее медлительным, впервые усомнилось в этом. Лекарство, которое дал ей Алон по ее настоянию, должно было принести целительный сон, но она проглотила огромную дозу. Возможно, зелье парализовало ее тело, избавило ее от боли – но позволило выжить. Мысль о том, что она может остаться в этом оцепеневшем состоянии навсегда, стремительная и мучительная, как удар меча, была хуже любой физической боли.
Небо понемногу начало светлеть. Теперь, когда ее голову подбрасывало, Тирта видела голубое пятно. Поскольку она смотрела в сторону хвоста лошади, назад, она заметила мужчину, который, видимо, ехал замыкающим; ему явно было не по себе, и он то и дело оглядывался назад. Дороги не было. Отряд ехал по вересковой пустоши, по которой были разбросаны не то холмы, не то насыпи. Зеленые весенние травы уже поднялись высоко. Тирта увидела кружащего в небе ястреба; стайка птиц поменьше резко повернула, образовав веер на фоне ширящегося голубого пятна.
Чем яснее Тирта мыслила, пробиваясь сквозь слои теней, окутывавшие ее, как мотылька в коконе, тем внимательнее она наблюдала за мужчиной в арьегарде. Дважды он останавливался и некоторое время стоял, глядя назад. Но местность здесь была настолько открытая, что видно было все до самого горизонта. А она, хоть и не способна была контролировать свои глаза и могла смотреть лишь туда, куда позволял аллюр пони, не видела позади никакого движения.
В ней снова пробудился интерес, и ей захотелось мысленно осмотреться. Алон? Нет, попытаться прикоснуться к мальчику Тирта не посмела. Она не знала, насколько он пленен, – не только физически, но и талантом Темного лорда. Этот лорд наверняка очень настороженно относится к любым проявлениям Силы и потому засечет любую ее попытку связаться с товарищем по плену. А с ее слабым Даром он сможет прочитать ее без труда, словно свиток в Лормте.
И все же – их что, преследуют? Тирта вспомнила шепот Алона о том, что кто-то идет следом. Разгромленная ферма, где после Герика остались лишь кровь и развалины, – может, по следу бандитов идет отряд какого-то лорда, решившего отомстить? Тирта в это не верила. Ястребиный Утес расположен слишком далеко от гор. Преследовать бандитов так яростно и целеустремленно стали бы только те, чей дом они разрушили, оставив после себя лишь смерть, как на ферме, где жил Алон.
Оставались Алон и та Мудрая, Яхне, которая привела его на ферму. Почему Яхне столь явственно пыталась защитить ребенка, который не приходился ей родней и даже не был ее соплеменником? Быть может, она предвидела будущее, в котором Алона можно будет превратить в инструмент или собственное оружие? Сила всегда была опасна для тех, кто хоть немного мог обращаться к ней, опасна сама по себе. Тот, кто мало что мог свершить, начинал жаждать большего. И если это внутреннее стремление становилось действительно сильным, оно искажало человека. И искажение это шло из Тьмы.
Да, Тирта верила, что тот, кто ценит Силу и жаждет ее превыше всего, мог бы последовать за ними, думая лишь о том, чтобы вернуть утраченное. Невзирая на то что шансы на успех ничтожны. Яхне называли Мудрой, своего рода целительницей, а из этого следовало, что ее Дар невелик. Однако это не означало, что она не скрывалась под маской. Она вполне могла прийти из Эскора по каким-то своим делам и притвориться менее значительной фигурой, чем она считалась бы среди тех, с кем выросла. Алон был ее подопечным либо ее имуществом.
Тирта не понимала, насколько прояснилось ее сознание, пока слабая боль не начала усиливаться. Ее тело, казавшееся мертвым, начало оживать. Девушка внутренне сжалась, понимая, какие мучения ее ждут при таком-то передвижении, если действие травы ослабеет. В конечном итоге она может столкнуться с болью, подобной той, какую испытал тот несчастный с Ястребиного Утеса, превратившийся в жалкое подобие человека, прежде чем последнее деяние, к которому принудил его тюремщик, наконец-то освободило беднягу навеки. Тирта знала некоторые способы справиться с болью и использовала их во время своих скитаний, чтобы бороться с обыденными трудностями, поджидающими любого путника, но они не могли совладать с теми испытаниями, что поджидали ее теперь. И никто ей не поможет – разве что она сумеет спровоцировать командира этого отряда, чтобы он прикончил ее, как они прикончили сокольника. Возможно, так и будет, если она сумеет его убедить, что после подобного удара милосердия шкатулка достанется ему.
Но только вот вещь у нее в руках нельзя было так просто взять и отдать чужаку. В глубине души Тирта это знала. Жива она или мертва, но она остается хранительницей, пока ее не освободят от этого обязательства. И спровоцированный удар мечом не решит проблемы.
Замыкающий снова натянул поводья, останавливая коня, и посмотрел назад. Это был свирепого вида парень в ржавой, плохо починенной кольчуге и великоватом для него глухом шлеме. Похоже, ему было неудобно, потому что он то и дело поправлял шлем, натягивая его пониже. Остальные из их отряда, которых Тирта не видела, медленно ехали вперед, унося и ее все дальше и дальше от замыкающего, а тот так и стоял на месте, и лошадь его опустила голову, словно бы утомившись от слишком долгого пути.
Отряд двигался тихо. Никто не разговаривал, и лишь лошадиное фырканье изредка нарушало тишину. Совокупное беспокойство и страх бандитов давили на Тирту. Ей уже отчетливее вспомнилось, как Герик возражал, не желая пересекать границу. От легендарного Эскора Карстен отделяли холмы, а не суровый горный край, ограждавший Эсткарп с востока. Но бандитов явно напрягала необходимость пересечь эту спорную территорию. Уроженцам низин с их ненавистью и страхом перед тем, что сокольник называл колдовством, не хотелось идти дальше.