Ах!
Тося, как пантера, метнулась к журналу, укрывая его своей грудью от посторонних взоров, а третье действующее лицо недолго думая стало дубасить Алика Спичкина своими кулачищами.
– Я тебе покажу, как чужие портфели хватать! – приговаривало оно.
Бедный Спичкин совсем растерялся. Он часто заморгал белыми ресницами и даже закричал тоненько:
– Мама!
А Тося не могла прийти к нему на помощь, потому что вынимала из снега журнал и прятала его между учебниками и тетрадками и засовывала обратно в портфель.
Но зато уж потом…
– Алик, держись! – закричала она. И разбежалась и так наподдала Агафонову головой в живот, что тот даже отлетел. – Вот тебе! – сказала Тося. – Дурак, хулиган!.. Пойдём, Алик.
И она схватила бедного Алика за руку и потащила его скорее подальше.
«Так я же…» – хотел ей вдогонку сказать Агафонов, но только почесал ушибленный живот и так ничего и не сказал.
Не умел говорить Сергей Агафонов. Плохо он умел выражать свои мысли. А если бы умел он их выражать хорошо, то вот что он сказал бы вдогонку Тосе Одуванчиковой:
«Так я же хотел как лучше! Эх ты, дура ты, дура! Ничего-то ты не поняла!»
А Одуванчикова и Спичкин быстро удалялись. И эта моль бесхвостая, этот портфеленосец, этот рвотный порошок время от времени поворачивался и грозил издали кулаком ему, лучшему драчуну класса Сергею Агафонову.
– Дела-а! – произнёс удивлённо и задумчиво Сергей Агафонов.
Никогда в жизни не был так удивлён и озадачен самый отчаянный и самый отстающий ученик пятого класса «А».
Никак он не ожидал, что эта Одуванчикова, эта тихоня, умеет так драться!
«Дела-а! – подумал ещё раз Агафонов. – Такая девчонка… Отличная девчонка!.. И на что он ей сдался, этот трус?!»
Вон они идут, голубчики, вдвоём, чуть ли не за руки держатся, а он тут стоит один, дурак дураком…
И, подумав об этом, Агафонов в сердцах сплюнул на снег, сунул в рот два пальца и так оглушительно свистнул, что стая ворон с шумом поднялась с соседнего дерева и полетела догонять Одуванчикову и Спичкина.
«Вот это номер!»
Некоторое время Тося и Алик шли молча.
Время от времени Алик оборачивался и устрашающе грозил Агафонову кулаком, что должно было, несомненно, означать: «Ты ещё у меня поплачешь!» А Тося шла и думала о своём.
Очень волновала её одна вещь. Она не знала, никак не могла понять, заметил ли кто-нибудь выпавший из портфеля классный журнал?
Заметили или не заметили?
Тося искоса взглянула на Алика. Воинственный пыл Алика всё увеличивался, по мере того как увеличивалось расстояние между ним и Агафоновым. Лицо у Алика становилось всё злее, а складка между белых бровей всё более решительной.
– Зря ты вообще в это дело вмешалась, – вдруг сказал Алик. – И кто тебя просил?
– Что?
Тося поняла не сразу: мысли её витали вокруг классного журнала.
– А то! – сказал Алик. – Не надо было мне мешать, вот что! Если бы не ты, я бы его так излупил! От него мокрое место бы осталось!..
– А-а, – сказала Тося рассеянно.
«Видели или не видели? Заметили или нет?»
– Послушай-ка, Алик, – вдруг сказала она. – Скажи честно, ты всё знаешь?
«Про что это она?» – подумал Алик. Но вслух сказал на всякий случай и сделал при этом очень важное и таинственное лицо:
– Может, кое-что и знаю.
– А что ты знаешь? – безразлично спросила Тося.
– А всё знаю, – сказал Алик. – Я всё знаю, ты не думай.
– Так, значит, ты видел? – Большие голубые Тосины глаза с тревогой глядели прямо в глаза Алика.
– Ещё бы, – сказал Алик. – Я всё вижу, не беспокойся.
Тося побледнела.
– Алик, – сказала она с усилием, – а ты никому не скажешь?
Тут Алик слегка растерялся.
– Не скажу, – сказал он нерешительно.
«Что же это она имеет в виду? – подумал Алик. – Про что это она?» Но, как настоящий сыщик, виду не подал.
Лицо Тоси было необычайно серьёзно.
– Клянись! – сказала Тося.
– Клянусь! – сказал Алик.
Тося вздохнула с облегчением.
– Я так и знала, – сказала она. – Я знала, что ты меня не выдашь… Вот, неси, – сказала она и дала ему свой портфель.
Алик взял портфель. Он был совершенно сбит с толку. Он нёс портфель и ничего не понимал.
– Алик, – сказала вдруг Тося, – а ты не поможешь мне его обратно положить? Ты знаешь, я боюсь ужасно. У меня прямо руки и ноги трясутся.
«Про что это она? – опять подумал Алик. – Что обратно положить? Почему у неё руки и ноги трясутся? Ничего не понимаю!»
Он посмотрел сбоку на Тосю, и вдруг одна странная мысль пришла ему в голову.
«А что, если… Что, если это она про журнал, про пропавший классный журнал говорит?»
От этой мысли у Алика даже пересохло в горле. И он остановился как вкопанный.
Ну конечно, конечно, она говорит про классный журнал, про что же ещё? И как же это он сразу не догадался?
