Живший в пахнувшем салом логове Джейкоба, мастера свечей, толстый Джеремия также увлекся военной славой в первый год правления молодого короля. В течение недельных игрищ, которые Элиас теперь устраивал каждый месяц, весь цвет королевства стекался в Хейхолт, чтобы попасть в списки участников турниров. То были рыцари, подобные ярким бабочкам из шелка и сверкающей стали, более прекрасные, чем любое смертное существо. Напоенный славой ветер, разгуливавший над турнирным полем, пробуждал в юношах глубокие желания.
Саймон и Джеремия ходили к бочару за длинными деревянными планками, которые превращали в мечи, как делали в детстве. Закончив работу, они часами обменивались ударами, сначала устраивали тренировочные схватки в конюшнях, пока конюх Шем не вышвырнул их вон, чтобы шум не тревожил лошадей, потом перебрались на луг с нескошенной травой, к югу от турнирного поля. Вечер за вечером Саймон, хромая, возвращался в крыло для слуг в грязных штанах и порванной рубахе, а Рейчел Дракониха возводила глаза к небу и молилась святому Риапу, чтобы он избавил ее от безмозглых мальчишек, затем закатывала рукава и добавляла новые синяки к тем, что у Саймона уже имелись.
– Я думаю… – задыхаясь, пробормотал Саймон, – этого… достаточно.
У раскрасневшегося Джеремии хватило сил только на то, чтобы кивнуть.
Когда они возвращались в замок в сгущавшихся сумерках, потные и задыхавшиеся, как быки после вспашки, Саймон с удовлетворением отметил, что Джеремия уже не такой толстый, как прежде. Еще примерно месяц, и он будет похож на солдата. До того как начались их регулярные поединки, Джеремия больше напоминал заготовку, в которую мастеру Джейкобу оставалось лишь вставить фитиль.
– Сегодня у нас получалось намного лучше, правда ведь? – спросил Саймон.
Джеремия потер голову, запустив руку в коротко подстриженные волосы, и бросил на Саймона взгляд, полный отвращения.
– Я и сам не понимаю, как тебе удалось меня на это уговорить, – проворчал он. – Таким парням, как мы с тобой, никогда не позволят быть кем-то, кроме слуг.
– Но на поле битвы может случиться все, что угодно! – воскликнул Саймон. – Ты можешь спасти жизнь короля от тритингов или всадников наракси – и тебя посвятят в рыцари!
– Хм-м-м. – Слова Саймона не произвели на Джеремию особого впечатления. – А как мы вообще туда попадем, если у нас нет семей, нет лошадей и даже мечей? – Он помахал в воздухе шестом.
– Это да, – сказал Саймон, – ну… ну в таком случае я что-нибудь придумаю.
– Ага, – не стал возражать Джеремия и вытер покрасневшее лицо краем туники.
Подойдя к крепостной стене, они увидели два десятка зажженных факелов. Совсем недавно здесь, в тени внешней стены Хейхолта, был большой заросший травой луг, теперь же появилось множество жалких лачуг и палаток, которые стояли слишком близко друг к другу, точно чешуйки старой больной ящерицы. Трава давно исчезла, ее до самой земли выщипали овцы и козы. Некоторые оборванные обитатели лачуг бродили вокруг, другие разжигали вечерние костры и звали детей из темноты, а серо-коричневая пыль поднималась и оседала на одежду и ткань палаток.
– Если скоро не пойдет дождь, – сказал Джеремия, хмуро глядя на плакавших детей, которые дергали за потерявшую цвет одежду женщин, – Эркинланд будет вынужден их прогнать. У нас не хватит воды, чтобы делиться еще и с ними. Пусть уходят и роют собственные колодцы.
– Но, где… – начал Саймон и внезапно замолчал.
В конце одного из переулков маленького поселения он заметил знакомое лицо. Оно появилось всего на мгновение и снова исчезло, однако Саймон не сомневался, что узнал мальчишку-шпиона, которого ему удалось поймать в часовне, но тот сбежал, и весь гнев церковного сторожа Барнабаса обрушился на Саймона.
– Вон там мальчишка, о котором я тебе рассказывал! – возбужденно прошипел Саймон. Джеремия оглянулся, но явно не понял, о чем говорил приятель. – Ты знаешь Мал… Малахию! У меня к нему должок! – Саймон подошел к группе людей, где промелькнуло лицо шпиона с острыми чертами.
Толпа главным образом состояла из женщин и детей, но среди них нашлось несколько пожилых мужчин, согбенных и морщинистых, точно вековые деревья. Они окружили молодую женщину, которая сидела на земле перед входом в наполовину обвалившуюся лачугу, упиравшуюся в крепостную стену, держала на коленях бледное тело крошечного ребенка, раскачивалась из стороны в сторону и плакала. Малахии и след простыл.
Саймон посмотрел на бесстрастные усталые лица вокруг и снова перевел взгляд на плакавшую женщину.
– У нее заболел ребенок? – спросил он у кого-то из стоявших рядом людей. – Я ученик доктора Моргенеса. Может быть, стоит его привести?
Пожилая женщина повернула к нему лицо. Ее глаза, окруженные сетью грязных морщин, были жесткими и темными, как у птицы.
– Оставь нас, мальчик из замка, – сказала она и сплюнула на землю. – Вы люди короля. Просто уходите.
