ТРОЛЛИ И ЛЕГЕНДЫ(официальная антология)
Тролли и Легенды...
Время от времени в жизни иллюстратора случаются странные и неожиданные моменты, например, заказ, получатель которого затерялся, или совершенно беспрецедентный заказ.
И однажды — телефонный звонок, на следующий день — электронное письмо; содержание последнего, мягко говоря, озадачивало. Мы хотели бы, чтобы ты написал предисловие, это для фестиваля. Написал? Для Троллей? Я? Мир вдруг приобрел забавную фактуру.
Вспоминая тот момент, уж не знаю почему, мне приходит на ум, как мы сидели тет-а-тет с другом в ресторане, в Швейцарии. И вдруг все вокруг заиграло тролльими расцветками... надо же! Друг стал троллем, и все вокруг последовали его примеру. Я прекрасно понимаю, что у некоторых преображение может протекать очень быстро и требовать совсем немногих изменений, но все равно это остается удивительным. Ресторан приобрел вид промозглой пещеры, и, хотя мне он помнился пиццерией, переливающиеся цвета картин, которые раньше украшали стены, уступили место свисающему зеленому мху и элегантно торчащим камням. Итальянские блюда на наших тарелках превратились в фондю (что неудивительно для горных Троллей), а звуки стали... пещерными.
После того памятного вечера меня все преследовали воспоминания о нем и не дававшие покоя вопросы. Какая здесь связь с этим фестивалем? Какая связь с мастерски написанными текстами приглашенных авторов, отобранных для этой антологии?
Изо всех тролльских событий того вечера у меня не сохранилось ничего, помимо засевших под черепом химеричности и сюра. Все это заставило меня пересмотреть свои отношения с троллями...
Я понял, что говорю по-тролльи, ем по-тролльи и дышу по-тролльи гораздо чаще, чем думал.
А уж в этом году я начал совсем рано. Я с восторгом вспоминал ту странную новогоднюю ночь; незабываемую новогоднюю ночь, когда на мгновение мне показалось, что я могу бежать наперегонки быстрее двух пьяных польских троллей. Конечно, в своем безмерном великодушии (польский тролль великодушен, задирист, но великодушен) они не позволили мне долго обманываться насчет своей скорости.
Конечно, те тролли, что смилостивились надо мной в лесу на западе Парижа, не единственные, кто занимал мои мысли в последние месяцы. Надо сказать, что для иллюстратора научной фантастики я немало сталкивался с троллями. Что касается моей профессиональной деятельности, то тролли редко стучатся в мою дверь, но уж когда стучатся, неудивительно, что эта дверь разлетается вдребезги.
Впервые эта дверь рассыпалась в щепки несколько лет назад, когда один известный детский автор познакомил меня со своим забавным троллем по имени Дуду. Моя интрижка с этим потешным троллем продолжалась несколько лет, и, надо признать, она оставила неизгладимые следы, и далеко не только карандашом по бумаге.
Всякий раз, когда я вспоминаю путь, пройденный в компании этого курьезного тролля, мне приходит на ум чувство поддержки. Словно со мной был старший брат или доброжелательный дядюшка. Именно этот образ всплыл, когда мне пришлось взять слово, чтобы отдать последнюю дань уважения Пьеру Боттеро. И тролль все еще был там, доброжелательный, готовый отлупить любого незваного приставалу, вставшего на дороге...
Тролль — и когорта связанных с ним легенд — теперь подпали под категорию «нерушимой дружбы». Сегодня я обязан признать, что связь между тролльей грузной задиристостью и крепостью дружбы отрицать не приходится. Я бы мог дополнительно подтвердить эту связь на примере необыкновенной просьбы тролля по имени «Путу», более известного как Жан-Клод Дюньяк, со своеобразным текстом «Инстинкт тролля»...
Тексты, представленные в этом сборнике, помимо слов и историй, рассказанных авторами, говорят не о чем ином, как о том же, что наполняет жизнью мое ремесло иллюстратора — помимо работы, любви к книгам и хорошо выполненным изображениям, — о дружбе.
В конце концов, на путях этого тролльего фестиваля, в дискуссиях и встречах, в улыбках, летающих навстречу друг другу в баре или на ярмарке рукотворных изделий, в теплых встречах, в волнении и энтузиазме, порожденных этим фестивалем, живет гораздо большее, чем фантастические существа и ужасающие монстры, сама суть этого события — дружба. Дружба троллей, грубая и жесткая, мужественная и доброжелательная, дружба извечных приятелей. Тогда «Приятели и легенды», почему бы и нет?
