— Слушай, — сказал я. — У тебя никакой еды нет?
— Что?!
Глаза девчонки стали еще круглей. Она решила, что ослышалась.
— Ты хочешь есть?!
— Не хотел бы, не спрашивал, — буркнул я.
Я уже жалел о своем нелепом вопросе. Но девчонка вдруг сказала:
— Сейчас посмотрим.
Она немного успокоилась. Если человек хочет есть, то в самом деле все не так страшно.
Девчонка поставила на кресло большую красно-синюю сумку. Сумка была набита свертками, пакетами, кульками. У меня просто глаза разбежались. Колбаса, сыр, масло, хлеб белый и черный, крутые яйца, соленые помидоры… Ну и запасливая оказалась попутчица! У меня даже настроение поднялось.
Со стороны поглядеть — просто два человека сидят в поезде и ужинают. Только почему-то не в купе вагона, а в кабине машиниста. Девчонка сама почти ничего не ела, только все подкладывала мне новые куски. И чем больше я ел, тем она становилась спокойней. Кажется, первый раз мой аппетит принес какую-то пользу.
14
На дверях поселковой почты висел большой амбарный замок.
— Проспись, парень, — говорил сторож, — утром приходи.
— Открывай! — хрипел Петька. — Мне на станцию позвонить надо!
— Отступи! Не имею никакого полного права допускать посторонних лиц в неурочное время. Добром говорю, уйди!
— Открывай! Человек гибнет!
— Неужто на пятнадцать суток захотел? А ну, отойди! — Сторож угрожающе вскинул «тулку». — Стрелять буду!
— Стреляй!
Петька рванул на груди комбинезон и пошел на сторожа. Оттолкнул его. Ударил в дверь ногой. Дверь распахнулась. Не зажигая света, Петька бросился к телефону на стене.
— Ну, что хватаешь? Что хватаешь?! — плачущим голосом проговорил сзади сторож. — Это ж местный. Междугородний — вот он, в будочке висит… Темнота!..
15
Я уже не мог больше есть, а она все очищала яйца, мазала хлеб маслом, отрезала толстые ломти колбасы и молча пододвигала мне новые куски.
— Все! — сказал я. — Спасибо, сыт.
— Возьми помидоры. Ты не пробовал.
Это была, пожалуй, первая ее фраза за наш ужин.
— Попробуй! — настойчиво повторила она. — Сама солила.
Тут я понял, что совсем она не успокоилась. Просто боится, что сейчас кончится ужин и снова надвинется страх. И еще она очень не хочет, чтобы я заметил это.
— Возьми! — сказала она.
Я чувствовал, что у нее внутри все сжимается от предчувствия страха, но больше не мог съесть ни кусочка. Никакая реакция на еду не помогала.
— Всухомятку не пойдет, — сказал я. — Вот если бы граммов сто пятьдесят!
Здорово у меня это получилось. Не хуже, чем у Петьки Щукина. Я понимал, что водку ей взять неоткуда.
На лице девчонки появилось знакомое «вчерашнее» выражение.
Она пристально смотрела на меня. Поколебавшись, потянулась за сумкой. Интересно, что же она еще оттуда достанет?
Девчонка протянула небольшой пузырек. В нем какая-то бесцветная жидкость. На этикетке было написано: «Наружное».
Она брезгливо поставила передо мной пластмассовый стаканчик. Я с удовольствием выпил бы сейчас газировки с сиропом из автомата.
— Слушай, — сказал я. — Здесь написано «Наружное». Наверное, его пить нельзя.
— Почему нельзя? Это же самый чистый спирт. Медицинский. Просто внутрь его не прописывают.
Отец рассказывал, что на Дальнем Востоке, где он одно время работал, они пили спирт, разводя его соком консервированных ананасов. Ананасов у нас не было.
— Развести нечем, — сказал я. — Вот досада!
Я вернул пузырек.
— Погоди, — девчонка вскочила с кресла. — Не может быть, чтобы здесь воды не было. Машинисты ведь не верблюды. Они тоже пить должны.
Она заметалась по кабине. На задней стенке было несколько дверок. Она стала открывать их по очереди.
— Вот! Смотри, что здесь!
В шкафчике, где машинисты, наверно, хранили продукты, стоял термос. Девчонка встряхнула его.
— Там что-то есть!
Она отвинтила колпачок, вытащила пробку, принюхалась.
— Кажется, кофе… Пойдет?
Деваться было некуда.
— Пойдет, — сказал я.
Мы налили себе кофе. Она в колпачок от термоса, а я в пластмассовый стаканчик. Я храбро плеснул туда немного спирта.
— Тебе налить? — спросил я.
Девчонка колебалась, но любопытство пересилило.
Она с опаской пригубила. Я следил за выражением ее лица.
— А знаешь, ничего! — сказала она.
Я закусил сладкий кофе соленым помидором. Налил себе еще стаканчик кофе и добавил туда спирта из пузырька.
— А тебе плохо не будет? — поинтересовалась девчонка.
Я покраснел.
— Ну ладно, — сказала она. — Давай, за знакомство.
16
— Диспетчера Сортировочной! — надрывался Петька. — Срочно!
— В течение часа, — произнес бесстрастный голос на другом конце провода.
— Девушка! — взмолился Петька. — Милая…
— Я не ваша милая, — оборвал голос, — а дежурная телефонистка. Линия занята, разговор могу предоставить в течение часа.
