й позе.
— Ваше Величество, премного благодарен вам за приглашение во дворец в качестве почетного гостя.
Рин смеется и запускает в него шляпкой. Юхан ловит шляпку и покрывает поцелуями клумбу из тюлевых цветов, но вдруг морщится и бурчит, намеренно гнусавя:
— О, кажется, эти цветы пропахли нафталином! Какое жуткое старье!
— И платье тоже, — добавляет Рин, морща нос. — Пойду, подыщу что-нибудь менее пахучее.
Вернувшись в кабинку, Рин меняет кружевное облако на темно-зеленый шелковый скафандр, обтягивающий тело, как вторая кожа. Длинная узкая юбка расширяется от колен, позволяя сделать только очень короткий шаг. Шляпка без полей болотного цвета напоминает военную каску. Шутки ради Рин достает из своего рюкзака косметичку, отыскивает в ней карандаш для бровей и пририсовывает себе усы. Показываться Юхану в таком виде немного страшновато, и Рин, приоткрыв дверцу, осторожно выглядывает из кабинки, высунувшись до пояса. Увидев ее, Юхан вскидывает руки вверх с криком:
— Не стреляйте, мы сдаемся!
— Какое малодушие! — подыгрывая ему, возмущенно кричит Рин. — Вы даже не попытались защищаться! Тем хуже для вас, мы пленных не берем!
— Ну, тогда получайте! — Юхан запускает в Рин модным журналом, и она едва успевает скрыться за дверью. Услышав шлепок о стену кабинки, Рин вновь выглядывает наружу, поднимает упавший журнал и с победным воплем «За Родину!» швыряет его в Юхана. Несмотря на то, что «снаряд» не достиг цели, приземлившись на соседний диван, Юхан заваливается набок и, перевесившись через подлокотник кресла, протяжно стонет:
— Уби-или!
В этот момент в комнату-примерочную входит хозяйка и, изменившись в лице, спрашивает:
— Что у вас случилось?
— Ничего. Мы просто… шутим, — отвечает Рин, выходя из кабинки и прикрывая ладонью место между носом и губой, чтобы спрятать нарисованные усы.
— А-а, понимаю! Извините за беспокойство! — Хозяйка кивает, расплываясь в улыбке, и исчезает, плотно прикрыв за собой дверь.
Стерев «усы» влажной салфеткой, Рин снимает «каску» и «скафандр» и облачается в алое приталенное платье, расклешенное от пояса. К нему полагается широкополая белая шляпа с черной шелковой лентой, обернутой вокруг тульи. Эта «траурная» лента не нравится Рин, но в остальном наряд выглядит очень изысканно. Кажется, хозяйка говорила, что это стиль «модерн» конца девятнадцатого века, но Рин не уверена. Ее отражение в зеркале на этот раз не кажется ей комичным. Она выходит из кабинки в надежде заслужить одобрение Юхана, но вместо этого ловит на себе его мрачный задумчивый взгляд. Рин становится неловко под этим взглядом, возникает чувство, что она провинилась в чем-то. Юхан вновь перевоплотился в Мистера Айсберга и смотрит на нее так, как смотрел на ее картину вчера вечером. Что же с ним опять стряслось? Что за безумные метаморфозы?
Юхан закрывает лицо ладонями и произносит глухо:
— Тебе очень идет красный цвет.
При этом его голос звучит безжизненно и зловеще, словно доносится из загробного мира.
«А может быть, в Юхана вселилось нечто потустороннее, и время от времени берет верх над его сознанием?» — гадает Рин, поспешно прячась внутри кабинки.
Когда она вновь выходит оттуда, на этот раз в своем обычном виде, в джинсах и толстовке, Мистер Айсберг уже испарился, а Юхан, став прежним, с милой улыбкой спрашивает ее:
— Ну как, выбрала что-нибудь?
Рин пожимает плечами:
— Пожалуй, обойдусь без обновок.
— А зря. Последний вариант, на мой взгляд, был просто превосходным.
Рин с сомнением косится на него. Превосходным?! Таким превосходным, что Юхан едва не испепелил ее взглядом?
— Я оплачу, бери, — добавляет он. — Будет тебе от меня подарок на Мидсоммар. Как раз в праздник его и наденешь.
— Спасибо, но… нет, не стоит. Там такая цена, ты бы видел!
— Это вообще не проблема! — решительно уверяет Юхан.
Рин все равно не готова согласиться, уж слишком мрачно он смотрел на нее, одетую в то платье. Она находит другой аргумент:
— Все-таки Мидсоммар — национальный праздник. Наверное, лучше подыскать для него национальный шведский костюм или платье.
— Но ведь ты не шведка, — возражает он. — Ты — гостья, а гостям достаточно быть просто нарядными. Бери платье, пойдем упакуем его и расплатимся!
Возразить больше нечего, и Рин соглашается. Они выходят из комнаты-примерочной в зал магазина. Вокруг ни души, и даже хозяйки не видно, но вскоре они находят ее, задремавшую на мягкой кушетке, скрытой за стойкой с кассовым аппаратом. За окнами шумит дождь, воет ветер, а море вдали щерится белыми пиками волн. Едва ли в ближайшее время в магазин заглянут новые посетители. Пожалуй, до самого закрытия некому будет потревожить хозяйку, кроме Рин и Юхана. Но им тоже не хочется ее тревожить. Да и выходить на улицу в такую погоду нет желания.
