Спутник Тирты аккуратно сложил дрова в яме, время от времени ловко ломая лапой ветку подлиннее, чтобы та уместилась. Когда сгустились сумерки, у них уже был костер, отрада для глаз и дополнительное тепло.
Они обстругали веточки и насадили на них кусочки сушеного мяса, прихваченного Тиртой, обжарили вместе с кусочками дорожного хлеба и съели горячими прямо с импровизированных вертелов.
Покончив с едой, ее новый защитник в первый раз снял шлем, и Тирта наконец-то увидела лицо человека, которому доверилась. Он не был ни молодым, ни старым – она вообще не могла сказать, сколько ему лет. В подбородке и тонких губах чудилось что-то юношеское, но меж бровей залегли морщины, а глаза были полны усталости.
Волосы сокольника, такие же темные, как и у нее самой, были коротко подстрижены и походили на шерстяную шапочку, наподобие тех, какие носили хозяйки поместий в приграничье. В остальном же, подумала Тирта, он ничем не отличался от человека Древней расы – только вот глаза были не темно-серыми, цвета непогоды, как у ее соплеменников, а с золотыми искорками, словно у хищной птицы.
Тирта поглядывала на него искоса, чтоб не любопытствовать слишком откровенно. Сокольник, кажется, не замечал ее внимания; он провел рукой по лбу, словно стирая боль от тяжелого шлема. Взгляд ястребиных глаз был устремлен на костер. Возможно, он читал какое-то послание в языках пламени, на манер Мудрых женщин, обученных прозревать будущее или то, что творилось вдалеке.
– Ты уже проезжал по этой тропе. – Слова Тирты прозвучали скорее как утверждение, чем как вопрос.
– Один раз, – рассеянно отозвался сокольник. Он протянул здоровую руку к костру, и его внимание было полностью приковано к огню. – Я разведывал путь два года назад, когда появились мысли о возвращении. – Он замолчал, так и не взглянув на девушку. – Там ничего не осталось.
Последние беспощадные слова прозвучали хрипло, и их взгляды впервые встретились. Кто знает, может быть, искры в глазах сокольника были огнем давно сдерживаемого гнева?
– Мы попали под обвал в горах. Эти тропы по-прежнему ненадежны. То, что пробудили колдуньи, все еще не спит. Я ехал впереди, и потому… – Он повел рукой и не стал вдаваться в подробности, оставив ее саму додумывать остальное.
– С тех пор ты странствовал один?
Тирта сама не знала, почему ей хочется заставить его хоть немного раскрыться. Явно же видно, что этот человек неразговорчив. Если на него давить, он может вообще уйти. Все, что Тирте было известно о сокольниках, свидетельствовало, что они держатся отстраненно со всеми, кроме соплеменников.
– Один.
Предельно краткий ответ прозвучал так, что Тирта осознала: дальше давить не следует. Однако же она могла задать и другие вопросы, и он не сможет отказаться отвечать, ведь они не касаются его личных дел.
– Что тебе известно о Карстене? Люди болтают много, но до меня доходили только слухи, да и в тех хорошо, если есть хоть половина правды.
Сокольник пожал плечами, положил шлем на камень рядом с собой и снова разгладил морщины над четко очерченными бровями.
– Это страна битв – или, скорее, мелких стычек между лорденышами. С тех пор как Пагар, их последний сюзерен, погиб, не появилось никого, кому хватило бы воли – или мечей, – чтобы установить прочный мир. Сулькарцы приплывают вооруженными, торгуют с некоторыми купцами. Железо из шахт Йоста, серебро Яра – за это готов платить любой капитан. Но торговля почти заглохла, люди мрут от голода, потому что никто не смеет засевать поля – их ведь в любой момент могут вытоптать налетчики. Богатства разграблены, спрятаны, растрачены. Так обстоят дела на западном побережье и в предгорьях. А дальше на восток… – Он пожал плечами. – Оттуда даже слухов не доходит. Когда герцог Ивиан изгнал Древнюю расу, он положил начало упадку, тот стал шириться, и вот теперь страна наполовину мертва, а остальное позаброшено.
Тирта облизала губы.
– Так, значит, все началось с изгнания…
И снова это не было вопросом. Мысли ее так и бурлили. Неужели истоки тайны, приведшей ее сюда, кроются именно в этом?
Сокольник оценивающе посмотрел на нее, и Тирта подумала, что ей впервые удалось отвлечь его от мыслей о своих проблемах, в которые он был погружен с самой их встречи. Он согласился служить ей оружием – и весьма эффективным, – но его нимало не интересовало, что же заставляет ее идти на юг.
– Древняя раса… – Он помолчал, отхватил лапой еще кусок дерева и подбросил его в огонь. – У них были свои секреты. Возможно, один из них и позволял поддерживать надежный мир. Говорят, будто до того, как кольдеры-захватчики свели герцога Ивиана с ума и сделали одним из своих живых мертвецов, люди относились к Древней расе с благоговением и опаской, и само их присутствие – как бы мало их ни было – сдерживало преступность. Потом герцог объявил людей Древней расы вне закона и тем самым показал, что их тоже можно убить, как любого другого, а ведь были те, кто всегда ненавидел их и завидовал им. Они дали волю своей ненависти. Еще и кольдеры, одержимые, стремились разжечь резню. Хотя зачем я это рассказываю? Мы ведь говорим о твоем народе, разве нет?
