У Ефимова открылись явные способности к электромонтажным работам. Положенное количество столбов уже стоит на трассе, пасынки связаны аккуратно и надежно, траверсы нашли положенные им места и посажены на монтажные болты. Мастер ездил вчера в трест и вернулся с двумя барабанами кабеля. Сегодня кабель этот следовало размотать и уложить вдоль трассы. Хасавюрт работать с Ефимовым отказался, не хотел надрывать пуп. Теперь Ефимов в паре с Кондачком составляли опору и надежду мастера. Впрочем, Кондачок боялся высоты, и Ефимову приходилось одному путешествовать с помощью «кошек» по бетонным «карандашам» вверх и вниз, но Кондачок шустрил, подтаскивал, бегал. Дело шло.
Деньги получали обещанные и аккуратно. Потом по доверенности Охотовед отвозил их в сберкассу в городе и возвращал книжки сберегательные с отметками о вкладах. Было предположение, что книжки «паленые», и пришлось устроить показательную поездку в город, на проспект Славы. Вызвавшиеся на проверку без труда смогли снять желаемую сумму со своего счета. Бомжи не верили ушам и глазам, и постепенно происходила трансформация. Они становились снова людьми. И таких местечек у начальников, по слухам, было несколько. Тогда все решили, что начальники не от мира сего. Бабки свои, которые могли свободно забрать, а бомжей кинуть за миску супа, они тратили на них. Давали рабочие места, работу, жилье, шанс… На торфах их прозвали «сверхновыми русскими».
Ефимов оснащал изоляторы, сидя на чурочке, когда хорошо известный ему Витек из Жихарева притормозил возле трассы и вышел из кабины… Зверев, живой и невредимый. Он как бы не узнал Ефимова, как бы прошел мимо, и тогда Паша тоже не подал виду. Зверев явно опасался мастера и охранника с телефоном. После достопамятных событий охрана была все время рядом, приглядывала, а в поселке их монтажном основные силы готовы были идти на помощь. Увидев, что в непосредственной близости, кроме Кондачка, никого, а охранник (Ефимов так и не запомнил, как и кого звать, плохой из него оказался оперативник) в двухстах метрах, Зверев подошел.
— Ну, здравствуй, Паша. Пришел у тебя отчет о проделанной работе принять.
— А говорили, что вы, Юрий Иванович, покойник.
— Мало ли что скажут. Вон, Паша, к нам люди идут. Давай выкручиваться. Они меня не знают и знать не должны.
— Как хотите. Друган ко мне заехал… Не боись, мастер, на работу хочет.
— Хочет, так поговорим. Пусть подойдет потом. — Это уже подошли к ним глаза и уши Охотоведа. Беспокойство проявили. Но, уважая простые товарищеские чувства, оставили их наедине. Мало ли какие коллизии и встречи на памяти у двух бомжей. Зверев уже вполне вписывался в это понятие помятостью и собачьим выражением глаз, неизбежно сопутствующих тому образу жизни, в ожидании смерти, который он вел сейчас.
— Это ты хорошо придумал. Думаешь, возьмут меня в бригаду?
— Если дам рекомендацию — возьмут. Я тут на хорошем счету, — с гордостью объявил монтажник высоковольтных линий Павел Ефимов.
— Ладно. Не до шуток. Мужика-то как звать вот этого? — показал Зверев кивком.
— Кондачок, душка! У меня базар с корешем. Отойди на минутку. Ты не бойся, кореш свой.
Когда Кондачок с пучком обрезков проволоки и изоляторами отошел в сторону и стал готовить вязки, Зверев успокоился.
— У вас что тут — концлагерь? Почему охраны столько по ночам? А на трассе?
— Это не от побега. Это нас берегут. Блатные приходили. Хотели с Охотоведа деньги снять. Нам говорят: «Свобода, мужики. Идите кто куда хочет». А какая свобода? У нас все при деле. И крыша, и работа. Они не поверили, уехали. Потом приехали на четырех тачках. Только прежде милиция побывала, налоговая, еще какие-то чины. Остались удовлетворенными. И тогда вернулись блатные. Охотоведа заломали, в вагончик повели. Охрану разоружили.
— Так. Не части. Кто такой Охотовед? Фамилия?
— Начальник здешний. Он лично из «Соломинки» людей отбирал. Подсаживался, будто бомж, беседовал, потом на тесты водил.
— Какие тесты?
— Бег по стадиону. Пуляев там всех сделал. Потом его сюда забрали, котельную и сантехнику делать. Потом увезли.
— Куда увезли?
— Неизвестно. Туда машина частенько ходит. Но увозят немногих. Избранных. Пуляев им понравился.
— Так. Когда машина опять?
— У них расписание. По пятницам с утра. Куда-то по Мурманской дороге. К озеру.
— Хорошо. Разберемся. Пятница завтра. Излагай теперь про наезд.
— Ну, мы раньше только с мастером работали. Он, если что нужно, мотался в лагерь. То есть в поселок. Смотрим, идет назад, лица на нем нет. То есть не идет, а бежит. А за ним блатные. Только те идут уже спокойно. Наш подбежал, отдышался. Говорит: «Беда. Начальника заломали. Пошли спасать». Говорит, а сам на нас смотрит. Не верит.
