Их двое – лорд и леди. Быть может, чтобы завершить закономерность, нужны двое – мужчина и женщина? Природа держится на равновесии. Может, и колдовство тоже? Колдовство – так сокольник называл ее собственные робкие попытки воздействовать на неведомое. Однако теперь ему принадлежит оружие, которое этот владелец секиры из Эскора назвал оружием с именем, одним из Четырех.
Двое, чтобы воззвать. Алон?
Тирта не поднимала взгляда на стоящего рядом с нею мальчика. Она пыталась закрыться от собственного разума, от себя самой, от внешнего мира. Если они идут в битву, она ничем не может им помочь и даже, быть может, помешает. А значит, остается лишь испробовать этот способ.
Это было все равно что идти в темноте по незнакомым коридорам и переходам и не знать, куда нужно свернуть. Двое и открытый ларец…
– Нирел… – Имена, настоящие имена важны. Сокольник открыл свое имя Алону, но и она присутствовала при этом. А значит, хотел он того или нет, оно принадлежало и ей, даже если он и не подарил его напрямую. – Нирел. Нирел.
Трижды повторенный призыв исполнен Силы.
Тирта не смотрела и на него. Нужно ли произнести имя вслух, чтобы он услышал?
– Дай мне правую руку. – Теперь она говорила решительно, вкладывая в мысленные слова всю свою Силу.
Металлическая лапа – не человек. Ей нужно соприкосновение плоти, как это было на Ястребином Утесе с теми, от кого она произошла.
Услышал ли он? Ответит ли? Тирта сосредоточилась изо всех сил. Эти темные коридоры… да! Она выбрала открытый путь, хоть и не знала, куда он может привести, и в этом таилась опасность. Но какой опасности страшиться той, кто и так уже практически мертва? Опасность грозит и ему, но они все сейчас в опасности, и кто скажет, какая из них хуже?
Тирта продолжала смотреть на ларец. Однако она заметила движение справа от себя. Ее тело накрыла тень. Лапа, зажатый в ней меч – но к ее груди и к ларцу протянулась живая рука, загорелая, в дорожной пыли, синяках и ссадинах.
Ларец. Уже за пределами крепости те, кто пытался отнять его у нее, погибали. Да, забрать ларец против ее воли, вопреки ее попечению – нельзя. Но сейчас она сама это предложила и верила, что имеет на это право. Если она ошиблась, Нирел умрет страшной смертью. Но если он и боялся, рука его не дрожала.
Его ладонь накрыла ее стиснутые руки. Тирта не почувствовала ее тепла, то ли из-за собственной мертвенности, то ли из-за огня, разгорающегося в ларце.
– Подними! – повелительно прозвенел ее голос. – Повелитель Ястреба, помоги мне поднять ее!
Она увидела, как рука мужчины сжала ее руки. Он смахнул прочь исписанный свиток, и тот взлетел, словно подхваченный ветром. Но ее бессильная рука, которую он сжимал так крепко, пришла в движение. Да!
И в этот самый миг раздался такой оглушительный грохот, что они чудом не оглохли. И тут же оттуда, где лежала Тирта, хлынула волна Тьмы. И в этой Тьме что-то двигалось. Она слышала крики, видела вспышки пламени, исходящие, быть может, от лезвий секиры, от мечей и даже от хлещущих ударов веревки.
Нет, у них с Нирелом другая задача. Если он поддастся сейчас воинскому порыву и кинется в битву с неведомым врагом, пришедшим из той тюрьмы, они пропали! Нельзя этого допустить!
Синий свет меча в лапе сокольника так и парил над нею, сливаясь с сиянием ларца. А его рука по-прежнему касалась ее рук! Он медленно поднимал крышку, как она и просила. Но Тирта не видела, что там лежит, – ларец был расположен так, что крышка откидывалась в ее сторону.
Вот крышка встала вертикально, а идущий из ларца свет сделался ярким и ровным. Сокольник продолжал крепко держать ее руки.
И Тирта воскликнула вслух:
– Нинутра, час пробил! Договор Ястреба исполнен!
Из темноты возникло нечто и встало у ног ее лежащего навзничь тела – не та женщина с выразительным лицом и не ее жрица. Что-то другое. Но и не…
Действительно ли он выглядит как человек? Или лишь надевает эту внешность, как одежду, когда имеет дело с людьми? У него не было ни оружия, ни доспехов – лишь брюки из чего-то вроде змеиной кожи, облегающие нижние конечности и доходящие до талии. Кожа эта была черной, но края чешуек поблескивали алым от недавно пролитой крови. Смуглая кожа торса была гладкой, а лицо – устрашающе красивым. Голову венчал плотно облегающий головной убор из той же черно-алой чешуйчатой кожи, окруженный по краю широкой полосой алых самоцветов. Он медленно поднял руки, и Тирта увидела между растопыренными пальцами перепонки.
Он протянул к ней открытые ладони, словно ждал, что на них что-то положат. Ему не нужно было озвучивать свое требование: он желал получить то, что они с Нирелом открыли.
– Час пробил.
Его губы не шелохнулись, но слова прозвенели в тишине – ибо хотя черное облако все еще кружило вокруг них, сквозь него не проникали больше ни вспышки оружия, ни звуки боя.
– Я… Ястреб. – Тирту словно придавило неимоверной тяжестью так, что ей пришлось перевести дыхание между словами.
– Ты умрешь, – ответил он с тем же безразличием, какое она чувствовала в Нинутре. – Твоя смерть может быть быстрой и легкой. А может и наоборот.
