— Брось, — сказала девушка, поправляя прическу. — Не выкручивайся. Прыгай сам, а я погляжу.
Она опять усмехнулась прямо ему в лицо. Это было уже слишком. У Олега даже страх пропал.
Он молча распахнул дверь и спустился на подножку. Он знал, что теперь спрыгнет. Обязательно. Будь что будет.
Олег подогнул ноги, глубоко вздохнул…
Цепкая рука схватила его за воротник. Он рванулся.
Он должен был прыгнуть, тогда она поймет, что происходит, и спрыгнет вслед за ним.
— Пусти!
Ho она не отпускала.
Решимость Олега таяла с каждой секундой. Он дернулся еще пару раз и уступил. Теперь он просто стоял на подножке, а она крепко держала его за воротник. Все это было ужасно глупо.
Олег поднялся в кабину.
Девушка стояла рядом настороже, готовая снова кинуться и помешать ему спрыгнуть. Даже сквозь стук колес Олег слышал ее частое дыхание.
Он отступил на шаг.
— Дурак! — услышал он.
Она коротко, по-детски, всхлипнула.
Хотелось подойти к ней, успокоить, но Олег боялся, что она узнает его.
А все Петька. Он виноват. Зачем только я пошел с ним вчера после работы! Но ведь он как начал:
— Селезень, с тебя причитается… Обмыть это дело надо!
Я, правда, замялся. Петька засмеялся:
— Привыкай!
— Брось, — сказал я, — на меня алкоголь вообще не действует.
На последнем школьном вечере мы с ребятами в котельной целую бутылку портвейна «три семерки» распили. Ребята потом два дня хвастались, как здорово рубанули. А я даже ничего не почувствовал. Правда, я пил последним, и мне только один глоток из бутылки достался.
Но вчера просто у меня денег не было. Всего тридцать копеек.
Я так прямо Петьке и сказал:
— Давай в другой раз, я сейчас не могу. Тороплюсь. Свидание. Тут одна…
Петька сразу сообразил:
— Денег нет? Так и скажи. Это ерунда. Я сегодня при авансе. Пошли. Примем по сто пятьдесят.
Я не очень понял, при каком он авансе, но пошел. Показалось неудобно человеку отказать. Тем более мне с ним предстояло работать.
Мы зашли в станционный буфет. Петька поздоровался с буфетчицей.
— Здравствуй, Шурочка!
Показывал мне, что он здесь свой человек.
На прилавке стояли пивные кружки и перевернутые граненые стаканы. Я как представил такой стакан полный водки, так меня даже передернуло. Но потом вспомнил, что на меня алкоголь не действует, и успокоился.
Петька бросил на прилавок трешку:
— Шурочка, сообрази нам по полуторке с прицепом!
Шурочка накачала из бочки две кружки пива, отдала Петьке сдачу и сказала:
— Все. Больше и не мечтай. Подрасти сначала.
Мне стало неудобно за Петьку. Но он даже не смутился. Принес за столик, где я сел, пиво, пододвинул мне одну кружку и негромко сказал:
— Вон того типа в углу видишь?
В углу сидел какой-то старичок и пил кефир.
— Ну?
— Ревизор! — сказал Петька. — При нем Шурка не смеет водку продавать. Не положено в буфете. Надо было нам в ресторан пойти. — Он поднял кружку. — Ну, давай, рабочий класс!
Я хотел чокнуться, но Петька сказал, что пивом не чокаются. Я выпил свою кружку залпом, не отрываясь, даже дыхание ни разу не перевел.
Петька спросил:
— Ну что — еще по одной?
Я не отказался. Я первую просто как воду выпил. Петька пошел к стойке. Старичок ревизор ушел.
Я подумал, что теперь Петька по сто пятьдесят принесет.
Но Петька почему-то опять только пиво принес. Я спорить не стал.
Мы решили с Петькой все время работать в депо вместе и через год поступить в техникум, а потом, окончив, сразу в институт инженеров железнодорожного транспорта. Только чтобы вместе.
Потом Петька предложил выпить еще по кружке за нашу дружбу.
Меня Шурочка выручила. Сказала, что пора закрывать буфет и чтобы мы выметались. Петька заспорил было, но я его за рукав потянул, и мы пошли.
Петька сказал, что правильно, нечего нам в духоте сидеть, пойдем лучше в горсад.
И мы пошли в горсад. Было нам очень весело. Мы смеялись прямо как сумасшедшие. На нас все оглядывались. «Напились, сопляки», — сказала какая-то старуха.
А мы совсем не напились. Просто нам было весело. Петька все время острил, задирал девчонок. Остроумней его я никогда человека не видел и хохотал до упаду.
Потом к нам вдруг подошли дружинники и сказали, что если мы не прекратим безобразничать, то нас выведут.
Я хотел им объяснить популярно, что каждый советский человек имеет право на отдых, но Петька сказал, что не стоит связываться, — все равно не поймут.
Пока мы беседовали с дружинниками, мимо прошли две девчонки. Одну из них я знал — она кассиршей в универмаге работает, а другая незнакомая — черненькая, высокая. Они посмотрели на нас, кассирша что-то сказала подруге, и обе засмеялись.
— Видал? — сказал Петька.
Девчонки пошли на танцплощадку.
