– Они сжигают корабли.
– Какая разница? – вопросил Джайан. – Ты сказал: захватите оброк. Сказал: не дайте уйти кораблям. Мы выполнили то и другое, а ты все равно смеешь передо мной разоряться?
Аббан сделал глубокий вдох. Он раскипятился не меньше Джайана, а это было опасно. С Ахманом он мог говорить как с глупцом, но его сын не потерпит таких речей от хаффита.
Аббан поклонился.
– При всем уважении, шарум ка, – как мы доставим твоих воинов в озерный город без судов?
– Построим свои. Трудно, что ли… – Джайан умолк, глядя на огромные грузовые суда с мудреной оснасткой. – Уберите их! – закричал он. – Ичах! Шару! Тушите пожары! Выведите из огня оставшиеся корабли!
Но шарумы, естественно, не знали, как увести корабли, а эти про́клятые Эверамом посудины загорались от искр, словно промасленные. Аббан с ужасом смотрел, как флот, состоявший без малого из сорока крупных кораблей и сотен меньших, сокращается до десяти обугленных больших и горстки мелких. Заодно со значительной частью причалов.
Джайан сверлил Аббана взглядом, провоцируя высказаться о потерянном флоте, но тот мудро хранил молчание. Корабли – забота весенняя, а пока только началась зима. Оброк они взяли и если лишились кораблей, то и Лактон утратил связь с материком.
– Мои поздравления со славной победой, шарум ка, – произнес Аббан, читая многочисленные донесения своих людей, поступавшие по мере учета трофеев.
Бо́льшую часть зерна отправят в Дар Эверама, но, кроме него, было без счета бочек с крепкими напитками, которые по воле Аббана могли исчезнуть и принести прибыль, как и прочие ценности вкупе с недвижимостью.
– Дамаджах будет весьма довольна тобой.
– Ты скоро узнаешь, хаффит, что моя мать не бывает довольна, – ответил Джайан. – И никогда никем не гордится.
– Добыча огромна, – пожал плечами Аббан. – Ты можешь нанять тысячу матерей, которые пойдут за тобой и осыплют похвалами.
– Насколько огромна? – покосился на него Джайан.
– Достаточно, чтобы раздать твоим самым доверенным командирам земли, поместья и по десять тысяч драки каждому, – ответил Аббан.
Цифра казалась внушительной, соответствуя годовому жалованию большинства шарумов, но становилась жалкой после деления на несколько десятков человек.
– Не спеши раздавать мое имущество, хаффит, – прорычал Джайан.
– Твое имущество? – переспросил Аббан, выглядя обиженным. – Я бы не был настолько самонадеян. Перед отъездом я ознакомил андраха с предполагаемыми расходами на войну, которые заложены в бюджет. Этим они и покроются. Ты же будешь свободен выплачивать немалые проценты гильдии строителей. Если хочешь, я организую прямой платеж.
Как всем мужчинам, Джайану недоставало слов, когда закипала кровь. Он сжал кулаки, и Аббан понял, что наступил на больную мозоль.
Слабостью Джайана был его дворец. Он намеревался сделать его величественнее всех прочих, как подобало истинному наследнику Трона черепов. Но вкупе с полной неспособностью считать лучше, нежели на пальцах, затея оставила перворожденного принца с затхлой пустотой в сундуках и ежедневно растущими долгами, бо́льшими, чем он мог надеяться выплатить. Не раз он приходил к Трону черепов выпрашивать деньги «на военные нужды», которыми попросту умиротворял кредиторов. Строительство дворца шарум ка замерло на полпути – позор, преследовавший Джайана повсеместно.
Этим следовало воспользоваться, чтобы хоть как-то добиться сговорчивости от юнца.
– С чего мне платить этим собакам? – вскипел Джайан. – Они слишком долго сосали мою титьку! И что в итоге? Мой дворец похож на треснувшее яйцо! Нет уж, теперь, когда победа за мной, они возобновят работу – иначе я их перебью.
– Разумеется, это твое право, шарум ка, – кивнул Аббан. – Но тогда ты лишишься умелых мастеров, а у тех, кто останется, не будет строительных материалов. Или каменоломов ты тоже убьешь? А трубостроителей? Разве угрозами сохранишь жизнь вьючным животным, когда нет денег на их прокорм?
Джайан надолго умолк, и Аббан дал ему время покипятиться.
– Откровенно говоря, шарум ка, – сказал наконец Аббан, – если кого и убивать, то ростовщиков за нелепый ссудный процент, которым тебя обременили.
Джайан сжал кулаки. Было отлично известно, что он исчерпал кредитный лимит у всех ростовщиков Красии. Он открыл рот, чтобы разразиться тирадой, которая наверняка бы закончилась приказом совершить нечто кровавое и глупое.
Аббан вовремя прочистил горло.
– Если ты, шарум ка, позволишь мне вести переговоры от твоего имени, я думаю, что смогу списать многие долги и начать выплаты, после которых строительство дворца возобновится, а твой кошелек не опустеет. – Он понизил голос, чтобы слышал только Джайан. – Твои влияние и власть лишь укрепятся, когда ты приобретешь репутацию человека, который платит долги, шарум ка. Как твой отец.
– Не верь хаффиту, шарум ка, – предостерег Хасик. – Он вольет в твои уши яд.
