Гвоздева и Собакина, страшно довольные тем, что им с такой лёгкостью удалось устроить прямо на уроке водоворот общественного мнения, вертелись во все стороны и подпрыгивали как на иголках, собирая со всех концов класса последние догадки и предположения.
– Гвоздева и Собакина, прекратите вертеться, – сказала усталым голосом Нина Петровна. – И вообще, что за шум в классе? Не мешайте, пожалуйста, своему товарищу разбирать предложение.
Возле доски, с мелом в руках, стоял Алик Спичкин. Он разбирал предложение. Он что-то мямлил, переминался с ноги на ногу, тёр грязной рукой лоб, подчёркивал вместо суффиксов союзы… И, глядя на то, как он всё это делал, можно было помереть от зевоты.
Да, если бы пятый «А» не был так возбуждён, Алик Спичкин давно погрузил бы его в тяжкое дремотное состояние.
– Суффиксы бывают… э-э-э… бывают… – тянул Алик Спичкин.
Слушать это было невыносимо.
– Садись, Спичкин, – произнесла Нина Петровна. – Ставлю тебе три с минусом.
Спичкин оживился и пошёл на место. По дороге к своему столу он всё более распрямлялся и наконец стал важным и гордым. Спичкин не знал урока и был доволен, что Нина Петровна поставила ему не двойку, как он заслужил, а три с минусом. Ему было приятно, что только что все своими глазами увидели и своими ушами услышали, как Нина Петровна к нему хорошо относится. Но пятому «А» сегодня было не до этого. Скрытая полемика по поводу классного журнала всё не утихала. И не принимали участия в этой полемике всего только три человека во всём классе: председатель совета отряда Ира Сыркина, человек серьёзный и дисциплинированный, её сосед Сергей Агафонов, которого всё это мало интересовало, и Аня Залетаева, которая была сегодня очень бледная и, видимо, плохо себя чувствовала.
Нина Петровна написала в тетрадке фамилию «Спичкин» и вывела напротив неё три с минусом. До звонка оставалось две минуты.
Нина Петровна закрыла тетрадку и встала.
Её любимые ученики сидели перед ней. Вот они все перед ней как на ладони. Лица у них славные и открытые. Кажется, что никто из них никогда не может сделать ничего плохого. Но это, видно, только кажется. Потому что кто-то из них, кто-то из этих славных ребят украл классный журнал. Совершил такую странную, дикую и ничем не объяснимую выходку. Да, видно, плохо она ещё знает своих учеников…
В классе было тихо. Все, как по команде, подняли головы и уставились на Нину Петровну. Все как будто чего-то ждали.
– Ребята, – сказала Нина Петровна, – я должна сказать вам одну неприятную вещь… В нашем классе произошло… произошло… произошла… – И Нина Петровна замялась, не в силах выговорить слово, которое жгло ей язык, страшное слово «кража».
Пятый «А» не сводил с неё глаз. И тогда Нина Петровна собралась с духом и сказала:
– Вчера, ребята, в нашем классе произошла очень неприятная вещь. После уроков я оставила на окне классный журнал, а когда вернулась, его уже не было. Он исчез.
При этих словах Алик Спичкин подскочил на месте, Тося Одуванчикова схватилась за голову, Гвоздева и Собакина, как по команде, охнули, Фёдоров со свистом втянул в себя воздух и выпучил глаза, Ира Сыркина, наоборот, закрыла глаза и беззвучно открыла рот, Рудик Антонченко схватил себя за нос и изо всех сил его дёрнул, что происходило с ним только в минуты наивысшего волнения, а Витя Синицын сказал: «Вот это да!» – и почесал макушку.
После этого наступила полная тишина.
Пятый «А» безмолвствовал.
Но в безмолвии этом чуткая Нина Петровна почувствовала тревожные нотки, ибо это безмолвие напомнило Нине Петровне безмолвие леса перед надвигающейся бурей.
Нина Петровна взглянула на сидящих перед ней Гвоздеву и Собакину. Они как будто оцепенели. Их спины вытянулись. Их лица подались вперёд. Они жадно ловили каждое её слово. Они хотели знать, что же дальше… Дальше-то что?!
– Ребята, – сказала Нина Петровна, – я думаю, что это недоразумение. Я в вас верю, ребята. И я даю вам два дня. Я надеюсь, что не позже чем через два дня журнал вернётся на своё прежнее место… До свиданья, ребята.
И Нина Петровна вышла из класса.
Классное собрание
И тогда с пятым «А» произошло что-то страшное.
Пятый «А» взорвался.
Грохот и звон ударили в светло-салатные стены, задрожал от грохота учительский стол, стёкла задребезжали во всех четырёх окнах, закачалась над классом электрическая лампочка, со стены свалился гербарий.
Менделеев на портрете высоко поднял брови и осуждающе взглянул в пространство между полом и потолком, сотрясаемое одновременно тридцатью семью пронзительными голосами, грохотом тридцати семи отодвигаемых стульев и взмахами тридцати семи пар рук.
Чёрт знает что творилось в пятом «А»!
Ни один самый догадливый человек не смог бы понять, что тут происходит. О чём кричат во всё горло эти восемнадцать мальчишек и девятнадцать девочек и чего они хотят?
И только два человека во всём классе хранили молчание. И это были круглая отличница и гордость класса Аня Залетаева и круглый двоечник и мелкий хулиган Сергей Агафонов.
