Нужно заставить его увидеть, что она не может бесконечно оставаться в его доме. Но что она может сказать? Что слишком нервничает, чтобы жить в одном с ним доме? Что не доверяет себе, когда оказывается рядом с ним? О, человек, настолько уверенный в себе, вовсе не нуждается в том, чтобы слышать что-то в этом роде.
Что-то бормоча себе под нос, она отпила вина.
– Ты что-то сказала?
– Ничего. Так что мы делаем здесь, в Ирландии?
Его губы дернулись, словно он знал, как отчаянно она хочет сменить тему.
– Я уже говорил, что и раньше останавливался в этом замке, но на этот раз я собираюсь поговорить с управляющими, собрать информацию о том, какие развлечения они предлагают семьям, и в перспективе – будет ли замок Ашфорд подходящим местом для клиентов нашей компании.
– Представить не могу, что кому-то здесь не понравится.
– Да. Он прекрасен, – согласился Коннор, оглядывая комнату. – Но достаточно ли это для семейного приключения? Посмотрим.
– Может, речь пойдет не столько о приключениях, сколько о возможности для семьи провести время в чудесном месте? Понимаю, что одного замка недостаточно, чтобы поразить воображение ребенка. Они представляют себя рыцарями и принцессами…
– Возможно, ты права, – кивнул он. – В детстве нам с братьями, скорее всего, понравилось бы это место.
Несколько секунд оба молчали.
– Ты часто видела тройняшек до тех пор, пока они не поселились у тебя? – спросил он неожиданно.
– Что? – озадаченно спросила она.
Он посмотрел в бокал, медленно поднял на нее глаза.
– Детей. Ты часто их видела до гибели Джеки и Елены?
– Нет, потому что они жили в Сан-Франциско, – тихо ответила она, чувствуя его задумчивое настроение. – Но они приезжали погостить, и я летала к ним несколько раз.
– Какими они были? – Его голос был таким тихим, словно он сожалел о том, что задал вопрос. – Дети, я имею в виду.
Дайна, глядя на него, ощутила нечто вроде сочувствия. За последнюю неделю, или около того, он совершенно погрузился в жизнь детей. Она больше не ожидала, что он сдастся и уйдет. Этот человек никогда не отвернется от своих детей, и делал все больше, чтобы убедить Дайну, что просто наслаждается ролью отца. Короче говоря, Коннор изменил свой дом и свой мир, чтобы принять их, а ведь его обманули. Лишили возможности видеться с ними. Целый год. Да, его обманывали.
Ей стало неприятно думать о сестре, где бы она сейчас ни находилась. Джеки и Елена дурно поступили, скрывая от него детей. Неправильно было бежать из города, вместо того, чтобы познакомить с детьми человека, который помог их создать. И знай Дайна правду, сама бы все рассказала Коннору.
Так может она ошибалась, так яростно сражаясь с ним за детей? Но что ей делать? Она не могла потерять тройняшек. Даже если нужно отдать их отцу. Все равно что вырвать у себя сердце.
Коннор наблюдал за ней, ожидая, что она заговорит, расскажет о детях, которых он едва знал. Она глубоко вздохнула, прежде чем начать:
– Малыши всегда были такими милыми. Но какими же крошечными, когда только родились!
Улыбка сожаления изогнула его губы, когда он пытался представить малышей.
– Бьюсь об заклад, Джеки боялась взять их на руки.
– Так и было, – засмеялась Дейна. – Но Елена настаивала, и она преодолела себя.
– Какой матерью она была? Джеки.
– Немного сумасшедшей. Смешной.
Дайна улыбнулась воспоминаниям, и попыталась сделать их реальными ради Коннора.
– Зато у Елены было строгое расписание. Она все записывала. В какое время тройняшки ели, спали, играли, купались. Моя сестра любила порядок.
Теперь была ее очередь расстраиваться. Она только три месяца назад потеряла старшую сестру и тосковала по ней.
– Но Джеки была молодец. Когда дети стали постарше, она специально одевалась, чтобы прочитать им сказку на ночь. Купила им миниатюрные бейсбольные биты, чтобы они смогли играть, как только научатся ходить.
– Похоже на Джеки. Она когда-то играла в бейсбол, и неплохо играла.
Он задумчиво нахмурился.
Сумерки прокрались в роскошно обставленную комнату, и тени удлинились. Она испытывала особую близость к Коннору, здесь, в полумраке, делясь воспоминаниями. Но тут она кое-что вспомнила и включила настольную лампу, пославшую осколки света, отражавшегося от основания хрустального бокала. Он прищурился от ударившего в лицо света, но Дайна, не обращая внимания, взяла сумочку, вынула телефон, нашла снимки и спросила:
– Хочешь видеть фото?
Его глаза заинтересованно блеснули. Губы раздвинулись в теплой улыбке.
– Ты это серьезно?
Она ответила ему такой же улыбкой и протянула телефон:
– Я никогда ничего не стираю. Так что это их фото с самого рождения.
Он уже просматривал фото, перелистывая альбом.
– Некоторые снимала я, некоторые переслала имейлом Елена.
Он рассмеялся.
– Что? – спросила она.
Коннор взглянул на нее со смесью веселости и сожаления.
– Этот снимок. Прошлое Рождество, полагаю.
