— Мы решим, когда к нам придет Алексей, — поправил его мессир Дандоло.
Алексей не пришел на следующий день, чтобы повидаться с ними. Как и на следующий тоже. И на следующий.
Император Алексей вообще больше ни разу не появился в лагере.
56
«Вследствие чего» — это игра, которую придумали наставники для подающих надежды школяров, стратегов и политиков. Условия игры просты: дается исходная ситуация, ученик А предлагает самый вероятный (или самый невероятный, трагический и так далее) исход, который, в свою очередь, становится ситуацией для ученика В. Теперь он должен развить ее до логического конца и передать обратно ученику А, который делает свои прогнозы. И так продолжается до тех пор, пока не закончится дождь, после чего ученикам позволяют покинуть класс, пошуметь на воле или побегать за девчонками. В отличие от игры в шахматы здесь не бывает победителей, в этом, собственно говоря, и заключается весь смысл.
События последующих одиннадцати зимних недель превратились в затянувшуюся тайную игру «Вследствие чего», не давшую никаких результатов. Каждый игрок, по своим личным причинам, ожидал прихода весны, и каждому частенько казалось, что она уже никогда не наступит. Для любителей подробностей привожу краткое изложение того мрачного периода, ибо мне самому не хочется в них вдаваться.
С того дня, когда Мурзуфл поднялся на вершину придворной карьеры, император Алексей ни разу больше не встречался с маркизом Бонифацием, который до этого момента был его ближайшим другом и утешителем. Он по-прежнему снабжал армию провиантом, чтобы воины не опустошали окружающие деревни, но прекратил присылать деньги во исполнение договора и оставлял без ответа все письменные призывы Бонифация, как, впрочем, и его отец. Мурзуфл тоже отвергал наши с Грегором эпистолярные опусы.
Вследствие чего Грегор, настроенный спасти, что можно, во исполнение своего христианского долга, отправился со мной в город и спустился в хранилище под Влахерной, где мы обнаружили (как и опасались), что реликвий больше нет в тайнике.
Вследствие чего мы пошли в дом Мурзуфла, чтобы поговорить с ним начистоту, но нашли там только Ионниса, который мрачно сообщил нам, что Мурзуфл здесь больше не живет: он переехал теперь во дворец Влахерны и является правой рукой императора. Мы направились во Влахерну, но нас туда не пустили, хотя Мурзуфл, несомненно, слышал, как мы к нему пробивались.
Вследствие чего Бровастый с большой помпой вернул святыни во все церкви, за исключением серебра из иудейской синагоги и головы Иоанна Крестителя, которую, как он утверждал, украли пилигримы. Потом он публично (вопреки истине) объявил, что долг армии выплачен полностью и все беды позади, опасности больше нет… А потом, несколько дней спустя, от него последовало новое встревоженное заявление, что латиняне все равно планируют ограбить церкви и ничего другого от них ждать не приходится.
Вследствие чего в городе тут же вспыхнул антилатинский мятеж. Горожан-чужестранцев — мужчин, женщин, детей — похищали силой, швыряли в кипящее масло или открытый огонь, калечили, разрывали на части. Те, кому удалось избежать этих зверств, тут же перебрались на другой берег бухты, в лагерь пилигримов. (Многие из них всего лишь недавно покинули наш лагерь, где спасались после пожара.) Бонифаций почти не обращал внимания на беженцев.
Вследствие чего Грегор Майнцский опять взвалил на себя заботы о слабых и угнетенных: ставил палатки, выделял рацион, добывал еду, убедив своих собратьев-рыцарей, что это их христианский и рыцарский долг — позаботиться о беженцах. Его главными союзниками в этом деле кроме меня выступили епископ Конрад Хальберштадтский (который большую часть времени заламывал руки) и Дандоло (который хотел удостовериться, что кров и пища есть хотя бы у его бывших соотечественников). Поползли слухи, что последует вооруженное возмездие. Но Грегор и здесь проявил себя с лучшей стороны, уговорив всех именем Христа подставить другую щеку и верить, что предводители войска найдут мирное решение.
Вследствие чего предводители войска созвали совет, чтобы выработать мирное решение. Грегор подал прошение, чтобы ему позволили присутствовать, ибо он лучше любого барона в армии понимал Мурзуфла. Бонифаций ему отказал на том основании, что им придется иметь дело не с Мурзуфлом, а с Алексеем, о котором Грегор абсолютно ничего не знал. Поэтому Грегора на совете не будет. (В это время Грегор начал почти все свое свободное время проводить в молитвах перед алтарем.) Дандоло, однако, потребовал присутствия своего любимого лютниста, поэтому я получил ненавистную привилегию наблюдать за ходом совещания. Бароны, верившие неизвестно почему, что Алексей действительно имеет власть над своими подданными (Исаак к этому времени был отстранен от трона из-за слабоумия), отправили особого посланника, чтобы тот отчитал как следует императора за начавшиеся беспорядки. Можно подумать, это могло что-то изменить.
Хотя действительно кое-что изменилось. Когда французский посланник осмелился критиковать его величество в присутствии всех придворных, эти самые придворные (невзлюбившие Алексея, но еще больше невзлюбившие посланника) взяли дело в свои руки и принялись осыпать франка оскорблениями с таким неукротимым гневом, что самому императору даже не пришлось ничего говорить.
Вследствие чего Алексей прекратил все связи с пилигримами и, что еще хуже, прекратил поставлять армии провиант.
