Возможно, так оно и было. Вся ее кротость оказалась личиной. Кто мог поручиться, что и облегчение не игра?
Отчасти Рожеру было все равно. С минуты обетования Сиквах выказывала лишь преданность по отношению к нему. Даже убивала ради него, и, несмотря на случившееся, Рожер не мог от этого отмахнуться. Где-то упокоился дух Джейкоба – его убийцы наконец получили по заслугам.
– Можно мне войти? – спросила Сиквах. – Я обещаю ответить на твои вопросы без утайки и лжи во благо.
«Без утайки и лжи? – подумал Рожер. – Или лжи во благо?» Как хочешь, так и понимай.
Он с сомнением посмотрел на оконце:
– Как ты собираешься это сделать?
Губы Сиквах чуть дрогнули в улыбке, и она просунула голову внутрь. Извернулась – и в келью прозмеилась рука, упершаяся в стену.
Раздался щелчок, от которого Рожера передернуло, и появилось плечо. В гильдии жонглеров Рожер повидал немало номеров из серии «человек-змея», но ничего подобного не помнил. Сиквах уподобилась мыши, которая протискивается в узкую щелку под дверью.
В мгновение ока она очутилась внутри, перекатилась кубарем и замерла в смиренной позе, встав на колени и уткнувшись лбом в истертый ковер. На ней был шелковый наряд шарума: шаровары, туго подпоясанная рубаха и черный как ночь платок, представлявший контраст с белоснежным свадебным покрывалом. Руки и ноги были босы.
– Прекрати, – потребовал Рожер.
Такая демонстрация покорности, приятная красийцам, ввергала его в глубокую неловкость, особенно в исполнении той, что могла убить мизинцем.
Сиквах выпрямилась и села на пятки. Она откинула покрывало и сдвинула платок, показав волосы.
Рожер подошел к окну, высунулся и глянул вниз, на голую башенную стену. Там не было ни веревок, ни других приспособлений. Неужели она цеплялась голыми руками и ногами?
– Тебя Аманвах послала меня вызволить?
Сиквах покачала головой:
– Я могу, если ты прикажешь, но дживах ка не думает, что твое желание таково. Я здесь, чтобы присмотреть за тобой и не дать в обиду.
Рожер оглядел каморку, почти лишенную мебели:
– Если кто-нибудь явится, спрятаться негде.
– Закрой глаза и сосчитай до двух, – улыбнулась Сиквах.
Рожер послушался, и, когда открыл глаза, Сиквах исчезла. Он обыскал помещение, даже заглянул под низкую койку, но она сгинула без следа.
– Где ты?
– Здесь.
Голос донесся сверху, но, даже глянув на звук, Рожер не увидел ее среди балок. Но потом одна тень расправилась, мелькнуло белое покрывало.
Сиквах бесшумно пала на пол и отскочила от удара… куда-то. Рожер потерял ее даже вблизи. Он бродил по келье, пока его не схватила за лодыжку рука, высунувшаяся из-под койки. Он с визгом подпрыгнул.
Сиквах тотчас выпустила его и в следующий миг возникла у двери. Чуть постояв, она встряхнула головой.
– Тремя пролетами ниже стоит стражник. Он небрежен и вряд ли услышал, но нам следует соблюдать осторожность.
На сей раз Рожер завороженно оценил, как Сиквах легко, словно по лестнице, взобралась по каменной, отшлифованной столетиями стене.
– Когда я отсюда выйду, мы изменим все наше жонглерское выступление, – сказал он. – Нельзя разбрасываться таким даром и тратить его на пение.
Они проговорили до поздней ночи. Рожер лежал на койке, заведя руки под голову, и смотрел в темноту, окутывавшую Сиквах.
Она поведала, как ее отдали Дамаджах и направили в катакомбы дворца дама’тинг. О жестокой муштре, которая за этим последовала.
– Ты, наверное, ненавидела Энкидо, – заметил Рожер.
– Какое-то время, – согласилась она, – но жизнь шарума беспощадна, муж мой. Бой не жонглерство, в нем не бывает вторых попыток. Энкидо вооружил нас орудиями выживания. Я поняла, что все, что он делал, совершалось из любви.
Рожер кивнул:
– Очень похоже на нас с мастером Арриком. – Перед женами он всегда старался преподносить мастера уважительно, в радужных красках, но Сиквах поделилась с ним подноготной, и он ответил тем же.
Он рассказал, как Аррик обрек их с матерью на смерть. О его пьянстве и зверстве, которое пробуждал алкоголь. О том, как мастер снова и снова пропивал их сбережения – и собственное «я».
И все-таки он не мог ненавидеть Аррика, после того как тот исполнил смертельный номер, прыгнув за метки на лесного демона, чтобы спасти Рожера.
Аррик был слаб, эгоистичен и мелочен, но по-своему любил его.
Сиквах же откровенничала не колеблясь и говорила о себе больше, чем когда-либо раньше, но ее искренность еще не подверглась настоящей проверке.
– В день, когда мы встретились, – сказал Рожер, – и твоя непорочность не подтвердилась…
– Ты встал на мою защиту, – отозвалась Сиквах. – Тогда-то я и поняла.
– Что поняла?
– Что ты не похож на красийских мужчин. Ты видел во мне не только свою собственность. В тот день я не знала тебя, муж мой. Я не видела твоего лица и не слышала о твоих деяниях. Мне был знаком твой язык, но не были ведомы ни твои правила, ни обычаи твоего народа. Меня не спросили, назначив твоей женой. Я не вызывалась на это. Меня тебе отдали.
