ах и буйном веселье столичной жизни, подсел на наркоту и едва ли бы долго протянул, если бы отец не умер. Думаю, его смерть целиком на моей совести. Ему пришлось умереть, чтобы я приехал на остров и опомнился. Тролльхол отрезвил меня, но отца я потерял.
Юхан замолкает. В его взгляде, устремленном на замок, сквозит застарелая глубокая тоска. Рин, ошеломленная его откровениями, произносит избитую фразу, чтобы хоть что-то сказать:
— Не стоит себя винить, все люди смертны.
— Спасибо, что выслушала. И отдельное спасибо за то, что согласилась пойти со мной сюда. Теперь мне легче, ведь я знаю, что ты тоже видишь Алую долину и замок, а значит, они существуют не только в моем воображении. Жаль, что я так и не успел показать их Лилли.
Услышав имя пропавшей девушки, Рин вздрагивает и вскидывает на Юхана вопросительный взгляд.
— Я все тянул, боялся рассказать ей, — продолжает он. — Ведь среди жителей острова ходили слухи о моей бурной столичной жизни и увлечении наркотой, поэтому Лилли могла подумать, что у меня наркотические глюки. Все же я решился, наметил день для разговора, но ничего не вышло. Случилось кое-что неприятное… Нам так и не удалось поговорить. Ты можешь найти ее и передать, что я сожалею?
— Я?.. Найти Лилли? Но… разве это возможно? — От волнения у Рин перехватывает дыхание и начинает кружиться голова. Чувствуя, что вот-вот потеряет равновесие, она садится на цветочный ковер и прижимает ладони к пульсирующим вискам. Встревоженный, Юхан склоняется к ней, касается ее локтя, заглядывает в лицо:
— Что с тобой?
— Не знаю. Наверное, это болезнь. Фроя говорит, что я больна, но это скоро пройдет.
— Фроя? — Юхан хмурится. — Будь осторожнее, не доверяй ей.
— Ох… — Приступ дурноты усиливается. Она закрывает глаза, чтобы не смотреть, как кружатся каруселью скалы, замок вращается вокруг своей оси и солнце раскачивается на облаке, точно турист в гамаке. Ей кажется, что цветочный ковер под ней тоже закачался, и усидеть на месте становится все труднее, она цепляется пальцами за жесткие стебли цветов, но не может удержаться, лишь мнет и срывает цветочные головки. Ей жаль, что цветы испорчены и вскоре завянут. Она слышит взволнованный голос Юхана, но не может разобрать слов, словно ее уши залеплены ватой. Его руки обхватывают ее и поднимают над землей. Теперь Рин раскачивается в объятиях Юхана, который несет ее куда-то. Густой цветочный аромат постепенно рассеивается, ощущения притупляются, и незаметно она проваливается в забытьё, а когда вновь приходит в себя и открывает глаза, ее окружает кромешная темнота.
13. Картина
Рин лежит на чем-то более твердом, чем цветочный луг, но точно не в подземелье, — поверхность под ней идеально ровная и не такая холодная, как камень. При этом не слышно никаких звуков, ничем не пахнет, воздух неподвижный, теплый и сухой. Она машет рукой, исследуя пространство вокруг себя, и тут вспыхивает свет. Рин вскрикивает от неожиданности, но, увидев глянцевый потолок с глазка́ми точечных светильников и кремовые стены, сразу успокаивается, сообразив, что находится в доме Юхана, в холле. Самого хозяина нигде не видно. Рин зовет его по имени, но не получает ответа. Куда он исчез? Почему оставил ее здесь одну, да еще на полу? Может, он отправился за доктором? Наверняка на острове должны быть врачи. Фроя что-то говорила о местном доме престарелых, где круглосуточно дежурит медперсонал. Скорее всего, Юхан помчался туда и, видимо, так волновался и спешил, что не стал тратить время, чтобы уложить ее на кровать. Если так, то он скоро вернется.
Поднявшись на ноги, Рин озирается. Проемы без дверей, ведущие в прихожую, гостиную и кухню, темны. Дверей в холле всего две, третьей нет, и щель, намекавшая на ее существование, почему-то исчезла: обои плотно прилегают к стене, нигде не топорщатся. У Рин возникает подозрение, что все произошедшее ей померещилось, она протягивает руку, чтобы ощупать стену в том месте, где была дверь, но очередной приступ головокружения заставляет ее схватиться за голову. Вспомнив о том, что серьёзно больна, Рин спешит в свою спальню, где остался флакон с эликсиром. Открутив колпачок дрожащими пальцами, она выдавливает на язык жгучую каплю. Почти сразу наступает улучшение самочувствия, ощущается бодрость и прилив сил.
Настенные часы показывают три часа ночи, но спать почему-то совсем не хочется. Взгляд Рин падает на кейс с красками и кистями, который она так ни разу и не открыла со дня приезда. Рядом с ним стоит сложенный мольберт, совсем новый, еще не распакованный, купленный Юханом по ее просьбе.
Перед мысленным взором Рин возникает Алая долина с загадочным за́мком в центре. Нестерпимо хочется ее нарисовать, пока воспоминание не потускнело в памяти. Сон ли это был или все-таки явь? Для сна уж слишком сочные краски и яркие ароматы, но кто знает, на что способен человеческий мозг, поражённый болезнью — такой болезнью, как у Рин. В любом случае, она нарисует долину, и сделает это прямо сейчас, не откладывая ни на секунду. Потом она покажет картину Юхану и посмотрит, узнает ли он это место.