Дайна знала, о чем он говорит, но все же подошла, встала на колени на толстый ковер и взглянула на дисплей. Трое малышей, в полосатых ярких ползунках, с колпаками Санты на головках и с крошечными белыми бородками…
– Бородка даже у Сейди? – спросил Коннор, все еще смеясь.
Дайна улыбнулась воспоминаниям. Она была в доме сестры, когда женщины делали снимок, чтобы использовать в качестве рождественской открытки.
– Джеки не хотела, чтобы Сейди почувствовала себя обделенной, – тихо пояснила она.
– Похоже на нее, – согласился он и стал молча досматривать альбом.
Дайна оставалась на месте, наблюдая не за дисплеем, а за выражением его лица. Каждая испытанная им эмоция отражалась на лице. Сияла в глазах, кривила губы.
Он смотрел, как на слишком маленьком дисплее дети меняются и растут, и было ясно, что эти снимки коснулись чего-то в душе. Дойдя до конца, он отдал ей телефон.
– Я уже так много пропустил.
– Ты не знал, Коннор.
– Это ничего не меняет.
Он повернул голову, чтобы взглянуть на нее. В его глазах светилась грусть вместе с искрой решимости, и Дайна набралась мужества услышать то, что он сейчас скажет.
– Но больше я ничего не упущу, Дайна.
Она сжала телефон. Подумать только, всего пару минут назад она жалела его, приняла его сторону против собственной сестры. Но сейчас, глядя в его глаза, она увидела, что ЭТОТ человек не нуждается в ее сочувствии.
– То есть?
– То есть, – спокойно ответил он, – я никогда не верну их первое Рождество. У них прорезались первые зубы, они сделали первые шаги, все это время я даже не знал об их существовании.
– Понимаю, Коннор, это ужасно, но…
Он пошевелился, сжал ее подбородок и приподнял лицо.
– Мы с тобой, Дайна, должны прийти к пониманию.
– Какого именно рода пониманию?
– Это вопрос, – прошептал он. – Я знаю, какое понимание нужно мне. Думаю, именно тебе нужно решить, чего ты здесь хочешь.
О, она знала, чего хотела. Не знала только, станет ли ей хуже или лучше, если получит желаемое.
Видеть Коннора вместе с родными было откровением. О, она знала, насколько он близок с братом, да и почему бы нет? Но Джефферсон Кинг был кузеном, и все же они с Коннором были близки, как братья. Очевидно, семья была важна не только для Коннора, но и для Кингов в целом. Это еще раз подтвердило то, что она чувствовала вчера вечером: Коннор не рискнет потерять детей.
– Прелестны, правда?
Дайна глянула на Мору Кинг. Женщина была миниатюрной и великолепной, несмотря на тяжелые резиновые сапоги и чересчур просторный жакет поверх красного вязаного свитера. Июнь в Ирландии, как и говорил Коннор, означал облака, ветер, холод и дождевые капли.
Они ходили по магазинам деревушки Крейк и покупали тройняшкам одежду потеплее, поскольку калифорнийский гардероб не годился для сырой погоды. Ирландия была прекрасной и дикой, какой никогда не будет Калифорния, и Дайна уже ее полюбила.
Мора Кинг разводила овец, когда Джефферсон, искавший место для съемок очередного фильма «Кинг стьюдиес», впервые ее увидел. С тех пор она по-прежнему управляла фермой, а Джефферсон работал из их дома. Дайна полагала, что брак с одним из самых богатых мужчин мира не слишком изменил Мору Донохью Кинг.
– Прелестные? – повторила Дайна, глядя туда, где по двору, в сопровождении черно-серого ирландского волкодава по кличке Кинг, бегали наперегонки Коннор, Джефферсон и шестеро детей – у Моры и Джефферсона было трое своих. Дайна посчитала такую кличку странной, но Мора объяснила, что приобрела волкодава, когда они с Джефферсоном рассорились, и что она назвала собаку в честь его, потому что, по ее словам, пес, как и Джефферсон, был сукиным сыном.
Сначала Дайну пугали размеры собаки. Она никогда раньше не видела такого огромного пса. Но Мора утверждала, что он просто добрый гигант. Вскоре тройняшки уже ползали по большой собаке, дергали за уши, наступали на толстые лапы, а Кинг и звука не издавал. И, скорее, вел себя, как няня, сгоняя детей в центр того места, где они находились в данный момент, если они, конечно, удалялись от него чересчур далеко.
– Да, – кивнула Дайна, улыбаясь очередному взрыву смеха Коннора, когда старший сын Джефферсона Дженсен прокрался за спину отца и шлепнул его. – Полагаю, они прелестны. Как и ваш дом, кстати, – добавила она, глядя на оловянного цвета воды озера Маск, распростертого под серыми небесами.
Деревья гнулись на вечном ветру, крошечные белые гребешки мелькали на поверхности озера. Узкие дороги, усаженные кустами утесника, цветущими крохотными желтыми цветочками, вились, словно нитки, размотанные с катушки, через зеленые поля, усеянные сложенными из камня оградами. Сам фермерский дом был большим и старым, а за ним поднимались горы Партри, выглядевшие фиолетовым мазком на горизонте.
– Спасибо, – кивнула Мора. – Мне он тоже нравится. Но Джефферсон вечно меняет одно или добавляет другое, так что я никогда не уверена в том, что найду, когда прихожу с полей.