Боль усилилась. Быть может, теперь она захватит ее и будет держать в плену. Но сейчас ее разум прояснился. Тирту словно что-то побуждало думать, чтобы лучше осознать, что́ находится вокруг и наверху. Наверху!
Девушка попыталась хоть на долю секунды удержать подпрыгивавшую голову, чтобы посмотреть наверх. Да, меч там. Возможно, это он поддерживал пони и помогал животному спасаться бегством от чудовища. Кто защитил их от нападения – клинок или безрассудно храбрая атака Герика?
Тирта изо всех сил старалась не упускать из виду серую полосу. Да, она была права. На клинке нависшего над ними оружия виднелись символы. И многие из них были написаны на свитке, который держал при себе покойник. Тирта вспомнила, как Алон сунул этот свиток в пустую петлю для дротика на перевязи сокольника. Если эти стервятники не ограбили убитого, свиток так и остался там. Но даже будь он сейчас у нее в руках, Тирта все равно не знала, как им воспользоваться.
Равнина сменилась холмистой местностью. Тирта краем глаза видела холмы, ступеньками поднимающиеся все выше с обеих сторон. Дороги здесь не было, но Тирта полагала, что они едут по тропе, хорошо известной нынешнему командиру отряда.
Поскольку она не смела попытаться связаться с Алоном и должна была как можно дольше сохранять власть над собственным телом – а боль становилась все сильнее и сильнее с каждым шагом разогнавшегося пони, – Тирта сосредоточилась на призрачном мече, который так и продолжал висеть над ними.
Девушка была уверена, что это – не проявление Тьмы и что меч неведомым ей образом реагирует на шкатулку в ее руках. Быть может, этот меч – оружие той женщины, что пришла взглянуть на них там, в потайной комнате?
Нинутра. Тирта не проговорила это имя ни вслух, ни одними губами, но она медленно, буква за буквой, формировала его в сознании, сосредоточенно, как человек, плетущий сложное заклинание. Существовали слова, связанные с исцелением. Многие из них она знала и использовала. Сами по себе эти слова не обладали Силой. Важна была интонация и то, что множество поколений использовало одну и ту же фразу, создавая канал, по которому приходило исцеление, – так каменщик строит коридор, выбирая самые лучшие, самые прочные камни.
Имена – это Сила. Есть Великие имена, которые никто не осмелится произнести без абсолютной уверенности в своей безопасности. Если это одно из таких Имен… А что она теряет? Жизнь теперь мало что значит. Если то, что она несет – безо всякой своей воли и желания, – связано с одним из этих зловещих Имен, то у нее есть крохотное право попытаться воззвать к нему.
Тирта закрыла глаза. Ее сердце забилось быстрее, и девушка это почувствовала. К ней понемногу возвращался контроль за телом. Она могла поднимать и опускать веки, чувствовать биение своего сердца!
Она снова зажмурилась, решительно обратила взор вовнутрь и во второй раз попыталась превратить это Имя в нечто зримое.
Сперва возникло пламя, подобное тому, что вспыхнуло в углах потайной комнаты. Оно запылало яростным предостережением. Предостережение! А какое до него дело человеку обреченному, как она сама?
Нинутра!
Ее воля пробудилась. Если где-то обитает Сила, которую можно призвать, – так пусть же она приходит! Быть может, она, Тирта, – игрушка, инструмент Сил, которые превыше ее понимания. Но она – еще и Ястреб, и в прошлом существовал некий договор. У Тирты возникло странное ощущение – как будто часть ее души стремительно, подобно вспышке света, перескочила через пропасть лет – и тут же вернулась обратно.
Но в пламени не возникло то бесстрастное женское лицо. Пламя погасло, оставив вместо себя мысленный образ, нечеткий, но все же различимый. Это было лицо человека, схожего с самой Тиртой, – женщина, молодая, принадлежащая к Древней расе. Однако в ней ощущалась великая Сила, хотя она могла и быть лишь голосом, каналом для иной, еще более могущественной Силы.
Нинутра!
За женщиной виднелись очертания призрачного меча. Тирта увидела, как из тумана, окружающего это лицо, появилась рука. Пальцы сомкнулись на рукояти, разворачивая меч острием наружу, словно готовясь к бою. И еще две фигуры возникли, приблизились и встали по обе стороны от женщины. Но их Тирта почти не могла рассмотреть – они были подобны колоннам из дыма и тумана.
Так она узнала – действительно есть те, кто способен заявить права на этот призрачный меч. Возможно, они по-своему благосклонны к ней. И все же то, что ожидало впереди, было важнее судьбы одной женщины Древней расы, до конца державшей клятву, данную ее родом. Потому что конец, когда он настанет, затронет не только одну Тирту, но и более важные вещи.
Троица в тумане исчезла, но меч остался. Его присутствие по-прежнему заполняло собою разум Тирты. Символы на его клинке яростно пылали. Девушка извлекала из него то, что было ей дозволено, – Силу, позволяющую выдержать боль тела, ее мертвого тела, неспособного более служить ей. Ее будут поддерживать, потому что она еще нужна, и надо принять эту поддержку.
Так она пребывала в своем видении и держалась за него изо всех сил, стараясь выстроить из него преграду для собственной боли. Тирта так никогда и не узнала, сколько продлилось это ее бдение.