Одним взмахом руки Рин срывает с мольберта целлофановую плёнку, распахивает его и устанавливает посреди комнаты. Извлекает из дорожного кейса кисти и краски, раскладывает их на столе в нужной последовательности, достает свернутый в рулон кусок холста, раскручивает и крепит к мольберту. По телу идут волны дрожи — знакомое чувство, означающее прилив вдохновения. Рин мысленно переносится в Алую долину и вновь вдыхает цветочный аромат, ступает по мягкой траве, щурится от солнца, зависшего над багряными скалами, восхищается преобразившимся Юханом: стоящий на фоне средневекового за́мка, он напоминает ей викинга, только что прибывшего из дальнего плавания по северным морям, едва успевшего скинуть доспехи. От него пахнет соленым ветром, и Рин хочется вдыхать этот запах бесконечно. У нее снова кружится голова, но на этот раз Рин догадывается, что причиной головокружения может быть вовсе не болезнь. Она ловит на себе встревоженный взгляд Юхана, — он замечает, что ее пошатывает, и вскидывает руки, чтобы поддержать. Воспоминания становятся ярче реальности и целиком захватывают сознание Рин, а тем временем кисть, зажатая в ее пальцах, воплощает эти грёзы, порхая над холстом, и штрих за штрихом добавляет нужные краски до тех пор, пока на полотне совсем не остается пустого места. Не глядя на свое творение, Рин каким-то образом понимает, что оно закончено, и все мышцы тела, находившиеся в напряжении несколько часов подряд, тотчас расслабляются. Ноги сами идут к кровати, Рин ныряет в постель, кажущуюся ей белым воздушным облаком, и мгновенно проваливается в глубокий сон, даже не заметив того, что наступило утро.
Когда она вновь открывает глаза, комнату заливает яркий дневной свет. Ее взгляд упирается в картину на мольберте. Оттуда на нее смотрит Юхан. Он выглядит как живой, кажется даже, что его волосы слегка колышутся от ветра, а широкая грудь под белой рубашкой вздымается от дыхания. Правда, рубашка получилась слишком чистой. Вряд ли Юхану удалось пройти по подземному ходу, не испачкавшись. Рин напрягает память, но не может вспомнить, чистой или грязной та была на самом деле. И этот кулон, что виднеется в клиновидном вырезе под воротом рубашки, Рин тоже не помнит. Но выходит, он там был, раз она его изобразила. Странно, что такая причудливая вещица, которая совсем не привлекла ее внимания во время встречи с Юханом, тем не менее отпечаталась в ее памяти. Наверное, это какой-то скандинавский символ, выглядит, как три затейливо переплетенных между собой треугольника. Выписан очень подробно, с множеством мельчайших деталей. Как Рин удалось все их запомнить, даже не глядя?
Еще большее удивление вызывает замок, темнеющий на заднем плане: все эти башенки с флюгерами, флажки, узорчатые решетки на окнах, и… люди. О, боже, — почти за всеми окнами за́мка видны силуэты людей, они выглядят, как расплывчатые светлые пятна, но головы и плечи вполне можно различить. Юхан говорил, что не встречал в Алой долине ни одной живой души. Да и Рин уверена, что никаких людей не видела. Как это понимать?
Какая-то загадка мозга.
Или просто сон, который сейчас уже поблек в памяти, но в момент написания картины был еще достаточно ярок. Однако, работа выполнена на отлично, отмечает про себя Рин. Картина на холсте приводит ее в восторг и вместе с тем вызывает гордость от того, что она оказалась способна создать такое чудо.
Тиканье часов на стене отвлекает ее от созерцания, и радость меркнет при виде стрелок, показывающих три часа дня. Это значит, что поездка на Бьёрхольмен сегодня уже не состоится, Рин проспала утренний рейс. Она выбирается из кровати и, подгоняемая приступом голода, отправляется на кухню. Холодный лосось, оставшийся после вчерашнего обеда, кажется ей вкуснее, чем свежеприготовленный. Она жадно уплетает два больших куска, обходясь без вилки и ножа, ест прямо руками, и тогда замечает, что они сплошь в пятнах засохшей краски, в основном красных оттенков. «Будто руки убийцы!» — усмехается она, обругав себя неряхой, но продолжает есть. Выпив чашку горячего кофе, идет в ванную и тщательно отмывает пальцы и ногти. Сбросив грязную пижаму, забирается в душ, выдавливает густой голубоватый гель из яркого пузатого флакона. Горячие струи стекают по коже, ароматная пена обволакивает тело. Внезапно появляется сильное жжение на правой лодыжке. Рин нагибается, смахивает пену и видит свежую царапину сантиметров десять длиной. Доказывает ли это, что ночное путешествие ей не приснилось? Или же она поцарапалась где-то в другом месте, даже не заметив? И тут Рин вспоминает о Юхане. Если их ночная встреча была реальна, то почему он так неожиданно исчез и до сих пор не вернулся? Не нашел врача и поехал в другое место? Или с ним что-то случилось? Можно придумать множество версий, но скорее всего, Юхан сейчас в Стокгольме, и ночью его в доме не было, а пережитое приключение — лишь сон, созданный ее богатой фантазией.