– Да. – Она могла быть столь же краткой, как и он. Тирте вдруг захотелось позабыть о благоразумии, но она пока сомневалась, как лучше действовать. Потом она добавила: – Ястребиный Утес находился в Карстене. Как видишь, я из народа, который Ивиан попытался уничтожить в том краю, где он сам и его соплеменники были чужаками и захватчиками.
– Доля, к которой ты возвращаешься, не легче доли изгнанников. Ничего не изменилось. Слишком много людей было схвачено и убито – и слишком много тех, кто наживался на этом.
Непохоже, чтобы это сильно его волновало. Скорее, он хотел дать понять, что они – всего лишь попутчики, связанные только на краткий срок.
– Мы усвоили урок. – Тирта отгрызала каждое слово, как человек перегрызает путы. – В Карстене нам нельзя доверять никому. И все же мне нужно туда.
Откровенничать сверх этого она не собиралась. Они заключили договор о службе лишь на определенное время. Не было никаких причин полагать, что после гор ему захочется пойти дальше. Да и вообще он не тот человек, с которым ей захотелось бы делиться своими тайнами – учитывая, кто он такой.
Так что Тирта развернула свой плащ, закуталась в него, подложила под голову одну из седельных сумок и прежде, чем решительно закрыть глаза, сказала:
– Дежурить будем по очереди. Разбуди меня, когда взойдет красная звезда.
Сокольник склонил голову, соглашаясь – хотя Тирта и сомневалась в его согласии – разделить с ней, как с товарищем, необходимые в любом пути обязанности. Пока она старалась заснуть, очистив по мере сил разум, ее спутник даже руки не протянул к свернутому одеялу, части его снаряжения – так и сидел у костра. Отблески огня играли на железной лапе, то выхватывали из темноты, то снова прятали его красиво вылепленное лицо – маску, не уступающую в бесстрастности шлему, который он носил днем.
Тирта заставила себя заснуть, но сон оказался не без сновидений. К ней пришло видение – или их череда, – преследовавшие ее много лет, так, что она запомнила все до мельчайших подробностей и могла все описать и даже в какой-то мере понять, что все это значит. Она знала, что это истинный сон, часть Прозрения. Пускай она не Мудрая, но все же она истинная дочь Древней расы, и она никогда не верила, что в ее крови нет ни капли Силы, пусть даже ее соотечественницы и не сохранили всех тех знаний, какими владела их родня в Эсткарпе.
Их народ истаял из-за Силы. Ведь колдуньи гордились своим Даром и не желали отказываться от него ради мужчин. В результате детей рождалось все меньше, и народ едва не исчез совсем из-за их гордыни. Однако же после того, как колдуньи объединили свои силы ради Преображения, их последней великой битвы, и большинство из них умерло – их тела не вынесли тех сил, которые колдуньи призвали и направляли, – кое-что изменилось.
Нынешний правитель Эсткарпа, Корис Гормский, состоял с ними лишь в дальнем родстве. А еще были Трегарты, охраняющие северные пределы, – прежде под их рукой находились вот эти самые горы, где она устроилась на ночь. Чужеземец Саймон Трегарт вообще не имел родни здесь. Его супруга была колдуньей-отступницей, которую в свое время изгнали за то, что она предпочла своему Дару замужество, и которая неким неизъяснимым образом не лишилась его в браке. Эта троица правила Эсткарпом, и влияние их было велико. Девочек больше не забирали в колдуньи – не считая тех, чей Дар был так велик, что они расставались с прежней жизнью по собственной воле. Народы смешивались между собой, все больше становилось тех, кто вступал в брак и делил супружеское ложе. Кровь тех, кто охранял границы, смешивалась с кровью сулькарцев и их родни в Эсткарпе. В усадьбах появлялось все больше детей. Установились некие связи с таинственным востоком – Эскором. Дети Саймона Трегарта и его супруги отправились туда – искать, откуда пошел их род. Там все еще шла война – но это была война с древним Злом. Не будь Тирта той, кто она есть, возможно, ее бы тоже тянуло на восток.
Ее тянуло! Она снова легко шла по широкому полутемному коридору, освещенному лишь настенными жезлами-светильниками – они никогда не гасли, но их секрет был давно утерян. Там тени двигались среди теней и жили собственной жизнью. Но Тирте было безразлично, что они делают и почему.
Девушка никогда не шла этим путем наяву, но знала его лучше, чем множество других мест, где бывала в реальности. Она сроднилась с ним, как ни с каким другим, во сне или наяву. Тирта приходила сюда во снах с самого детства, и это место всегда оставалось неизменным, лишь держало ее все сильнее и крепче, становилось реальнее, чем вся остальная жизнь.
Это был зал крепости – почти такой же древней, как стены самого Эсткарпа. У стола стояли высокие кресла для лорда и леди. Вокруг собрались неясные призрачные тени. Тирта знала, что здесь происходит некая официальная встреча; она не слышала слов, но обсуждалось что-то очень важное.