– А-а-а! – взвыл он, баюкая кисть.
Лиша бросилась к нему, схватила за руки:
– Дай посмотреть.
– Тебе мало? – заорал Тамос.
Лицо у него намокло от слез, оно побагровело и превратилось в страдальческую маску.
Лиша смотрела на него спокойно.
– Прошу тебя. Ты мог что-нибудь сломать. Минуту посиди спокойно и дай мне взглянуть.
Обмякнув, Тамос позволил отвести себя к постели, где оба сели, Лиша отвела руку, которой он прикрывал пострадавшую кисть, и осмотрела ушиб. Кисть покраснела, на костяшках содралась кожа, но могло быть намного хуже.
– Переломов нет, – объявила Лиша. Достав из кармана фартука вяжущее средство и бинт, она обработала и перевязала рану. – Надо просто опустить в чашу со льдом…
– Есть ли малейшая возможность, что он мой? – В глазах Тамоса стояла мольба.
Лиша глубоко вздохнула и покачала головой. Ее сердце разрывалось на части. Шанс удержать Тамоса был, и она только что его уничтожила.
– Зачем тогда все? – спросил Тамос.
– Потому что я хочу быть твоей графиней, – ответила Лиша. – Я хочу этого больше всего на свете.
Выдернув руку, Тамос поднялся и снова зашагал по комнате.
– Если это честное слово, то докажи. Завари чай из своих сорняков и вытрави плод. Зачни заново, моего.
Лиша моргнула. Она не удивилась, когда это предложила мать, и, несомненно, того же хотели бы Инэвера и Арейн. Женщины, когда приходится, хладнокровно относятся к таким делам. Но она и представить не могла, что Тамос убьет невинное дитя.
– Нет, – сказала она. – Один раз я выпила чай, не зная даже, зародилась во мне жизнь или нет, и раскаиваюсь в этом сильнее всего в жизни. Больше, чем сожалею о связи с Ахманом. Впредь никогда.
– Проклятье! – взревел Тамос, схватил вазу и метнул ее через комнату.
Лиша оцепенела. Ночами Тамосу приходилось взвинчивать себя, чтобы чинить насилие. Почему бы и не сейчас? Она тоже встала и двинулась бочком к потайной двери, которая вела в сад.
И к Уонде.
Но Тамос снова удивил ее: его ярость улетучилась со вздохом, плечи поникли. Когда он повернулся, у него был взгляд побежденного.
– Ты понимаешь, что все графство Лощина и моя мать считают ребенка моим?
Всхлипнув, Лиша кивнула. Ноги стали ватными, и она заковыляла обратно к постели, прикрываясь в тщетной попытке скрыть рыдания. Там она просидела долго, сломленная и содрогающаяся, но потом ложе просело под тяжестью, и Тамос обнял ее одной рукой.
Лиша приникла к нему, гадая, в последний ли раз. Вцепилась в сорочку и глубоко вдохнула, запоминая запах.
– Прости, что втянула тебя в это, – проговорила она. – Я не ожидала, что ты начнешь за мной ухаживать, а я тебя полюблю. Я хотела защитить ребенка.
– От кого? – спросил Тамос. – В Лощине его бы никто не тронул.
– Красийцы вырежут его из меня, если узнают. Или хуже – дождутся, когда он родится, и заберут от меня, а потом воспитают наследником зеленых земель. – Она посмотрела на Тамоса. – А твоя мать может взять его в заложники. Не отрицай этого.
Потупившись, Тамос кивнул:
– Она наверняка решит, что так будет лучше.
– А ты, Тамос? – спросила Лиша. Она слишком торопила события, но должна была знать. – Пару минут назад ты жить без меня не мог. Заточишь меня при дворе матери?
Граф обмяк:
– Что мне делать? У Райнбека так и нет сына. Мать думает, что ты носишь в утробе наследника Трона плюща. Как мне сказать ей, что вместо него там наследник пустынного демона?
– Не знаю, – ответила Лиша. – Сейчас решать незачем. Официального объявления о моей беременности не было. Давай вести себя как обычно и по ходу придумаем, что делать. – Она сжала руку Тамоса и, когда граф ее не отнял, подалась к нему для последнего поцелуя.
Тамос вскочил как ужаленный:
– Не надо. Не сейчас. Может быть, уже никогда. – Он отступил и махнул рукой в сторону потайной двери. – Думаю, тебе следует уйти.
Плача, Лиша выскользнула наружу и побежала от особняка со всей скоростью, какую могла развить, не споткнувшись.
Глава 17Соловей
333 П. В., зима
Карета энджирсского герольда выглядела неуместной в Лощине, но Рожер узнал бы ее где угодно. Они с Арриком разъезжали в ней не сосчитать сколько раз, когда мастер еще был в фаворе у Райнбека.
Теперь она принадлежала Джасину Соловью.
Сопровождаемая дюжиной «деревянных солдат» на стройных энджирсских скакунах, карета въехала на Кладбище Подземников, и смычок Рожера соскользнул со струн. Жонглеры и подмастерья, аккомпанировавшие ему в звуковой раковине, тоже прекратили играть и проследили за его взглядом.
– Все в порядке? – спросила Кендалл. – Ты побелел как снег.
Рожер едва ли услышал. Голова у него пошла кругом от паники и страха при воспоминании о криках и смехе той недавней кровавой ночи. Он как завороженный наблюдал за лакеем, который опустил лесенку и потянулся отворить дверцу.
Гари Катун тронул его за плечо:
– Вали отсюда, парень. Живей, пока тебя не засекли. Я за тебя извинюсь.