Подошли эти, в куртках. У одного ствол. Не наш какой-то. Вроде люгера из кинофильма. Свободны, говорят, мужики, идите куда хотите. Ну, мы переглянулись. С трассы уже все подошли. Помолчали, ну, свободны так свободны. Идем в поселок. Как бы участвовать в акте провозглашения независимости. Пришли. Охотоведа уже вывели на плац. Бензин тащат. И тут Офицер, он самым крутым оказался, заломил руку у того, со стволом, выхватил пистолет этот смешной, стал команды отдавать. Мы бросились всем миром. Отобрали еще два ствола. Автомат ППШ с пустым диском, они его для острастки брали. И наган. Тот снаряжен по всем правилам. И стали блатных метелить. Жутко их били. Боюсь, кто не сдюжил потом. И кулаками били, и арматурой. Татарин наш живот пропорол какому-то качку. Потом уложили их в машины, вывели на трассу, там оставили.
— И дальше что?
— А дальше еще интересней. Понаехала опять милиция. Они как бы ждали другого результата. Причем понаехали прямо тут же. Удивлялись. Мы им сдали отобранные стволы. Написали заявление, протоколы, показания. И все.
— Что все?
— Пока никого. Но у нас есть оружие. Погребок тут в лесу бетонированный. В нем сейф. Там «Калашниковы». Рожки. Патронов ящик. Посты стоят.
— Однако ты, Ефимов, развоевался. Ну, объявляю благодарность в приказе. Собирай вещи. Только аккуратно. Завтра уходим отсюда.
— Как уходим?
— А вот так. Прямым и косвенным образом. Следующая стадия операции. По выходу на твоего друга и тезку Пашу.
— Я тут, Юрий Иванович, денег подзаработал. И немалых.
— Это сколько же?
— Миллионов шесть.
— Паша, ты с ума сошел? Ты же на оперативной работе. Где твои деньги?
— На книжке.
— А книжка где?
— При мне.
— Так какие проблемы?
— Еще подкоплю — и сниму комнату до весны.
— Паша, кончай эту пропаганду здорового образа жизни. Будут тебе деньги, будет и свисток. Вот смотри! — И Зверев, раскрыв дипломат, сунул Ефимову пухлый конверт.
— Так это опять черный нал… Я работать хочу. Зарплату получать.
— А вот чтобы ты, Паша, получал зарплату, мы и работаем сейчас.
— Мы же против этой конторы работаем. Ты ее разоришь — и конец профилакторию.
— Именно что профилакторию. Побеги-то были отсюда?
— Куда бежать, Юрий Иванович?
— Вот ты и будешь первым. Завтра, в это же время, буду здесь с машиной. И уходим.
— Так я могу и сейчас уйти.
— Сейчас рано. Оперативная обстановка не позволяет. Потом напишешь подробный отчет.
— Так я мертвому Звереву буду писать или мертвому Вакулину?
— А откуда ты узнал?
— А по радио говорили. Найден труп следователя…
— В это можешь поверить. При мне пристрелили. Нет его больше. А я буду всегда и вечно. В кабинет вернусь и преступников покараю. Я так думаю.
— Я вас боюсь, Юрий Иванович. Оставили бы вы меня.
— А я один не справлюсь. И Пуляева не вернуть.
— А вы думаете, ему там плохо?
— Где?
— Да если б я знал.
— Вот то-то и оно. Люди у тебя здесь в начальниках, судя по всему, достойные. Но среди них убийцы. Кролика с Бабеттой помнишь?
— Туда им и дорога.
— Есть закон, Паша.
— Закон что дышло.
— Вот что! — вскипел вдруг Зверев. — Ты мне брось тут демагогию разводить. Завтра чтоб был с вещами на этом месте. Все. Я пошел.
Он шел пешком к Жихарево по грязной дороге и страшно ругался. Он был в полном недоумении. Может быть, следовало и самому выбросить документы да наняться в электромонтеры к Охотоведу?
В гостинице он допил джин, принес из буфета гору теплых котлет, съел их, запивая растворимым кофе, включил телевизор, пощелкал каналами, пришел в тихое бешенство, выключил этого говорящего друга человека, лег на живот и уснул. Проснулся около полуночи, напился лимонада и стал думать.
Он бы оставил Ефимова в полюбившемся тому месте, Бог с ним. Но без партнера, без второго номера, двигаться дальше было полным безумием. Нужно было завтра вывезти этого пролетария с объекта. Потом отпустить Витька. Нужна другая машина, для того, чтобы отслеживать челночный рейс Охотоведа. Никакой другой машины у него не было. Поэтому рано утром он смотался к Приладож-скому, где приметил возле автобусной остановки четыре «жигуля» в очереди на извоз. Видно безработица одолела мужиков. Он снял машину на полдня и на ней вернулся в Жихарево. Дал аванс бывшему фермеру и попросил того поставить машину за поселком, возле заправки.
Ефимов не подвел. Зверев опасался, что тот скажется больным и не выйдет из домика. Но тот был на месте, с какой-то кошелкой, с рюкзачком, какие любят носить на тусовки молодые поклонники пепси.
— Ну, попрощался с товарищами?
— Разрешаешь? А я думал — конспирация.
— Ну, Кондачку-то скажи, что ненадолго. Туда и обратно. Чтоб мастер не волновался. А то прогрессивки лишит.
— Шутите, гражданин начальник. Кондачина! Васька! Я скоро. Тебе в Жихареве надо чего?
Тот помотал головой.
— Ишь. Ничего ему не надо, — злобствовал Зверев. — Полное обеспечение. А как насчет баб?
— А этого не хочется. Я работе отдаюсь.
— Прыгай в кабину, деятель.
В Жихареве, щедро расплатившись с Витьком, Зверев отпустил его. Уныло шел Ефимов к другому транспортному средству. Невесел был и Зверев.