Наступил декабрь, а у нас не было ни еды, ни средств, чтобы ее купить.
Вследствие чего Бонифаций немедленно собрал отряды фуражиров, и в течение нескольких недель армия и новые беженцы хорошо питались благодаря трофеям, добытым в летних дворцах местных богачей. Отто Франкфуртский, как оказалось, необычайно ловко разыскивал тайники в дворцовых подвалах; весть о его таланте достигла ушей Бонифация.
Вследствие чего маркиз с большой неохотой, но все-таки назначил Отто начальником всех фуражиров.
Я временами посещал шатер Бонифация в качестве музыканта, чтобы приглядывать за происходящим. Когда ничего не остается, кроме как ждать, то хочется, чтобы это ожидание происходило там, где зарождаются все планы. Теперь, когда при маркизе постоянно находился трубадур-лизоблюд Рамбальд, меня звали реже, но на лютне я играл лучше, чем он. Пока я тихонько перебирал струны и напевал балладу Бертрана де Борна «Похвала и упреки» («Люблю наблюдать, как рыцари выгоняют людей из домов, и те бегут, отчаянно прижимая к груди свои пожитки»), Бонифаций диктовал письмо Алексею с предупреждением, что в самом скором времени армия исчерпает свои припасы, добытые в брошенных дворцах, и будет вынуждена начать разграбление близлежащих городов в поисках пропитания. И что долг Алексея как императора защитить эти города, и лучший для этого способ — кормить армию.
Алексей не ответил.
Вследствие чего под натиском просьб с моей стороны, а также со стороны Бонифация Грегор отложил в сторону свой молитвенник ровно настолько, чтобы продиктовать новое письмо Мурзуфлу, в котором он умолял грека вмешаться и предотвратить то, что, скорее всего, превратится в невиданный доселе буйный разгул.
Мурзуфл не ответил.
Вследствие чего Грегор вернулся к своим молитвам у походного алтаря.
В любую минуту, когда он не занимался воинской муштрой, не помогал своему брату и не заботился вместе со мной о беженцах, Грегора неизменно можно было найти стоящим на коленях перед алтарем. Как-то раз он признался мне дрожащим голосом, что, кажется, начал терять веру и это приводит его в ужас.
Вследствие чего он признался в своих страхах Его Бесполезному Преосвященству епископу Конраду, но полученный ответ его не удовлетворил.
Вследствие чего Грегор решил, что сам выведет себя на праведный путь, и стал еще больше молиться и поститься.
Вследствие чего он пришел к выводу, что с верой у него все в порядке, а вот Бонифацию веры как раз не хватает, потому и вся кампания запятнана. Короче говоря, Грегор подвергал свою бессмертную душу опасности, оставаясь с армией. Однако не мог ее оставить, так как дал клятву служить.
Вследствие чего он считал, что сам подвергается опасности из-за своей верности данному слову.
Это была прелюдия к меланхолическому безумию. Грегор верил, что остаток своих дней будет искупать грехи, которые он и армия уже совершили, а потом всю оставшуюся часть вечности отвечать за те грехи, которые армии еще предстоит совершить. (Почему он чувствовал личную ответственность за грехи всей военной кампании, для меня остается загадкой.) Я сопереживал его печали, но думал, что это даже хорошо для него: ему было необходимо избавиться от иллюзий. Прошлой зимой я сам едва избавился от заблуждений, что должен стать менестрелем-убийцей, а теперь он, подобно мне, испытывал разочарование в примитивных постулатах христианского рыцарства.
Тем временем остальные наши друзья пользовались передышкой. Глядя на Отто, можно было подумать, будто это он изобрел беременность, так он лебезил перед Лилианой. Они воспылали друг к другу сильнее прежнего. Считается, что женщина, вынашивающая ребенка, испытывает больше потребности в плотских удовольствиях, чем любая другая, так как у нее нет возможности каждый месяц очищаться от излишка женской сути. Не знаю, правда ли это по отношению ко всем женщинам, но с Лилианой дело обстояло именно так. Также считается, что беременность придает женщине невероятную гибкость. Я также не знаю, соответствует ли это истине, но Отто в этом не сомневался и подтверждал практически. Детали опущу. Думайте, что хотите, все равно вам не представить даже половины того, что творилось. В конце концов нам всем это порядком надоело, даже юному Ричарду, что говорит о многом.
Я не провел наедине с Джамилей ни одной минуты, но тем не менее общался с ней по нескольку часов в день. Заручившись защитой Бонифация, иудеи наконец начали отстраиваться. Их поселение медленно поднималось из руин на том же самом месте, но прежде всего они восстанавливали ткачество, так что сначала построили мастерские, а люди перебивались в тесноте, ожидая, когда будут построены их дома. Самуил, с которым больше всего считались в общине, первым получил законченный дом и дал приют стольким родным и друзьям, сколько поместилось под крышей, включая Джамилю. Дом, хоть и самый большой из всех, был невелик. Одна его стена почти упиралась в защитную ограду вокруг поселения. Было в нем всего четыре комнаты: главный зал, в котором семьи устраивались на ночь; справа — небольшой кабинет, временно переоборудованный в спальню для незамужних женщин и вдов (обитель Джамили); слева, ближе к ограде, находилась кухня; за ней начиналась лестница в личные покои Самуила, где стояла единственная в доме большая кровать. Но поначалу и там располагалось несколько престарелых раввинов, оставшихся без крова, так что Самуил спал на полу.