Слова и легкий толчок старого жонглера вывели Рожера из оцепенения. Гари взял его скрипку и принял на себя руководство оркестром, отвлекая внимание исполнителей и давая Рожеру улизнуть.
Рожер покинул сцену чинно и, как только скрылся из виду, помчался опрометью, перепрыгивая через три ступеньки. Он вылетел за дверь и быстро, как заяц, обогнул звуковую раковину сзади. Затем прижался в ее тени к стене, следя за выходом Соловья из кареты.
Последний год не сильно притупил чувства, вспыхнувшие при виде человека, который убил мастера Джейкоба и бросил Рожера подыхать в ночи на улицах Энджирса. Надежно скрытый тенью, Рожер скривился. У него чесались руки метнуть один из притороченных к предплечьям ножей. Один удачный бросок…
«И что? – спросил он себя. – Тебя повесят за убийство герцогского герольда?»
Но мышцы Рожера не расслабились. Всего лишь стоя смирно, он тяжело дышал, заряжаясь кислородом для боя или бегства.
Джасин окликнул Гари, и старый жонглер спустился к нему со сцены. Они обнялись, похлопали друг друга по спинам, и ножи словно сами собой упали в руки Рожера.
Подмастерьев Джасина, Абрума и Сали, не было видно. Абрум сломал скрипку Рожера, которого держала Сали, со смехом забившая мастера Джейкоба насмерть.
Но подмастерья – только орудия. Приказ отдал Джасин. Ему и предстояло расплатиться за преступление в первую очередь.
– Рожер, что ты творишь? – Резкий шепот Кендалл заставил его подскочить. Как она его вычислила?
– Займись своим инструментом, Кендалл, – отозвался Рожер. – Это не твое дело.
– Хрена с два, если я буду твоей женой, – возразила та.
Рожер взглянул на нее, и от его взгляда она задохнулась.
– Пока, – сказал он тихо, – тебе нужно знать одно: если демон изготовится сожрать Джасина Соловья, а мне достаточно будет сыграть нехитрую песенку, чтобы его спасти, я первым делом разобью скрипку на тысячу кусков.
– Кто такой Джасин Соловей? – осведомилась Аманвах, едва он вошел в их покои. В цветных шелках и с неприкрытым лицом, она была прекрасна даже в гневе.
Он ждал этого, но все равно вопрос прозвучал слишком скоро. За последние недели Кендалл и его жены стали не разлей вода.
– Джасин Соловей, подери его демоны, моя забота, и больше ничья, – отрезал Рожер.
– Демоново дерьмо! – Аманвах сплюнула на пол, удивив Рожера своим пылом. – Мы твои дживах. Твои враги – наши враги.
Он скрестил руки:
– Почему ты не обращаешься к костям, раз тебе так интересно?
Аманвах напряженно улыбнулась:
– Ах, муж мой, ты знаешь, что уже обратилась. Я даю тебе возможность рассказать своими словами.
Рожер рассеянно посмотрел на нее, размышляя. В том, что она и правда справилась у костей, сомневаться не приходилось – другое дело, каков был ответ алагай хора. Они могли сказать все – даже больше, чем знал сам Рожер, а могли всего-навсего расплывчато намекнуть, чтобы расспросами она выудила у него информацию.
– Если ты бросила кости, то знаешь все, что Эвераму угодно тебе открыть, – возразил он, ступая на опасную тропу.
К его удивлению, улыбка Аманвах немного расслабилась.
– Ты учишься, муж мой.
Рожер коротко поклонился:
– У меня замечательные учителя.
– Ты должен научиться доверять своей дживах, муж, – сказала Аманвах, беря его за руку и притягивая ближе.
Рожер знал, что это, как и ее гнев, рассчитанный жест, который, впрочем, действовал.
– Я просто… – Он сглотнул комок. – Я не готов это обсуждать.
– Хора говорят: между вами кровь, – сообщила Аманвах. – Кровь, которую можно смыть только кровью.
– Ты не понимаешь… – начал Рожер.
Аманвах оборвала его смехом:
– Я дочь Ахмана Джардира! По-твоему, я не понимаю кровной вражды? Это ты в ней не смыслишь, муж. Ты должен убить этого человека. Ты обязан сделать это сейчас, пока он снова не нанес удар тебе и твоим близким.
– Он не посмеет, – ответил Рожер. – Не здесь. Не сейчас.
– Кровная вражда, муж мой, может длиться не одно поколение. Не убьешь – и его внуки будут мстить твоим.
– А если убью, то этому не бывать? Или я этим лишь сделаю моими врагами его детей?
– Если они у него есть, то, может быть, лучше их тоже убить, – сказала Аманвах.
– Создатель, ты это серьезно? – ошалел Рожер.
– Я пошлю Колива. Он дозорный-кревах и из числа Копий Избавителя. Его никто не увидит, а очевидцы решат, что твой враг просто свалился с лошади или подавился горошиной.
– Нет! – крикнул Рожер. – Никаких дозорных! Никакой отравы дама’тинг! Не суйтесь в это дело – никто. Джасин Соловей – мой, и отомщу ему я, а если ты не уважишь меня в этом, то нашему браку конец.
Наступила тишина. Настолько глубокая, что Рожер слышал, как тяжело стучит сердце. Часть его хотела взять свои слова обратно – лишь бы нарушить молчание, – но он не мог.
Они были правдивы.
Аманвах долго смотрела на него, а он отвечал такой же ледяной маской, провоцируя моргнуть.