— И ты никогда не просил. — Пятый обратил внимание, что в районе дверей стало тихо, — и причиной тому была Бесани Уэннен. Она вошла в бар, огляделась, заметила Ордо и направилась к нему.
— Я на балкон, подышу воздухом, — сказал Скирата.
Прежде чем Обрим увел Пятого, чтобы познакомить с другими офицерами, которым тоже хотелось поставить ему выпивку, он успел заметить, как Бесани Уэннен промакивает платком разбитую губу Ордо и распекает явно удивленного капитана Мейза.
— Привет, — сказал Скирата. — Не знал, что ты здесь, ад'ика.
Этейн повернула голову. Она стояла на балконе и смотрела вниз, на трассы аэроспидеров, над которыми пролегали другие трассы. Ночные пейзажи Корусанта были интереснее любого голофильма.
— Для меня там слишком шумно. А вы, похоже, здорово веселитесь.
Скирата подошел ближе и положил руки на перила:
— Показывал СБК «Да Уэрда».
— Должно быть, это было больно. — Скирата в сердце своем был хорошим человеком. Этейн его обожала, хотя иногда он ее и пугал. — Хорошо, что все расслабились. Работа была тяжелая, правда?
— Но мы справились. Все мы. Ты тоже, ад'ика. Молодец.
Этейн блаженствовала, чувствуя вокруг себя жизнь. Ей было хорошо. Она также чувствовала, что Скирата понимает, что такое любовь и на какой риск можно пойти, чтобы сделать возлюбленного счастливым. Он плевал на генералов и вообще на всех, кто мешал его солдатам — нет, его сыновьям, ибо для него они были детьми, — получить то, что должно им принадлежать по праву.
Поэтому не было никакой причины не сообщить ему замечательную новость. Сначала следовало бы сказать Дарману, но Этейн не очень понимала, как это сделать. И в любом случае Скирата был Кэл'буир. Отец для всех.
— Спасибо, что с пониманием относишься к нам с Дарманом, — сказала она.
Скирата потер лоб:
— Прости, что поучал тебя. Я очень стараюсь защитить их всех. Но раз вы оба счастливы, то я только рад.
— Тогда, надеюсь, ты рад, что у меня будет ребенок.
Повисло молчание.
— Что? — сказал Скирата.
— Я беременна.
Его лицо посуровело.
— Беременна?!
Такого Этейн не ожидала. В ее грудь проник неприятный холодок.
— От кого? — спросил Скирата. Его голос был ровным, контролируемым, отстраненным. Голосом наемника.
Вот это было больно.
— От Дармана, конечно.
— То есть он не знает. Иначе сказал бы мне.
— Да, я ему не говорила.
— Почему?
— А как он перенесет эту новость? Это непросто и для нормального…
— Он не ненормальный. Он такой, каким вы его сделали.
— Я имела в виду… — Этейн пыталась найти нужные слова. — Я имела в виду, что у него нет опыта, как быть отцом, тем более в такое время.
— В первый раз его не бывает ни у кого.
— Я хотела подарить ему хоть какое-то будущее.
Выражение лица Скираты не изменилось.
— То есть ты это… спланировала? Как у него может быть будущее, если он даже не будет знать, что у него есть сын? Гены ничего не решают.
— Если кто-нибудь узнает, что я жду ребенка, меня вышвырнут из Ордена джедаев, и я не смогу продолжать службу. Я должна оставаться в строю. Я не могу подвести солдат.
Скирата был в ярости. Этейн это чувствовала. И видела тоже. И если она думала, что он разозлился, то это были пустяки по сравнению с реакцией Совета джедаев. Ее выгонят из Ордена. Она больше не будет генералом и не сможет играть свою роль в войне.
«Но ты знала».
«Раньше надо было думать».
Реальность сильно отличалась от ее мечтаний. И все же Этейн не испытывала ни малейшего сожаления, — собственно, потому она и не задумывалась о реакции Совета джедаев. То, что она сделала, было правильно. К этому ее привела Сила.
— И как ты планируешь скрыть сие обстоятельство? — с холодной невозмутимостью спросил Скирата. — Не заметить будет трудно.
— Я могу погружаться в целительный транс и ускорять протекание беременности. Я выношу ребенка за пять месяцев. — Этейн положила ладонь на живот. — Это мальчик.
Ничего хуже она сказать не могла. Спустя столько времени надо было лучше понимать мандалорцев. В их культуре не было ничего важнее связи между отцом и сыном. Всякая теплота, какую Скирата проявлял в ее отношении, испарилась, и это стало ударом: Этейн тоже начала любить его как отца.
А хороший отец мандо ставил сына превыше всего.
— Тогда скажи: раз уж ты запланировала обеспечить моему мальчику будущее, то кем, согласно этому твоему грандиозному плану, должен стать его сын? Джедаем?!
— Нет. Обычным человеком. Человеком с нормальной жизнью.
— Нет, ад'ика. — Скирата сунул руки в карманы. Его грудь вздымалась и опускалась от сдерживаемой ярости. В Силе вокруг него образовался маленький черный вихрь. — Нет, сын Дармана должен стать мандалорцем, или у него вообще не будет сына. Неужели ты не понимаешь? Если ребенок не знает своей культуры и того, что делает его мандалорцем, он… у него нет души. Вот поэтому я учил их всех, всех моих мальчиков — учил, что значит быть мандо. Без этого они все равно что мертвы.