– Я хочу помочь… – начал Саймон, но сильная рука сжала его локоть.
– Делай, что она говорит, парень. – Рядом с ним оказался жилистый мужчина со спутанной бородой. В его лице Саймон не увидел злобы, когда тот отвел его подальше от круга. – Здесь ты ничем не поможешь, а люди разгневаны. Ребенок мертв. Отправляйся по своим делам. – И толкнул Саймона, не сильно, но вполне чувствительно.
Джеремия ждал на том же месте, когда Саймон к нему подошел. Мерцавший свет костров подчеркивал тревогу на его лице.
– Не делай больше так, Саймон, – жалобно проговорил Джеремия. – Мне здесь не нравится, в особенности после захода солнца.
– Они смотрели на меня так, словно ненавидели, – пробормотал удивленный и расстроенный Саймон, но Джеремия уже успел уйти вперед.
Ни один из факелов не был зажжен, но странный дымный свет наполнял длинный зал. Нигде в Хейхолте он не видел ни души, но в каждом коридоре звучало эхо голосов – люди пели и смеялись.
Саймон переходил из одной комнаты в другую, раздвигал шторы, распахивал двери кладовых, но все равно не мог никого найти. Казалось, голоса смеялись над ним, пока он продолжал свои поиски – то усиливаясь, то стихая, они что-то скандировали и пели на сотнях разных языков, ни один из которых он не узнавал.
Наконец он остановился перед дверью в тронный зал. Здесь голоса стали громче, казалось, будто люди внутри огромного зала кричат. Но, как только он толкнул дверь, голоса стихли, словно их заставил замолчать скрип петель. Туманный свет пролился мимо него, точно мерцающий дым. Он вошел внутрь.
Пожелтевшее кресло, трон из костей дракона стоял в центре зала, а вокруг него танцевали державшиеся за руки люди, все они двигались очень медленно, словно находились в глубокой воде. Нескольких он узнал: Джудит, Рейчел, Джейкоба, мастера свечей и других обитателей замка, их лица искажало дикое веселье, когда они кланялись и подпрыгивали. Среди них Саймон разглядел и более именитых танцоров: король Элиас, Гутвульф из Утаниата, Гвитинн из Эрнистира; они, как замковая челядь, вращались медленно и нарочито, точно вечные льды, стирающие в прах горы. В молчаливом круге вырисовывались неясные фигуры, черные и блестящие, как жуки, – малахитовые короли сошли со своих пьедесталов, чтобы присоединиться к неспешному танцу. А огромный трон, гора цвета тусклой слоновой кости с черепом на вершине, казался полным жизни и древней энергии, управлявшей танцорами невидимыми поводьями.
В тронном зале царила тишина, если не считать тонкой нити музыки, висевшей в воздухе: Кансим фелис, «Песня радости». Мелодия была растянута и вызывала дискомфорт, как если бы невидимые руки, ее игравшие, не предназначались для земных инструментов.
Саймон чувствовал, что его влечет в круг жуткого танца, словно в водоворот; он едва переставлял ноги, но неотвратимо двигался вперед. Головы танцоров повернулись в его сторону, подобно распрямляющимся стеблям смятой травы.
В центре круга, на троне из костей дракона, клубился мрак, состоявший из множества порхавших точек или облака мух. Рядом с вершиной шевелившегося черного роя начали расцветать две тлеющие искры, словно их раздувал внезапно налетевший ветер.
Теперь уже все танцоры смотрели на него, а когда проходили мимо, он видел, что они произносят его имя: Саймон, Саймон, Саймон… В дальней части круга, за шевелившейся вершиной громадного трона, появилось открытое пространство: две сжатых руки разорвались, словно гнилая тряпка.
И этот, будто дверной, проем направлялся к нему, одна из рук метнулась наружу, будто оказавшаяся на земле рыба. То была рука Рейчел, она приближалась и манила. Но сейчас ее лицо вместо обычной подозрительности искажало отчаянное веселье. Она тянулась вперед, а напротив нее толстый Джеремия придерживал пустое пространство, и с его бледного лица не сходила тусклая улыбка.
– Иди сюда, мальчик… – сказала Рейчел, во всяком случае, губы у нее шевелились – но прозвучал тихий и хриплый мужской голос. – Почему бы тебе не занять место, которое мы для тебя оставили? Специально приготовили.
Вытянутая рука схватила его за ворот и начала затягивать в орбиту танца. Он сопротивлялся, отбивался от липких пальцев, но у него совсем не осталось сил. На лицах Рейчел и Джеремии появились широкие улыбки. Голос стал еще более низким.
– Мальчик! Ты меня не слышишь?! Вставай, мальчик!
– Нет! – Ему наконец удалось закричать, и громкий вопль сумел вырваться из темницы сжатого горла Саймона. – Нет! Я не хочу! Нет!
– Клянусь подвязками Фрейи, мальчик, просыпайся! Ты всех разбудишь! – Чья-то рука снова грубо его потрясла, а потом вокруг засиял свет.
Саймон сел, снова попытался закричать, но у него начался приступ кашля. Над ним склонилась темная массивная фигура, ярко освещенная масляной лампой.
«На самом деле мальчик никого не разбудил, – сообразил Изгримнур. – Все остальные стонали и метались во сне с того самого момента, как я вошел, – словно всем снился один и тот же кошмар. Что за проклятая богами ночь!»