— Тут человек погибает! — заорал Петька. — Дайте вашего самого главного!
— Соединяю со старшей, — бесстрастно произнес голос.
В трубке что-то щелкнуло, и другой, строгий голос проговорил:
— Старшая смены слушает!
У старшей смены Селезневой весь день не выходило из головы, что ее Сережка сегодня первый раз пошел на работу в депо. И поэтому, когда какой-то юношеский голос сбивчиво стал объяснять, что ему необходимо срочно поговорить с диспетчером Сортировочной, она решила нарушить правила и дать разговор вне очереди.
— Хорошо, — сказала она. — Сейчас приму заказ. Вы как оплачивать будете? В кредит, по талону?
— У меня нет талона!
— Вы говорите с квартиры?
— Нет.
— Тогда предоставить разговор в кредит не могу, — вздохнула Селезнева.
— Какой кредит!.. Товарищ погибает!..
Мальчишка на том конце провода чуть не плакал.
17
Начальник разъезда «38-й километр» зябко поежился, прислушался.
— Не слыхать еще…
Они стояли с дежурным у слабо освещенной фонарем железнодорожной стрелки. Ответвление от главного пути вело к тупику, возвышавшемуся над глубоким рвом.
Легкая дрожь прошла по рельсам. Вдали у поворота дороги показался слабый колеблющийся свет.
Неосвещенный состав не был виден, и казалось, луч света, обращенный назад, сам по себе непостижимым образом стремительно приближается к разъезду. Рельсы гудели, вибрируя.
— Пора! — дежурный взялся за рукоятку стрелки. — Сейчас мигом в укрытие!
Начальник разъезда послушно кивнул. Глухо щелкнули переводимые стрелки.
— Беги!
Две темные фигуры метнулись от стрелки, перемахнули через пути и упали в глубокую канаву по другую сторону тупика.
Грохот мчащегося состава был уже совсем рядом.
— Стой! — раздался истошный крик. — Стой! Отставить!!!
От здания станции бежал кто-то, размахивая фонарем.
— Челове-ек та-ам!
Начальник вздрогнул. Между ними и стрелкой лежал путь, по которому через мгновенье промчатся тепловозы. Начальник разъезда хотел вскочить, броситься к стрелке, но ноги его не послушались. Чувство, которое было сильнее его порыва, придавило тело к земле. Начальник прижался лицом к густо политой мазутом щебенке. Сейчас раздастся грохот, и он заглушит слабый крик человека…
Даже на расстоянии он почувствовал жар поравнявшихся с ним тепловозов. Но грохота не последовало. Шум состава постепенно стихал. Начальник разъезда поднял голову. Он лежал один. Дежурного рядом не было. Ничего не понимая, он встал. В полосе света у стрелки стоял дежурный.
— Ты!.. — голос сорвался. — Жив?!
Дежурный не ответил. Он смотрел вслед сцепке.
— Видал? — спросил он.
— Ты знаешь… — пробормотал начальник разъезда. — Я хотел…
— Двое их там, — перебил дежурный. — Парень и девчонка. Совсем сопляки.
18
За окном замелькали светофоры, фонари, из мрака выскочило здание небольшой станции. Плохо освещенный перрон был пуст. Только какой-то человек с фонарем бежал вдоль пути.
У железнодорожной стрелки стоял еще один человек. Он смотрел вслед нашей сцепке. Я помахал ему рукой.
— Перестань пить кофе, — сердито сказала Люся и забрала стаканчик. — Лучше придумай, как остановить эту машину! Слышишь?
— Остановим, — сказал я. — Не такие останавливали!
— Тогда что ты ждешь? Останови!
— В два счета…
Я запнулся. Я смотрел на панель. Прямо передо мной была кнопка, и возле нее буквы: «Запуск 2-й секции». Как же я не видел этого раньше?
— Что с тобой? — спросила Люся.
Я не ответил. У меня просто сердце замерло. А голова сразу стала ясной. Я смотрел на кнопку.
— Почему ты молчишь? Тебе плохо?
— Закрой глаза — и считай до десяти!
Голос у меня был такой, что Люся послушалась. Я подождал, пока она сказала: «Десять!», и изо всех сил нажал кнопку.
Кнопка поддалась. Я осторожно отпустил ее и замер.
Но ничего не изменилось. Просто ничего не произошло. На панели горели все те же три лампочки: две красные, одна зеленая.
Отчаяние снова охватило меня. Не знаю зачем, я дернул соседнюю кнопку. Под ней была надпись «Топливный насос». Это было бессмысленно. Тепловозы продолжали мчаться с прежней скоростью.
— Сергей! Что это?
Голос Люси прозвучал странно. Она сидела с закрытыми глазами, склонив голову, будто прислушиваясь к чему-то.
— Ты слышишь?
Я ничего не слышал.
— Слышишь? — настойчиво повторила Люся.
И вдруг я понял, почему так странно звучал ее голос. До сих пор мы говорили очень громко, почти кричали, чтобы перекрыть шум дизеля и грохот мчащегося состава. А сейчас Люся говорила нормальным голосом, и я ее отлично слышал… В кабине стало тише! У меня опять замерло сердце.
Нет, мы не ошиблись: двигатель за стеной стих…
— Ура! — закричал я. — Да открой глаза, чудачка! Понимаешь, я выключил двигатель! Понимаешь? Выключил!