– Ты же принцесса, а не рабыня… – начал Рожер, хотя знал, что подобное нередко случалось и на севере, особенно при дворе.
– Прости, муж, но я то, что сделала из меня Дамаджах, – ответила Сиквах. – Орудие ее воли. Раз она велела за тебя выйти, такова была инэвера.
– Зачем она это сделала? И почему ты? – Простой вопрос, но Рожер знал, что следом задаст другие, которые подвергнут испытанию ее верность Инэвере и позволят ему глубже проникнуть в интриги, оплетшие его жизнь.
Но Сиквах не замедлила с ответом:
– Для охраны Аманвах, конечно. Дамаджах был нужен среди землепашцев сильный и преданный агент, но она не собиралась рисковать старшей дочерью. Энкидо был лучшим телохранителем на свете, но есть места, куда не вправе войти даже евнух. Я же могла постоянно находиться при Аманвах.
– А что же она? – спросил Рожер. – Аманвах – дама’тинг. Ей-то хоть предоставили выбор?
Шуршание шелка, – наверно, Сиквах пожала плечами.
– На словах – да, но желание Дамаджах было ясно, и Аманвах, дама’тинг она или нет, могла отказаться не больше, чем я.
Она рассмеялась:
– Я знаю, что мы всегда казались тебе сестрами, но до того дня презирали друг дружку.
– Она набросилась на тебя, когда ты не прошла проверку на невинность, – сказал Рожер.
Он выдержал паузу, но Сиквах молчала.
– Я не просил об этой проверке, – заметил он. – Совсем наоборот: заявил, что она ни к чему, но Инэвера настояла.
Сиквах безмолвствовала.
– А Лиша потом, чтобы избавить тебя от бесчестия, солгала, сказав, что ты непорочна, но Аманвах все равно бушевала.
Тишина.
– Почему она так поступила? – спросил Рожер. – Из презрения или все это был спектакль?
– Дамаджах бросила кости перед нашим знакомством, – призналась Сиквах. – Она знала, что ты встанешь на мою защиту.
– Браво! – изрек Рожер. – Даже меня провели!
Наверно, ему полагалось разгневаться, даже прийти в бешенство, но у него не было на это сил. Прошлое не имело значения. То, что изначально Аманвах и Сиквах являлись орудиями Инэверы, не удивляло. Он хотел выяснить, кем они стали теперь.
– Кто это был? – спросил Рожер.
– А? – не поняла Сиквах.
– Мужчина, который… познал тебя. – Часть Рожера не желала этого знать, но он и сам поистаскался прилично, гордиться тут было нечем, и не ему было судить других.
– Никто, – ответила Сиквах. – Я разорвала плеву, когда осваивала шарусак. Моя испорченность как жены была вымыслом.
Рожер пожал плечами:
– Ты знала, что делала.
Она снова рассмеялась милым звонким смехом.
– Дама’тинг обучили нас постельным танцам, чтобы мы с сестрами по копью выглядели идеальными невестами.
«Постельные танцы». Его покоробило от одного этого выражения. Он сменил тему:
– Зачем Аманвах травила Лишу?
Впервые за весь разговор повисла пауза.
– Яд приготовила Аманвах, муж мой, но в чай его добавила я.
– Это не ответ на вопрос, – заметил Рожер. – Вы были в сговоре. Какая разница, кто исполнял?
– Дамаджах пришла в ярость, когда мой дядя, находясь под влиянием твоей госпожи, создал шарум’тинг, – сказала Сиквах. – Красийскими женщинами всегда распоряжалась она и готовила им другую участь.
– Ты хотела убить мою подругу за то, что она уговорила Джардира наделить женщин правами?
– Я положила ей в чай смоляной лист, потому что так приказала Дамаджах. Сама же я была довольна указом Шар’Дама Ка. Моим сестрам по копью разрешили выйти из тени и зарабатывать славу в ночи. Я жалела, что мне никогда не давали заняться тем же.
– Это можно исправить, – сказал Рожер. – Тайна открылась. Когда мы вернемся в Лощину, ты можешь…
– Прости, муж мой, но тайна сохраняется, – возразила Сиквах. – Никто из живых, кроме тебя и моих сестер-жен, не вправе к ней прикасаться. Если о моих навыках узнают другие, моя способность защитить тебя и дживах ка непоправимо пострадает.
– А если открыться прикажу я, твой муж?
– Тогда я подчинюсь, – ответила Сиквах. – Но сочту тебя глупцом.
Рожер рассмеялся:
– Ты сказала, что можешь вызволить меня отсюда. Как?
– Дверь толстая, но это всего лишь дерево. Я могу ее выломать, но придется потратить время, да и духовенство встрепенется. Проще выбраться в окно и спуститься этажом ниже. В отличие от дама, ваши праведники не воины. Перебить охрану и забрать ключи не составит никакого труда.
– Я не хочу, чтобы ты убивала, – сказал Рожер. – Разве что от этого будет зависеть наша жизнь.
– Разумеется, – кивнула Сиквах. – Дживах ка знала, что ты пожелаешь так.
Рожер подумал о подбороднике, спрятанном в меченом футляре.
– А сейчас она нас слушает?
– Да. Благодаря моему колье она может слышать меня, когда захочет.
– А говорить с тобой – тоже?
– Да, – повторила Сиквах. – Но хора настроены только на меня. С тобой не получится. Дама’тинг даже сейчас трудится над серьгой для тебя. Она извиняется за то, что не сделала ее раньше. Пока же ее голосом буду я.