Меч начал истаивать; символы исчезали, погружаясь в истончающийся клинок. Тирта в последний раз взглянула на опустевшую темноту, а потом открыла глаза и посмотрела на окружающий мир.
Видимо, она и вправду очень глубоко уходила в себя, потому что оказалось, что она больше не привязана к спине пони. Теперь она лежала на плоской неподвижной твердой поверхности – так сообщило ей наполовину ожившее тело. Здесь было светло – тонкие светящиеся столбы уходили в небо, словно пламя гигантских свечей. И от этого света тянуло холодом и ощущением Зла. Это место, как бы оно ни было освещено, принадлежало Тьме.
За столбами света было ночное небо. Тирта видела далекие звезды, но ее отделяла от их мерцания какая-то колышущаяся завеса, как если бы это место вынуждено было защищаться даже от чистого звездного света. Девушка решительно собрала все силы, которые, как она надеялась, еще оставались в ней, и попыталась повернуть голову.
Ответом стала боль, но это не имело значения; она – хозяйка своего тела и его боли. Она стряхнула боль, как стряхнула бы какое-то злое насекомое, случайно заползшее на нее. А потом Тирта обнаружила, что может чуть-чуть повернуть голову и отчасти увидеть, что находится слева от нее, и этого хватило, чтобы понять: она тут не одна.
Свет исходил от столбов – похоже, ледяных, столетиями стывших в холоде. В их глубине таились какие-то тени. Между Тиртой и убийственным холодом ближайшего столба обнаружился Алон.
Он сидел, вытянув ноги; лодыжки его были обмотаны веревкой, а руки заломлены за спину и связаны. Мальчик сидел, подняв голову, и смотрел перед собой незрячим взглядом человека, получившего такой удар от судьбы, что ему теперь все стало безразлично.
– Алон!
Он не посмотрел на нее, не вышел из транса. Может, он отступил в никуда? Нет, отчего-то она была уверена, что это не так.
– Алон! – Чтобы снова произнести это одно-единственное слово, потребовалось такое усилие, что Тирта едва не надорвалась.
По лицу мальчика промелькнула тень чувства. Но он по-прежнему настолько был погружен в свои страдания, что его невозможно было дозваться. Тирта некоторое время смотрела на него, не в состоянии снова собрать столько сил, сколько потребовали те две попытки достучаться до него.
– Он ушел… он оставил нас… с Тьмой… – проговорил он, едва шевеля губами. Но Тирта тут же воспрянула духом. Алон лишь изображал потрясение и отчаяние, сам же был начеку. – Это Место Тьмы. Он уверен, что мы надежно заперты здесь, – продолжал Алон. – Не зови. Тот, кто властвует здесь, узнает.
Не зови? Так, значит, Алон каким-то образом уловил ее предыдущие усилия? Нет, об этом здесь и думать нельзя! «Осторожность!» – мгновенно промелькнуло в голове Тирты. Некая Сила превратила это место в тюрьму. Тирта не знала, на что эта Сила способна, но тот, кто привел их сюда, явно верил в надежность охраны.
Алон так и смотрел в никуда, но теперь Тирта заметила, что его руки, жестоко скрученные за спиной, шевелятся. Мальчик не пытался дотянуться до узлов – его связали так, что это было физически невозможно. Но он, к ее изумлению, гладил веревку, словно животное. Присмотревшись повнимательнее к его действиям, девушка поняла, что это не веревка, а длинная полоса плетеной кожи.
Тирта не понимала, что пытается сделать мальчик, но он явно действовал целенаправленно, поэтому она не стала пытаться снова привлечь его внимание, а просто наблюдала, как он похлопывает, поглаживает и ласкает свои путы, изображая при этом, будто он полностью запуган.
Внезапно осознав, что само ее внимание к мальчику может заинтересовать властвующую здесь мрачную Силу, Тирта попыталась выбросить это из головы и собралась уже перейти ко второй линии защиты – зажмуриться и приложить все усилия, чтобы не пошевелить головой снова. Но тут скручивавшие Алона путы шевельнулись.
Сперва Тирта решила, что это иллюзия, обман, созданный, чтобы помучить, внушить ложную надежду. Но если это действительно была иллюзия, она была поразительно достоверной. Кожаные петли, которые Алон гладил кончиками пальцев, двигались сами собою. Они походили на скользкие создания, родичей змей, свитых в неудобное для них переплетение, и теперь распускающиеся по собственному желанию.
Тирта увидела, как узлы распускаются, позволяя шнурам скользить, – исключительно по их собственной воле. Они обвились вокруг тела мальчика и соскользнули. Руки Алона, покрытые глубокими рубцами, упали вперед. Тирта прекрасно представляла, какие мучения принесло с собой это внезапное освобождение. Однако рука мальчика, лежащая поперек бедра, дернулась, он подался вперед и коснулся пальцами веревок на лодыжках.
И снова он начал поглаживать и ласкать их, Тирта внимательно наблюдала за его лицом. Оно по-прежнему напоминало лишенную выражения маску. Всякий, кто взглянул бы на него, сказал бы, что этого ребенка жестоким обращением и страхом принудили к полному повиновению. Губы Алона не шевелились – он не произносил ни заклинаний, ни слов Силы.