– Верь, – возразил Аббан, указав на Хасика подбородком, – и ты подаришь своему псу золотой елдак под стать его зубу.
Джайан издал лающий смешок, и остальная свита поспешила подхватить. Хасик побагровел и потянулся за копьем.
Джайан поднес к губам два пальца и пронзительно свистнул.
– Свистун! Ко мне, встань сзади!
Хасик повернулся к нему, не веря ушам, но холодный взгляд юного шарум ка дал понять, что будет в случае неповиновения. Понурив голову, Хасик встал позади Джайана.
– Ты молодец, хаффит, – сказал Джайан. – Возможно, я тебя все-таки не убью.
Аббан постарался сохранить лицо и стоял расслабленно, наблюдая, как воины окружают товарный склад, но его челюсти крепко сжались. Он умолял Джайана поручить это деликатное дело его сотне, а не даль’шарумам, но ему наотрез отказали. Слишком славная предстояла охота.
Огромные окна массивного берегового склада выходили на три больших пирса, трезубцем вдававшиеся в воду. Доложили, что внутри забаррикадировался глава местного купечества, докмейстер Иса, с охранниками.
По словам шпионов Аббана, докмейстеры обладали в Лактоне реальной властью. Самым могущественным был герцог Ричерд, но без связи с материком его голос весил немногим больше остальных.
– Ты позоришь его этим заданием, – сказал Керан.
Аббан повернулся к подоспевшему наставнику, который кивал на Глухого. Остальная Аббанова сотня растянулась по всему селению, осматриваясь и составляя отчеты.
– Глухой – в числе лучших мастеров ближнего боя, каких я встречал, – продолжил Керан, хваля воина беспрепятственно, благо тот не слышал. – Он должен убивать алагай, а не прикрывать от слабого солнышка жирного хаффита.
Действительно, ощетинившийся оружием ха’шарум – семь футов извитых мускулов – выглядел несколько глупо, держа хрупкий бумажный зонт над Аббаном. Будучи нем, он не мог возразить, да и Аббану не было дела до его протестов. Всю жизнь прожив в Красии, он думал, что приучен к солнцу, но отраженные от воды лучи – совсем другое дело.
– Я очень щедро плачу моим ха’шарумам, наставник, – отозвался Аббан. – Если я пожелаю одеть их в яркие женские платья, чтобы они исполняли постельные пляски, то им хватит ума с улыбкой повиноваться.
Аббан отвернулся и взглянул на шарумов, которые ломились в двери, штурмуя склад. Со второго и третьего этажей посыпались стрелы. Бо́льшая часть отлетела от меченых щитов, но часть воинов с криком повалилась наземь.
Однако красийцы налегали, создав у двери затор. На их головы опрокинули бочонок масла, затем полетел факел, и десяток человек объяло пламенем. Половина сообразила броситься с пирса в воду, но остальные бестолково и с воплями заметались, поджигая других. Собратьям-воинам пришлось обратить против них копья.
– Если у Глухого есть хоть извилина, он выберет зонт, – сказал Аббан.
Это было первое настоящее организованное сопротивление, с которым столкнулись люди Джайана, и гибло их и калечилось больше, чем при стычках со всеми остальными местными. Но шарумов были сотни, а охранников Исы – кучка. Первые быстро взяли верх, и огонь потушили прежде, чем он уничтожил величественное здание, которое Джайан успел объявить своим доктаунским дворцом.
– Эверам, – произнес Аббан, – если Ты хоть сколько-то слышишь мои мольбы, пусть выведут докмейстера живым.
– Я говорил с людьми перед самой атакой, – сказал Керан. – Это Копья Избавителя. Они не пренебрегут долгом лишь потому, что несколько человек отправили в одинокий путь. Эти люди умерли с честью и скоро предстанут перед судом Эверама.
– Вышколенный пес кусает без приглашения, если приходится, – ответил Аббан.
Керан невнятно хрюкнул – обычный знак, что он проглотил оскорбление. Аббан покачал головой. Шарумов распирало от храбрых речей о чести, но жили они страстями и редко загадывали на шаг вперед. Отличат ли они докмейстера от простого охранника?
Прозвучал четкий сигнал, и Аббан, Керан и Глухой направились к шарум ка, тогда как пленных начали выводить.
Первыми вышли женщины. Большинство было одето по землепашеской моде, в длинные платья из тонкой ткани. Как шлюхи по красийским меркам, но скромницы – по своим. По прическам и украшениям Аббан заключил, что эти женщины привыкли к роскоши и были либо знатного рода, либо в удачном замужестве. Их в основном не тронули, но не из милости – Джайну достанутся самые молодые, а остальных разделят между офицерами.
Некоторые женщины были, как мужчины, в портках. Со следами побоев, но в целой одежде.
Через соседнюю дверь выходили охранники-чины, и о них нельзя было сказать того же. Мужчин раздели до срама, руки связали позади, приторочив их к древкам копий. Даль’шарумы гнали пленников пинками, тычками и ударами кожаных ремней.
Но они были живы. Это внушило Аббану надежду, что на сей раз шарумы оказались лучше, чем он о них думал.
Некоторые женщины с ужасом взирали на происходящее, но большинство отворачивалось в слезах. Одна крепкая особа средних лет смотрела жестко. Она была в мужском костюме хорошего покроя и качества. Другие жались к ней, ища опоры.