В общем невообразимом шуме Аня Залетаева сидела тихо-тихо. Она пристально глядела на жёлтую полированную крышку стола, и ни кровинки не было в её лице.
А Сергей Агафонов, сложив руки на груди, с таким невозмутимым и бесстрастным видом глядел перед собой, как будто он находился в тихом скверике, где клевали крошки стайки воробьёв, а на лавках дремали старички и старушки.
За дверью оглушительно заливался звонок, но его не было слышно в пятом «А». Только было слышно, как из раздражающего уши шума вылетали пронзительные крики: «Мусорное ведро!!! Журнал!!! Форточка!!! Воры!!!»
И вот когда этот страшный гвалт дошёл до последней степени и когда у любого из вошедших могла бы уже просто лопнуть голова, – в этот момент вышла вперёд председатель совета Ира Сыркина и подняла руку. И странное дело, шум, как по команде, стих.
Все с пылающими щеками и блестящими глазами глядели на Иру Сыркину.
– Никто не выходит из класса, – скомандовала Ира Сыркина.
Но никто и не думал выходить. Даже Агафонов.
– Садитесь по местам, – скомандовала Ира Сыркина. – Высказываться будем по очереди…
Пятый «А» подчинился. Авторитет Иры Сыркиной действовал безукоризненно.
За дверью гулкой радостной толпой проносились отдыхающие от умственной нагрузки пятый «Б» и пятый «В», а весь пятый «А» в полном составе сидел в классе.
– Кто первый хочет высказаться? – сурово спросила Ира Сыркина.
– Я! – в один голос выкрикнули двенадцать человек и встали.
Остальные двадцать четыре тоже закричали: «Я! Я! Я!» – и вытянули вперёд руки.
– Тише! – приказала Ира Сыркина. – Не все сразу! Синицын, высказывайся!
– Его воры стащили! – не успев встать, закричал Витя Синицын. – Я знаю! Я точно знаю! Сейчас бандитская банда в Москве орудует, классные журналы похищает!
– Чепуха! – отрезала Ира Сыркина. – Гвоздева, говори!
– Его нянечка в мусорное ведро кинула, – волнуясь, заговорила Гвоздева. – Вот помереть мне на этом месте, нянечка! Она, наверно, подумала, что это просто так, какая-нибудь книжка ненужная…
– Тётя Вася, в отличие от тебя, книжки на помойку не выкидывает, – не дослушав её, сказала Ира Сыркина.
– Это я книжки выкидываю?! – возмутилась Гвоздева, но её перебил Сеня Мордюков, который вдруг выкрикнул прямо с места и без очереди:
– Да нет, он в окно улетел! Был сквозняк, и он – фьють! – и в окно…
– Правильно, – подхватила Кадушкина. – Запросто в окно! Да какие там воры! Кому он нужен? Да мне сто рублей заплати, я бы его не взяла!
– А мне – тысячу! – заявил Сеня Мордюков.
– А мне – миллион!.. А мне – секстильон!.. А мне – сто миллиардов! – раздалось в разных углах класса, и снова, снова поднялся шум.
Ира Сыркина недовольно поморщилась.
– Ребята, давайте ближе к делу! – сказала она. – Ну что вы все чепуху какую-то говорите! Ну при чём тут деньги? Как вам только не стыдно! Мы же выясняем, куда делся журнал!
И тут с места поднялся Алик Спичкин. Щёки его горели. Глаза его… О! Глаза его были сейчас какие-то странные!.. В них что-то было такое… Какая-то тайна, что ли. Да-да, мы не побоимся этого слова! Именно тайна светилась сейчас в глазах Алика Спичкина. И встал он так важно и так торжественно… Все взоры невольно обратились к Алику. А Алик встал и секунду помолчал – видимо, для пущей важности. И вот он сказал:
– Я знаю, куда делся журнал. Вот тут некоторые заявляют, что его не стащили… А его стащили! (Слово «стащили» Алик произнёс чрезвычайно отчётливо, медленно и громко.) Да-да, его стащили. И я это докажу.
Пум! И Алик как подкошенный плюхнулся на свой стул. Это твёрдая нога сидящего сзади Агафонова пнула Алика под колени.
– Ага! – закричал Алик. – Вот видите? Мне не дают сказать! Но пусть все слышат! Меня не запугаешь! Я разоблачу это подлое преступление! Преступник будет наказан!
И, обернувшись, он с бесстрашным видом поглядел прямо в невозмутимые жёлтые глаза Сергея Агафонова.
Пятый «А» с немым изумлением взирал на эту сцену…
В лице Агафонова не дрогнул ни один мускул.
– И-эх! – сказал Агафонов. Он глядел на Алика так, как глядят на таракана или на какую-нибудь летучую мышь, и всему классу было видно, что по каким-то причинам Сергей Агафонов не слишком любит Алика Спичкина. Не слишком, не слишком его любит. Даже, наверно, и вовсе терпеть не может… – Моль бесхвостая! – сказал Агафонов и плюнул.
– Агафонов! Как тебе не стыдно! – закричала до глубины души оскорблённая за Алика Тося Одуванчикова. – Бессовестный! Ира, скажи ему, чтобы он покинул наше собрание!
– А мне плевать на ваше собрание, – невозмутимо ответил Агафонов и вразвалочку вышел за дверь.
И снова все закричали и зашумели…
Но тут зазвонил звонок, и кратковременное классное собрание кончилось, так и не принеся никаких результатов.