Под парижскими мостамиПьер Певель
Тем весенним парижским вечером 1910 года Жюстен Гаме, сидя за рулем своего чихающего «Рено», только и знал, что брюзжать. Главным образом дело было в том, что только что пробило десять, и усталому Гаме не терпелось очутиться в своей постели. Последняя поездка за день, предпринятая под обещание солидных чаевых, увела его далеко от дома, причем из-за строительства метро ему по дороге домой то и дело приходилось пускаться в невыносимо бесящие объезды. Еще одной причиной плохого настроения Гаме стало то, что он, пока ехал по улице де Тольбиак к одноименному мосту, увидел поднимающийся туман. А Гаме — как и все жители Парижа Чудесного[1] — приучился опасаться туманов, ибо знал, что они благоприятствуют всевозможным чарам и всяческим неприятным сюрпризам. Разве он сам на прошлой неделе чуть не сбил единорога, появившегося из серебристого утреннего тумана? И разве не клялся один из его коллег, что въехал в этакий диковинный гороховый суп возле парка Монсо и вынырнул из него в Шарантоне? Итак, Гаме брюзжал, и надо честно добавить, что брюзжал он еще и потому, что принадлежал к благородной гильдии парижских таксистов, чья репутация относительно выдержанности характера успела прочно сложиться уже теперь, в начале XX века.
Подъехав к мосту, который отделял его от правого берега, 13-го округа и собственного дома, Гаме с досадой буркнул:
— О Господи!
Туман здесь настолько сгустился, что мост Тольбиак под светом уличных фонарей — в непосредственной близости потускневших, а далее и вовсе пропадающих — совсем в нем растворился. На пустынной набережной де ла Гар видимость исчезала уже через пять метров, и Гаме не сомневался, что если он попытается пересечь Сену, которой тоже не было видно, станет еще хуже.
Он заколебался.
В конце концов, мосты Насьональ и де-Берси находились не так и далеко. Выбор любого из них означал бы всего лишь еще одно отклонение от курса, но не было никакой гарантии, что и их тоже не наводнил туман. Так же как и не было гарантии, что в тумане не таится ничего опасного. Или сверхъестественного, если чуть задуматься.
Именно об этом Гаме, собственно, и задумался.
Приняв решение, он с зажженными фарами отправился через мост Тольбиак.
Не спеша.
Наклонившись вперед, почти приклеившись щекой к рулю, он одним глазом вглядывался в дорогу, а другим послеживал за желтыми пятнами уличных фонарей. Вскоре Гаме уже не различал переда своего капота, сам не понимая, есть ли в таких условиях какие преимущества от езды без ветрового стекла. Дело в том, что в остекленной кабине у «Рено» располагалось только заднее сидение. Переднее сидение защищалось лишь узким капотом, оставляя водителя и всех, кто сидел с ним рядом, беззащитными перед стихией. Гаме, закутавшийся в толстое пальто, с некоторым опозданием подумал, не снять ли тяжелые шоферские очки. Впрочем, не помогло бы. Ему приходилось вести машину на слух или почти на слух, стараясь держаться правой стороны и подправляя траекторию, как только он чувствовал, что колесо задевает бордюр.
К огромному своему облегчению Гаме ни с кем не пересекся и без проблем выбрался из тумана. Он наконец позволил себе отдышаться и сам себя расхвалил столь же объективно, сколь и искренне.
Оставалось только свернуть на улицу Дижон и…
Гаме остановился и вытаращил глаза, когда улица Дижон перед ним исчезла.
Вернее, она сменилась улицей Тольбиак.
Оставив двигатель включенным, Гаме вылез из такси. Не веря своим глазам, он обернулся и увидел, что снова находится на набережной де ла Гар, на Левом берегу. Он снял утепленный картуз, почесал в затылке и все еще размышлял о невозможности происходящего, когда выкативший со спины велосипедист звякнул звоночком и бодро въехал на мост. Гаме не успел предупредить его: лихач вместе со своим велосипедом почти сразу исчез в тумане.
Гаме ждал, навострив все свои чувства.
И вот со смесью удовлетворения и обеспокоенности он увидел, что велосипедист воротился так же быстро, как и пролетел, — удовлетворения оттого, что он, Гаре, в своем уме, а беспокойства оттого, что на мосту Тольбиак определенно происходило что-то весьма странное. Велосипедист, думая, что он выруливает к набережной Берси, повернул налево и наткнулся на скамейку, которой там не должно было быть — и не было бы, если бы велосипедист находился там, где предполагал. Мужчина едва избежал столкновения с препятствием, но, потеряв равновесие, заскользил по блестящей брусчатке и картинно свалился.
Гаме бросился к нему и помог подняться.
— Ты в порядке, парень? Ничего не повредил?
Велосипедист не отвечал. Невредимый, но ошеломленный, он растерянно оглядывался по сторонам.
— Понимаю, — сказал Гаме. — Удивительное дело.
Когда раздался звонок в дверь, Луи Денизар Ипполит Гриффон, маг Аквамаринового Круга, дремал в своей гостиной. После отличного ужина он вернулся домой, в тупичок на Вьё-Сквар, что на острове Сен-Луи, неспешно прогулявшись в целях пищеварения по прохладному вечернему воздуху. Радуясь возвращению к миру и теплу собственного дома, Гриффон устроился поудобнее, чтобы почитать, и почти сразу же погрузился в сон, растянувшись на диване. Первый звонок в дверь застал его с расстегнутыми жилетом и рукавами рубашки, со скрещенными на подлокотнике ногами, очками на кончике носа и открытой книгой, лежащей на груди переплетом вверх.