Там стояли дружинники с повязками. Они наблюдали, чтобы никто не нарушал рисунок танца. Парней танцующих было совсем мало. Все больше девчонки друг с другом. Наши тоже танцевали вдвоем.
— Пойдем разобьем! — сказал Петька. — Ты которую пригласишь?
Мне сразу понравилась черненькая. С первого взгляда. У нее была строгая, на пробор, прическа и длинные продолговатые серые глаза. Я такие глаза только в заграничных фильмах видел.
Но я сказал:
— Все равно.
— Тогда метнем… — Петька вынул монетку. — Чур, моя решка!
— Не надо, — сказал я. — Ты не знаешь, эта… откуда?
— Рыжая? Зинка, из универмага.
— Это я знаю. А та, другая?
— Первый раз вижу. Наверное, не наша, приезжая. Ну, давай, мне тоже все равно.
Ему действительно было все равно.
Я мог выбирать, но почему-то направился к рыжей кассирше из универмага.
Мне казалось, если я подойду к черненькой, все сразу поймут, как сильно она мне нравится. Даже старался не смотреть на нее, когда подходил к девчонкам. И так старательно отводил глаза, что споткнулся. А тут еще как нарочно кто-то из танцующих налетел на меня, и я чуть не упал прямо на девчонок.
Рыжая кассирша взвизгнула, а черненькая только слегка посторонилась.
— Держись за землю, кавалер! — фыркнула кассирша.
Черненькая равнодушно усмехнулась.
Сквозь толпу танцующих к нам уже пробирались дружинники.
Танцевать расхотелось, и я отошел. Петька стал орать, но я сказал, что вообще не могу танцевать, когда мне на ноги смотрят сразу двадцать сержантов милиции, и мы ушли с танцплощадки.
На свои тридцать копеек я купил два стаканчика фруктового мороженого. И тут мне вдруг стало плохо. Я даже никогда не думал, что человеку может быть так плохо.
Петька быстро съел свое мороженое и принес мне воды в стаканчике.
Я выпил воду, пахнущую фруктовым мороженым, и мне опять стало плохо.
И тут мимо прошли две девчонки. Те самые. Рыжая уставилась на меня, а черненькая только мельком взглянула и тут же отвернулась.
Но я надолго запомнил этот взгляд…
По телефонным проводам метались голоса:
— Переведите тринадцатый скорый на второй путь…
— Задержите выход 14-29…
— Освободите первый путь для прохода неуправляемых тепловозов…
На большом слегка изогнутом щите диспетчерской Узловой вспыхивали разноцветные лампочки. Красные и зеленые — светофоров, белые — перемещающиеся огоньки поездов.
Белых огней было много.
Но внимание всех собравшихся в диспетчерской было приковано лишь к одному из них.
Мигая, он передвигался по щиту от Сортировочной к Узловой.
— Поезд без машиниста… Поезд без машиниста… Поезд без машиниста!..
Нарушались графики и расписания. В управлении дороги совещались работники всех служб, пытаясь найти выход из положения.
Поезд без машиниста!..
В любую секунду он может сойти с рельсов, разметать пути, врезаться в здание вокзала, столкнуться со встречным составом.
Погибнет техника, надолго выйдет из строя магистраль, а главное — в опасности люди. Те, что, ничего не подозревая, едут сейчас в поездах, ждут на перроне, просто живут в домах близ железной дороги.
— Черт с ней, с матчастью! — большой черноволосый человек горячился, и становился заметным его кавказский акцент. — Эти тепловозы такое натворят на магистрали — год не расхлебаем! У нас пассажиры, понимаешь, мы отвечаем за их безопасность!..
— Что ты предлагаешь, Георгий? Конкретно?
— Сбросить! Найти подходящее место, где они беды не наделают, аккуратно упадут, перевести вручную стрелку и пустить под откос! Вполне конкретно!
Георгий энергично рубанул воздух, показывая, как тепловозы будут аккуратно лететь под откос.
Из темноты на мгновение выскочил освещенный домик блокпоста возле переезда. У шлагбаума стояли встревоженные люди. Они смотрели на проносящиеся мимо тепловозы.
Олег метнулся к двери. Он хотел крикнуть, подать знак. Но домик и переезд тут же исчезли.
Темнота снова обступила кабину. Только горели три разноцветные лампочки на панели управления: две красные, одна зеленая, сообщая что-то непонятное о работе машин. Рядом с Олегом стояла его спутница.
Надо было срочно что-то предпринять, пока она затихла. Прыгать теперь уже поздно.
Главное, чтобы их заметили люди. Тогда им помогут, Олег не сомневался.
Но как ухитриться сообщить о себе? Написать записку, попробовать выкинуть на следующей станции?
Девушка зашевелилась.
— Что ты хочешь? — спросил Олег.
— Зажечь свет, — сердито ответила она. — Здесь такая темень…
Олег чуть не ударил себя по лбу.
Болван! Как он не догадался раньше? Надо было зажечь свет в кабине. Тогда бы люди заметили их!
Свет должен был включаться, конечно, где-то на щите. Олегу пришлось изрядно пошарить при тусклом свете лампочек, прежде чем он нашел кнопки освещения. Он так волновался, что не сразу смог включить освещение в кабине.
Сначала свет почему-то вспыхнул за окном. Яркий луч прорезал темноту. В полосе света убегало назад полотно дороги. Горел прожектор, укрепленный снаружи.