– Тоська, – закричал он, – так, значит, журнал у тебя?
– Какой журнал? – тоже остановившись и сильно побледнев, сказала Тося.
– Да журнал классный! Ты ведь сейчас сама призналась, что он у тебя.
– Я?.. Призналась? – вдруг тихо сказала Тося. И она быстро вырвала у Алика свой портфель. – Ничего я не признавалась. И чего ты выдумываешь? Какой-то журнал… Ничего у меня нет.
И тогда Алик Спичкин, как настоящий сыщик, пошёл на хитрость.
– Да я же поклялся! – сказал он. – Ты не бойся, я никому не скажу. У тебя он или не у тебя?
Тося остановилась и поглядела долгим-долгим, испытующим взглядом на Алика.
– Нет у меня никакого журнала! – негромко и решительно сказала Тося. – И вообще я тороплюсь. Пока.
И она повернулась и пошла. А Алик так и остался стоять на месте.
«Вот это номер! – думал он. – У неё журнал! У неё! Провалиться мне на этом месте! И как же я сразу не догадался? А я-то, дурак, ей про Агафонова… А она поддакивает, поддакивает… Вот тебе и тихоня! Обвела меня вокруг пальца. Притворялась хорошей такой, а сама… Ну ничего, это мне урок будет. Если хочешь быть настоящим следователем, никому нельзя доверять! Никому!»
Алик Спичкин поднимает руку
Приближались каникулы. Приближался концерт для детей в институтском клубе. Но Боря Дубов думал теперь о предстоящем концерте без всякой радости.
«Она не придёт, – думал Боря. – А если и придёт, то ни за что не станет со мной разговаривать. После той встречи в столовой… Да она же совершенно теперь убеждена, что я полный дурак. Нет-нет, она не придёт…»
И тогда Боря решил ехать на Молодёжную улицу.
Сквер перед домом был пуст. Аня смахнула с лавочки снег, села и принялась чертить что-то веткой на земле.
Опять её грызла тоска.
«Мало того что я украла журнал, – думала она, – я ещё и Тосю впутала в эту историю!.. Ну почему она должна расхлёбывать за меня мой ужасный поступок? Как это нечестно, гадко, отвратительно! Как мне такое могло прийти в голову?.. И что я вообще тут сижу? Мне надо идти в школу и во всём сознаться. Во всём, во всём сознаться. Хватит уже! Я и так столько времени потеряла!..»
И Аня вскочила и быстро пошла между деревьями.
У выхода она столкнулась с каким-то мальчишкой, пробормотала «извините» и, не поднимая головы, двинулась дальше.
Она шла в школу.
Она не видела, как мальчишка долго-долго глядел ей вслед, а потом повернулся и решительно направился за ней.
А в школе между тем происходили вот какие события.
Тося Одуванчикова, придя в класс ни свет ни заря, выдвинула ящик учительского стола и, воровато озираясь, сунула в него классный журнал. Потом пулей выскочила из класса и бросилась в пионерскую комнату, которая находилась на втором этаже.
К счастью, пионерская комната оказалась открыта.
Тося вбежала в неё и дрожащей рукой закрыла дверь на крючок. Потом, отдуваясь как паровоз, села на стол, где были разложены изделия кружка «Умелые руки». Ещё немножко, и пластилиновый пионер, вылепленный учеником третьего класса Перепетуевым Валентином Ивановичем, как гласила табличка, висевшая у пионера на шее, оказался бы просто куском пластилина.
Тося испуганно поправила покосившегося пионера и стала ждать.
Так ждала она и смотрела то на вышитые салфетки, то на часы, а потом на дощечки, оформленные художественным выжиганием (по дощечкам ходили рогатые олени), а потом снова на часы и, наконец, только на часы, только на большую стрелку часов, которая медленно и постепенно подползала к началу урока… И только когда на часах стало двадцать минут девятого, Тося слезла со стола с экспонатами, причём оказалось, что она сидела на белой кругленькой салфеточке, обвязанной кружевами и вышитой розами.
Тося расправила это помятое художественное изделие и робко выползла из пионерской комнаты.
Когда она вошла в класс, пятый «А» гудел как улей.
Увидев Тосю, Гвоздева и Собакина бросились к ней и чуть не сбили её с ног. Они схватили её за руки и потащили к учительскому столу.
– Журнал… нашёлся… – прерывистыми от волнения голосами сообщили они ей по дороге. – Вот лежит… Гляди!
– Ну и что? – сказала Тося, стараясь казаться равнодушной. – Подумаешь! Что я, журнала не видела?
– Как?! – Гвоздева и Собакина разом выпустили Тосю и поглядели на неё как на сумасшедшую. – Да ты что?!
Они оставили Тосю в покое и бросились в правый угол. Там горячо обсуждалось возвращение журнала. Толстый Петька Фёдоров, первым вошедший сегодня в класс, весь красный, со слезами на глазах клялся и давал честное слово, что это не он положил журнал в учительский стол. А Нинка Сорокина в сотый раз рассказывала, как она полезла в стол за мелом, смотрит, а он… лежит…
Агафонова, между прочим, ещё в классе не было, и те, кто имел подозрения на Агафонова, недоуменно пожимали плечами.
– Ну что, разоблачил? – спрашивал почти каждый у Алика Спичкина, но Алик с гордым и таинственным видом отмалчивался.
Все ждали начала урока. Первый урок был русский язык.