— Я понимаю, как это важно.
— Нет, я не думаю, что ты понимаешь. Мы кочевники. У нас нет своей страны. Все, что держит нас вместе, — это наша сущность, наш образ жизни, и без этого мы… дар'манда. Я не знаю, как это объяснить… ни души, ни загробной жизни, ни идентичности. По сути, ходячие мертвецы.
«Дар'манда». Этейн повторила про себя это слово.
— Так вот что означает его имя, да?
— Да.
Она начала понимать, почему и Скирата, и Вау так старались рассказать своим подопечным об их наследии. Они не просто прививали клонам культурную идентичность: они в буквальном смысле спасали их жизни и даже души.
— Он будет адептом Силы. И поэтому станет…
— Ты с ума сошла? Ты хоть понимаешь, какую ценность он будет иметь для таких существ, как каминоанцы? Ты представляешь, сколько будет стоить его генетический материал? Он в опасности, ди'кут!
Этейн даже не приходило в голову, что уникальные гены ее сына могут иметь ценность в денежном эквиваленте. Она ужаснулась. Словно из ниоткуда, вокруг нее возникали все новые и новые опасности.
— Но как же Дарман будет его воспитывать?
— Ты такими вопросами не задавалась, когда затеяла все это? А ты точно его любишь?
— Да! Да, ты же знаешь, что люблю! Кэл, если я не рожу этого ребенка, а он умрет…
— Не если, а когда он умрет. Его спроектировали для ранней смерти. Я переживу его. Тебе тоже отмерена долгая жизнь.
— Ты же сам говоришь: всего одно поколение. В конечном итоге после клонов не останется ничего, никаких следов того, что они жили, воевали и умирали. Они все заслуживают лучшей доли.
— Но опять-таки, у Дармана нет никакого выбора, — сказал Кэл. — Нет выбора, сражаться или нет. И нет выбора, становиться ли отцом.
Он замолчал, отошел на другую сторону и облокотился о перила — как и тем вечером, когда он терзался угрызениями совести, считал себя чудовищем, превращавшим малышей в солдат и посылавшим их воевать за аруэтиисе.
Этейн ждала. Спорить было бессмысленно. Скирата был прав: она не оставила Дарману выбора, поведя себя как типичный джедай-генерал.
— Кэл, — сказала она.
Он не обернулся.
Этейн осторожно положила руку ему на плечо и почувствовала, как он напрягся.
— Кэл, что я должна сделать, чтобы исправить положение? Разве ты не хочешь, чтобы хотя бы один из них что-то оставил после себя? Кого-то, кто будет о нем помнить?
— Помнить можно лишь то, что знаешь.
— Я буду беречь ребенка…
— Ты уже придумала для него имя, не так ли? Я же знаю. Ты знаешь, что будет мальчик, и поэтому придумала имя. Матери так делают.
— Да. Я…
— Тогда я не желаю его слышать. Если хочешь, чтобы я помог, то у меня есть условия.
Этейн знала, что так будет. Следовало догадаться. Скирата относился к отцовству с маниакальной серьезностью. Он был суровый человек, наемник, чьи инстинкты с самого детства были заточены на борьбу и выживание.
— Мне нужна твоя помощь, Кэл'буир.
— Не называй меня так.
— Прости.
— Хочешь, чтобы я помог? Вот мои условия. Дарман узнает о ребенке, когда это будет безопасно для него самого, а не когда тебе заблагорассудится. И если это случится уже после рождения, тогда я дам ребенку имя, подобающее мандо'аду. Сыновей называют родители, и если у Дара будет возможность это сделать, то я позабочусь о том, чтобы он это сделал.
— То есть у меня никакого выбора не будет.
— Если хочешь, можешь убежать и скрыться на любой из тысячи планет.
— Но ты меня все равно разыщешь.
— О да. Я умею находить беглецов. Это моя работа.
— И ты сообщишь Ордену джедаев. Ты меня ненавидишь.
— Нет, вообще-то, ты мне нравишься, ад'ика. Я просто презираю джедаев. Вы, адепты Силы, никогда не ставите под сомнение свое право переделывать Галактику по своему вкусу. А простые жители даже не догадываются, что у них тоже есть такая возможность.
— Я думаю… я думаю, что будет очень правильно, если сын Дармана будет знать о своем наследии.
— Это еще не все. Если Дарман не сможет воспитать его как мандо, то это сделаю я. У меня в этом деле большой опыт. Очень большой.
Этейн чувствовала себя беспомощной. Единственной альтернативой было пуститься в бега — но она знала, что это будет несправедливо по отношению ко всем, меньше всего — к самому малышу. Тем самым она бы подтвердила самой себе, что все это время хотела только ребенка, чтобы его любить и быть любимой в ответ. Безотносительно того, откуда этот ребенок взялся.
«Это нужно сделать ради Дармана». Ее сын и правда не мог вырасти обыкновенным человеком. А как воспитывать мандо, Этейн не знала. Зато знал Скирата. Если отказаться… Этейн знала, на что он готов пойти, чтобы добиться своего.
— Как ты справишься с дитем, чувствующим Силу? — спросила она.