– Я… Ястреб. Лорд и леди… они хранят…
– Лорд? – в его голосе проскользнула насмешка. – Я не вижу тут лорда – лишь не внушающего доверия нищего воина без хозяина.
– Я избираю его по праву…
На миг Ранэ замешкался с ответом. Тирта знала, что он смотрит на Нирела. И она знала, что он станет делать, что уже делает, – как если бы это было начертано в воздухе между ними. Он воззвал к извечным верованиям, ко всем предрассудкам соплеменников Нирела, напомнил об их отвращении к женщинам, хранящимся в сознании и памяти мужчины, что стоял рядом с нею, – так он силился положить конец их союзу. Она не могла участвовать в этой битве – Нирел должен был биться один. И возможно, уже проиграл.
Но он так и держал ее руки, и ровный свет зажатого в лапе меча освещал их.
Что Ранэ пробудил в Ниреле? Тирта не знала, а еще – как она обнаружила – не могла дотянуться до него, поддержать в этой схватке. Может ли клятва меча, столь чтимая его народом, помочь защититься против такого нападения?
– Глупец! Тогда умри!
Ранэ повернул ладони книзу. Он больше не ждал дара. Его пальцы скрючились. По ее телу потекла боль, раскаленная докрасна, пожирающая ее дюйм за дюймом. Тирта изо всех сил сдерживала крик и не знала, долго ли еще продержится. Стоит Нирелу выпустить то, что они держат вместе, – и этот, иной, он победит!
Пергамент с нацарапанными на нем символами, который так и парил в воздухе над ларцом, хоть и не было никакого ветра, способного удержать его, вдруг начал извиваться. Даже сквозь пелену боли Тирта разглядела, как он стал меняться. Свиток приобрел форму птицы – но не серой, служившей посланником Нинутры. Эта птица была темнее, оперение ее было черно, как окружающая их туча.
У нее… у нее не хватало лапы. Голова птицы поникла, а крылья вздымались с таким усилием, что она едва держалась в воздухе. Но она летела прямиком на Ранэ. И последним, отчаянным рывком устремилась к лицу Темного, словно пытаясь выклевать ему глаза, – Тирта слыхала, что когда-то так делали обученные боевые соколы.
Темный вскинул руку и отшвырнул птицу. И в этот миг лапа, находившаяся так близко от тела Тирты, пришла в движение. Меч Силы, найденный в месте смерти, пронесся по воздуху над ларцом – и, казалось, зачерпнул света еще и из него – и ударил в темную грудь угрожающего им существа.
Взметнулось красно-черное пламя – если бывает пламя двух этих цветов сразу. Эта вспышка, этот поток энергии ослепил Тирту. Она почувствовала, как что-то сжимает ее руку, возвращавшуюся к жизни – и к боли. Рука Нирела прижалась к ее рукам, истерзанным и изорванным, и давила на крышку ларца, закрывая его. Тирта изогнулась в последнем приступе боли и наконец закричала, словно разрывая само горло.
Убаюкивающее довольство, ощущение правильности мира. Какого мира? Где? Она умерла. Может ли умершая чувствовать биение сердца, вдыхать ароматный ветер полной грудью? Боли не было, лишь только…
Тирта медленно открыла глаза. Над нею сияло солнце – солнце начала лета. Девушка чувствовала себя более живой и сильной, чем за все ее полные тягот годы, как будто она и вправду прежде была мертва и лишь сейчас пробудилась к жизни. Ее тело было цело. Тирта инстинктивно, не задумываясь, воспользовалась своим чутьем целителя, чтобы убедиться в этом. На самом деле она словно бы стояла над телом, вне его, и заглядывала в него. Ни сломанных костей, ни каких-либо травм. Она исцелена!
Она лежала в странном месте – яме, заполненной красной грязью, и от этой грязи пахло, словно от некоторых знакомых ей трав. Послышалось постукивание. Тирта посмотрела на себя. Грязь, покрывающая ее тело, засохла и превратилась в корку. Какая-то птица уселась на холмик над ее поднятыми ногами и клевала корку, а та осыпалась под ударами клюва. Какая-то? Это был сокол, черный, сильный и стоящий на двух ногах!
Рядом кто-то пошевелился. Тирта быстро повернула голову. Нирел стоял на коленях, как в тот момент, когда они объединились, чтобы открыть ларец. На темных волосах не было засохшей крови, и ран было не видать. Он тоже снимал с нее корку, снимал двумя руками! Грозная лапа исчезла, и все десять пальцев сноровисто трудились.
Тирта ахнула, и он улыбнулся – ей и в голову бы не пришло, что на его мрачном, так хорошо знакомом ей лице, может играть такая улыбка. А потом он поднял возвращенную руку, раздвинул пальцы, сжал их, снова раздвинул.
– Это… – То ли при виде этого чуда, то ли от изумления собственному исцелению Тирта лишилась дара речи.
– Это колдовство, – отозвался он так весело и легко, что Тирта задумалась – вдруг это кто-то другой в теле Нирела? Потом она взглянула в его соколиные глаза и поняла, что такого быть не может. – Колдовство Эскора. Мы провели здесь много времени, моя госпожа, но это пошло нам на пользу.
– Ларец! – спохватилась она.
– Ястреб более не связан гисом, – сообщил ей Нирел, сдирая новообретенными пальцами длинный пласт сухой глины. – Та, что наложила некогда эти чары, теперь сняла их. В давние времена, когда на эти места пала Тень, она отослала ларец в безопасное место с людьми из твоего клана, поклявшимися его хранить. А теперь ларец вернулся, чтобы стать оружием в надежных руках.