Переглянувшись, Рин и Юхан понимают друг друга без слов и крадучись уходят обратно в комнату-примерочную. Он берет ее за руку и усаживает на диван рядом с собой, не позволив сесть в соседнее кресло. Заметив ее протестующий взгляд, поясняет:
— Это чтобы ты могла меня лучше слышать. Я буду говорить тихо, потому что хочу поведать часть тайны, раз уж нам посчастливилось остаться в этом укромном месте, где нет посторонних ушей. Но тайны не терпят, чтобы их рассказывали вслух, так они могут перестать быть тайнами, поэтому я буду говорить шепотом, на всякий случай.
Его голос шелестит не громче дождя за стенами дома и завораживает Рин. Она придвигается к Юхану чуть ближе, и теперь их плечи соприкасаются.
— Ты сказал «часть тайны». Почему же не всю? — спрашивает она тоже шепотом.
— Есть вещи, о которых тебе нельзя знать до тех пор, пока ты окончательно не покинешь Тролльхол.
«Окончательно не покинешь! — разочарованно повторяет про себя Рин. — Как это понимать? Сегодня он ведет себя так, будто я ему не безразлична, и в то же время второй раз за день дает понять, что мне придется уехать!»
— Поверь, я действительно не могу рассказать тебе все, ведь ты еще не написала картину и пробудешь на острове какое-то время. Я не хочу подвергать тебя опасности.
— Хорошо. Тогда говори то, что можешь.
— Прежде чем я начну, давай вернемся к вчерашнему разговору. Только не сердись, но я снова повторю свой вопрос: где ты видела подвеску, которую изобразила на картине?
Рин вспыхивает от негодования и отстраняется. Юхан удерживает ее за плечи.
— Просто расскажи мне, — требовательно произносит он.
— Послушай, может, хватит уже меня мучить? Сколько тебе повторять? Я видела сон!
— Расскажи мне этот сон.
— Вообще-то ты собирался рассказывать мне свои тайны, а вместо этого допрашиваешь меня!
— Разве это так трудно?
— Не трудно, а глупо. Не понимаю, зачем тебе знать мой сон!
— Н-да… видимо, мне придется начать первым.
— Да уж, начни, пожалуйста, раз пообещал.
— Ладно. Но можно еще один вопрос? Совсем простой.
— Что ж, спрашивай.
— Ты знаешь, какого человека изобразила на своей картине?
У Рин вырывается нервный смешок:
— Пытаешься выпытать у меня признание в том, что снишься мне по ночам? Это же и так очевидно!
— Значит, не знаешь. — Юхан тягостно вздыхает, отпускает плечи Рин и, потирая виски, произносит с нажимом, словно выдавливая слова из себя: — Мужчина на твоей картине — это не я.
17. Ларс
— Что значит, не ты?! — Рин кажется, что от волнения ее сердце вот-вот выскочит из груди. — Мне, наверное, лучше знать, кого я нарисовала. Ну, может, и не очень похоже получилось, но я рисовала тебя!
— Ошибаешься, — упрямо настаивает Юхан.
— Какая самоуверенность! — Рин презрительно фыркает.
— Получилось похоже, не сомневайся. Но на картине не я, а Ларс, мой брат-близнец. На нем подвеска, подаренная отцом. Он никогда ее не снимал.
Откровение Юхана повергает Рин в шок.
— А-ах, вон оно что… — шепчет она, чувствуя волны мурашек, бегущие по всему телу. — Так вот кто такой Ларс!
— Что тебе о нем известно? Откуда? — Юхан оживляется и буравит ее испытующим взглядом.
Рин теряется, не желая говорить о том, что это имя знакомо ей из записей Лилли. Она не готова признаться в краже дневника, по крайней мере, пока не прочитает его до конца.
— Почему ты молчишь? — Глаза Юхана темнеют, наливаясь свинцом. Взгляд источает арктический холод.
— Просто вспомнить не могу, где слышала это имя, — находится Рин. — Ах, да! Сегодня утром Хуго упомянул его, когда говорил об Элиасе. Он сказал, что Элиаса испортила столичная жизнь, как и Ларса, и что вроде бы с Ларсом стряслась какая-то беда. Я стала расспрашивать о подробностях, но Хуго ушел от ответа. Что случилось с твоим братом?
— Я не знаю. Он пропал два года назад. Просто исчез. Неизвестно, жив ли еще. Полиция не нашла никаких следов.
— О, боже… — В порыве сострадания Рин накрывает ладонью руку Юхана, сжатую в кулак.
— Два года я жил надеждой, что он вернется или хотя бы даст о себе знать. Подозреваю, что он мог исчезнуть намеренно, чтобы помучить меня.
— Помучить? Вы поссорились?
— Я пытался перевоспитать его, вразумить как-то. После смерти отца брат пустился во все тяжкие. Вернувшись домой из Стокгольма, стал вести себя, словно демон, вырвавшийся из преисподней. Устраивал в нашем доме шумные вечеринки вместе со своими столичными дружками, и они там не только выпивали, а еще и принимали какую-то дрянь, превращавшую их в обезумевших животных. Кстати, Элиас тоже был его другом и сокурсником в стокгольмском университете. Не раз целая орда юнцов переворачивала дом вверх дном: они мусорили, тушили о мебель окурки, били о стены пивные бутылки. Дикие, развратные орки! К счастью, отцу не довелось увидеть, как деградировал его сын. Недаром он не хотел отпускать Ларса на учебу в Стокгольм, настаивал на онлайн-образовании, но тот рвался уехать, словно земля острова жгла ему ноги. Отцу не удалось его удержать. Ларс кричал, что не желает прозябать на Тролльхоле всю жизнь и мечтает о свободе. В итоге эта свобода погубила его как личность, пороки взяли над ним верх, и он не смог с ними справиться.