Он ударил фонарем, попал, а потом фонарик был вырван из рук и грянулся об пол. С хрустом стекло наискось прорезала трещина, но лампочка продолжал светить, ничуть не помогая побоищу, и лишь высвечивая на исписанной нецензурщиной стене жутковатый театр теней.
Положившись на волю Божью, Влад кинулся вперед, толкнул убийцу, и тот завалился назад, на спину, прямо в свет фонаря. Нож он потерял, и оружие зазвенело вниз по ступенькам, прямо к ногам Сергеева. Там он и замер — изящное изделие с лезвием замысловатой формы, и отделанной перламутром рукояткой. Настоящий антиквариат.
Но Влад смотрел не на нож, а на распластавшегося на ступеньках и кривящегося от боли убийцу. Тот, падая, ударился спиной о выступающее бетонное ребро. Сергеев его знал и меньше всего ожидал увидеть здесь.
— Ты чего? — спросил туповато Владислав, а что он еще мог спросить в такой ситуации!
— Козел!!! — крикнул пацан из семнадцатой квартиры, его сосед, — тварь ты, тварь! Отморозок тупой!
Ругаться он не умел, но в данной ситуации улыбку это не вызывало. Немудрено, что так легко полетел от Владова удара — тонкий, дохлый, типичный книжник. Но все же сумей он дотянуться в первый же момент ножом… А ведь сам виноват, хотел подстеречь, да не подумал, что сам же в темноте не попадет.
Сосед продолжал изрыгать ругань, колеблющуюся от ядреной нецензурщины до тех слов, что мы использовали в детском саду, чтобы оскорбить собеседника. Выложив очередной плохо скомпонованный пакет ругательств, он замолк, чтобы перевести дух.
— Так, — сказал Владислав, — начнем с начала. Зачем на меня напал? Или не на меня хотел?
— На тебя! — агрессивно сказал парень и стал подниматься со ступенек, лицо его при этом болезненно кривилось и все норовило сморщиться в слезливую гримасу.
— Хорошо, — Сергеев быстро наклонился и поднял нож, но не убрал, а напротив, стал им водить из стороны в сторону. — Тогда вопрос второй. А зачем?!
— А не все ли равно?! — заорал на него несовершеннолетний сосед и пролился все же слезами, крупными и злыми, как у пятилетнего ребенка, — Тебя! Не тебя! Ублюдков тупорылых этих в очереди! Психопата с ножом во дворе! Да вы все одинаковы! Все отупели, все погрязли во тьме! Зарыли рожи в землю, уши землей забили! Да зачем вам вообще жить!?
— «Маньяк, — подумал Влад, глядя на заливающегося горючими слезами убийцу, руки у того тряслись, ноги не держали, — Или скорее нет, просто слаб он, ожесточен и запуган до неприличия».
— Зовут тебя как? — спросил Сергеев, убрав нож. Парень теперь напоминал ему дворового пса, агрессивного и пугливого, не доверяющего людям.
— Что? — спросил сосед, содрогаясь, гонор из него вышел весь, — Зовут? Александр. Бе-белоспицын.
— Знаешь что, Бе-белоспицын? — произнес Владислав, подходя ближе, — я тут вижу у тебя проблемы. И ладно бы только твои, но вот кажется мне, что к ним и глобальные проблемки цепляются. А поэтому мы сейчас поднимемся с этих ступеней и пойдем наверх. В мою квартиру, где за чашкой чая ты мне все расскажешь.
Сосед неистово замотал головой — нет, он не пойдет к кретину-журналисту в квартиру, пусть он по тупости своей и оказался сильнее. Да вот только по тупости ли?
— А ты… — сказал парень тихо. — А вы знаете, что кругом что-то не так?
— Знаю, Саня, — проникновенно молвил Влад, — кругом все не так. Пошли.
Подождал, пока Белоспицын поднимется (пускать его позади себя было явно преждевременно), и кивнул — иди, мол, мученик. Александр поплелся наверх, тяжко шаркая ногами, а рядом в свете подобранного фонарика жутко и гротескно качалась его искаженная тень.
— А они не видят ничего! Совсем, словно слепые! Все вокруг, да они тупели на глазах! Тупели и зверели, только шерстью осталось обрасти! Животные! — вещал он же, час спустя сидя за чашкой остывшего крепкого чая, в котором сахару и лимона было столько, что по мозгам било с первого же глотка. — Не поверишь! Целый город потомственных кретинов! Как они меня раздражали! Все! До единого! В последние дни я вовсе перестал надеяться, что есть еще кто-то, кто понимает!
— Ты потому решил всех резать?! — спросил Сергеев, сидя напротив.
— Все одно ничего не изменишь! Свобода настала. Но на самом деле резать я решил не из-за этого. Точнее, не совсем из-за этого.
— Ну, — подтолкнул Влад, чувствуя неприятный холодок внутри. И вроде бы все понятно, довела парня одинокая жизнь, полная непонимания. А тут еще эти катастрофы все, вот и тронулся мозгами. Но было ли что-то еще? Что он понимал, а не мог выразить. И почему Владиславу все время кажется, что в руках у него сейчас самый кончик длинной и извилистой нити, что болтается в пустоте, уходя в какую-то неведомую даль. Вот и снова Белоспицын выдал откровение:
— Подействовало на меня!
— Что подействовало? — вздрогнул Сергеев.
— Ну, это, что на всех действует. Из-за этого и на дискотеке бойня была, и в очередях народ грызется. Как что-то в воздухе разлито. Мы этим воздухом дышим, и нам мутит мозги, и ведем себя не как люди. Это как… облако.
Сергеев медленно кивнул, на теплой кухне словно вдруг похолодало градусов на десять, появилась настойчивая потребность натянуть теплый свитер. И тут же всплыли слова самозванного медиума Дивера: «Вуаль. Черная вуаль над городом!» И это ощущение подавленности, тусклого черно-белого восприятия, накинутого на солнечный яркий денек.
— Вуаль… — сам того не замечая, сказал Владислав.
Белоспицын настороженно смотрел на него:
— Ну и еще было… два дня назад со мной разговаривали из машины. Черной такой иномарки. Они говорили… говорили, что теперь все изменилось, и больше не нужно сдерживать себя рамками морали. Что мораль, это пережиток, а когда все вокруг живут как волки, то и ты должен им следовать, а то не будет радости в жизни. Радость, счастье, это когда ты в потоке. Когда со всеми.
— Ну, отморозков-то всегда хватало… А они и рады сбить с дороги слабых духом. Рады, небось, что ты ими науськанный где-то ходишь и кого попало режешь, да еще и удовольствие получаешь от процесса.
— Это не все, — помотал головой Александр. — Они ведь мне на тебя указали…
— Что?! — Не сдержавшись, воскликнул Владислав.
— На тебя. Спрашивали, раздражаешь ли ты меня. А ты меня тогда сильно раздражал. Вот и говорят, начни, мол, с него. Все одно ему жить бесполезно.
— Так и сказали?
— Да.
Перед внутренним взором Владислава Сергеева всплыло мрачное темное лицо давешнего сектанта. Как там его? Рамена, вот! Рамена-нулла! Не от имени ли Просвещенного Ангелайи действовали те типы в машине?
Свежеузнанные новости легли на душу тяжким грузом, целой грудой камней, один другого чернее. А потревоженная нить дрожала и колыхалась в студенистой пустоте, и кто знает, кого она пробудит там, на противоположном конце.
Ножик с изящным, поблескивающим лезвием лежал на столе, мерцал себе в свете керосинки.
— Нож тоже они дали?
— Они, — кивнул Белоспицын, — смотри, какие узоры.
И провел пальцем по вытравленным на металле черным колючим спиралям, до того изощренным и перепутанным, что с трудом воспринимались глазом. Нет, не ошибся Влад — вещица не просто дорогая, а очень дорогая.
Сосед смотрел на Владислава — не ненавидяще, как раньше, а с горячей надеждой. Что ни говори, а нервы у него были слабенькие, кидало из одной эмоции в другую. За окном бархатным океаном шевелился город, вздыхал в мягкой тьме, жил, несмотря ни на что.
— Вот что, — произнес, наконец, Влад, — не мы одни заподозрили неладное. Наверняка, таких много — город большой. Из тех, кого я знаю, есть один. Считает себя колдуном, а уж как на самом деле, не знаю. Впрочем, я сейчас вполне верю в то, что у него есть какие-то способности. В конце концов, он первый, кто обратил внимание на происходящее.
Александр кивнул, потеребил нож на столе — опасный подарок от неизвестных доброжелателей.
— Мы ему позвоним. Завтра. Ты все расскажешь. Можешь даже подробней, чем мне, а там уже решим, что будем делать. — Владислав помолчал, потом глянул в упор на Белоспицына. — А сейчас иди-ка к себе. Убивать меня ты, наверное, уже не будешь, а родители заждались.
В ответ — мотание головой. Белоспицын сразу погрустнел и, кажется, опять собрался пустить слезу.
— Не пойду.
— Почему? Поругался или, как и меня, попытался порешить?
— Нет. — Ответил Саня, — просто их нет.
— Так они, что…
— Нет, нет! Они не умерли. Они просто… исчезли! — Белоспицын неожиданно скорчил гримасу и брякнул кулаком по столу. — Слышишь?! Свалили они и вещички все за собой угребли! Пусто у меня в квартире, пусто! Я не говорил про это, да?!
Влад ошеломленно помотал головой.
— А вот скажу! Сегодня вечером возвращаюсь с колонки с ведрами, чтоб их! А дверь приоткрыта. Захожу, а там пусто. Голые стены, пыльно — ничего нет, словно я тут никогда и не жил. Меня бросили, а сами, небось, уже за городской чертой. А все потому, что люди такие — когда жареным запахнет, на других наплевать, главное, себя спасти.
И он откинулся на стуле, тяжело дыша.
— Что, совсем никого? — спросил Владислав, — вот теперь я, кажется, понял, отчего ты с ножом на людей начал бросаться.
Может и врал пацан, стоило сходить проверить, благо квартира рядом, но что-то подсказывало Владиславу, что он увидит там пустоту без признаков жилья. Некстати всплыло и встало перед глазами воспоминание — опустевшая чердачная комната над городской АТС. «Словно и не жили тут никогда», — ключевая фраза.
— Надо позвонить Диверу, — сказал Влад, — а раз у тебя никого нет, то ночевать можешь здесь. У меня есть раскладушка, и кухня — как отдельная спальня.
Сосед кивнул с явным облегчением. Видимо проблема жилья его особенно беспокоила.
— В тягость не буду, — сказал Александр Белоспицын, отхлебывая остывший чай, — я… тихий.
— Стихи писал, на луну глядел?
Сосед мигом подобрался, глянул подозрительно:
— А ты откуда знаешь?
— Со временем, Саня, начинаешь понимать, что люди все одинаковы. Пусть даже и некоторые мнят себя личностями.