ля или если появится предатель Джошуа, вы сможете взять вилы или косы вместе с остальными крестьянами – возможно, вам даже позволят сопровождать армию и поить лошадей, если нам не будет хватать людей. Но вы никогда не станете солдатами. Король не для того сделал меня лордом-констеблем, чтобы я нянчился с молокососами. Сержант, покажи замковым мышкам дыру, чтобы они в ней исчезли.
Ни Саймон, ни Джеремия не произнесли ни слова за время долгого обратного путешествия в Хейхолт. Когда Саймон остался один в своем алькове, отделенном занавеской, он сломал о колено свой меч, сделанный из бочарной клепки. Он дал себе слово, что не будет плакать. Он не будет плакать.
«Сегодня в северном ветре чувствуется что-то странное, – подумал Изгримнур. – Нечто пахнущее как животное, или предвещающее бурю, или и то и другое… нечто шершавое, отчего волосы у меня на затылке встают дыбом».
Изгримнур потер ладони, словно воздух стал холодным, хотя это было не так, и закатал рукава летней туники до самых старых, но все еще сильных предплечий – он носил ее несколько месяцев назад в этом самом странном году из всех прожитых им лет. Он еще раз подошел к двери и выглянул наружу, чувствуя смущение из-за того, что такой старый солдат, как он, играет в детские игры.
«Где проклятый эрнистириец?»
Изгримнур повернулся, чтобы снова начать расхаживать по комнате, но едва не споткнулся о стопку шкатулок для письма и тут же зацепился пряжкой сапога за самый нижний пергамент в маленькой пирамиде, которая ограничивала его пространство для прогулок. Громко ругаясь, он наклонился и успел удержать шаткое сооружение. Конечно, заброшенная комната в архиве, освобожденная, чтобы писцы-священники могли делать свои записи о наблюдениях во время Праздника Элизии, была далеко не самым худшим местом для тайной встречи, найденным в срочном порядке, – но почему они не могли оставить достаточно пространства среди проклятой писанины, чтобы взрослому человеку было где повернуться?
Загрохотал дверной засов, и герцог Изгримнур, чье ожидание подошло к концу, устремился вперед. Вместо того чтобы осторожно выглянуть наружу, он распахнул дверь и обнаружил не двух человек, а только одного.
– Слава Эйдону, ты здесь, Эолейр, – рявкнул он. – Где эскритор?
– Ш-ш-ш. – Граф Над-Муллаха вошел, приложив два пальца к губам, и закрыл за собой дверь. – Не стоит шуметь. Мастер архивов уже возмущается в соседнем помещении.
– А какое мне до него дело? – воскликнул герцог, но уже не так громко. – Мы что, дети, чтобы прятаться от морщинистого старого евнуха?
– Если вы хотите, чтобы о нашей встрече узнали все, – ответил Эолейр, усаживаясь на стул, – то зачем прячетесь в кладовке?
– Это не кладовка, – проворчал риммер, – и ты прекрасно знаешь, почему я попросил тебя сюда прийти и почему нельзя ничего удержать в секрете во внутренней цитадели. Где эскритор Веллигис?
– Он посчитал, что кладовая не самое подходящее место для правой руки Ликтора. – Эолейр рассмеялся.
Изгримнур смеяться не стал. Герцог решил, что эрнистириец пьян – лицо у него раскраснелось, пусть и не слишком сильно, и пожалел, что сам совершенно трезв.
– Я решил, что мы должны встретиться в таком месте, где сможем говорить свободно, – продолжал Изгримнур, переходя к обороне. – В последнее время многие видели, что мы ведем длительные беседы.
– Да, Изгримнур, вы совершенно правы, – успокаивающе ответил Эолейр. Он был одет для празднования Дня Леди, играя роль почтительного чужака – роль, которую язычники из Эрнистира освоили в совершенстве, – праздничная белая туника перетянута тремя ремнями, украшенными золотом и покрытым эмалью металлом, длинная грива черных волос стянута на затылке золотой лентой. – Я всего лишь пошутил, но получилось не слишком весело, – продолжал он, – ведь теперь верные соратники короля Джона должны встречаться тайно, чтобы поговорить о вещах, не имеющих никакого отношения к измене.
Изгримнур медленно подошел к двери, убедился, что засов задвинут, прислонился широкой спиной к дереву и скрестил руки на груди. Он также был в праздничной одежде – легкой синей тунике и лосинах, но косички в бороде успели расплестись из-за того, что он нервничал и постоянно их теребил, а лосины отвисли на коленях. Изгримнур ненавидел нарядную одежду.
– Ну, – прорычал он наконец, вызывающе склонив голову, – кто начнет – ты или я?
– Нет нужды беспокоиться из-за того, кто заговорит первым, – ответил граф.
На мгновение румянец на лице Эолейра и цвет высоких изящных скул напомнили Изгримнуру о том, что много лет назад он видел очень необычного человека, который стоял на расстоянии пятидесяти ярдов на снегу Риммерсгарда.
«Один из Белых Лис» – так назвал его мой отец.
Изгримнур вдруг спросил себя, а действительно ли эти старые камни настоящие и правда ли, что в жилах представителей благородных Домов Эрнистира есть кровь ситхи?
Продолжая говорить, Эолейр провел рукой по лбу, чтобы стереть крошечные капельки пота, и сходство мгновенно исчезло.
– Мы уже достаточно говорили на эту тему, чтобы понять, что все пошло по ужасающему пути. Вот что нам нужно обсудить – и для чего необходимо уединение. – Он обвел рукой забитую книгами и пергаментами темную каморку, свет в которую проникал лишь из треугольного окна. – Что мы можем сделать? Если это вообще в наших силах. Вот в чем дело. Что мы можем сделать?
Изгримнур еще не был готов к полной откровенности, ведь то, что говорил Эолейр, имело слабый, тошнотворный привкус измены.
– Просто так устроена природа, – сказал герцог, – и я буду последним, кто обвинит Элиаса в ужасающей погоде. Здесь стоит жара, подобная дыханию дьявола, и все высохло, точно старые кости, а в моих землях, на севере, выдалась невиданно холодная зима со снегом и льдами. Значит, в том, что происходит, король виновен ничуть не больше, чем я в обрушившихся крышах домов и гибели скота, замерзшего в Риммерсгарде. – Изгримнур еще раз сильно дернул себя за бороду, очередная косичка расплелась, и ленточка повисла на седых волосах. – Конечно, я недоволен Элиасом, что он держит меня здесь, пока моя родня и народ страдают, но это уже совсем другая история.
Проблема в том, что ему все равно! Колодцы пересыхают, земля остается невозделанной, голодающие люди спят в полях, города задыхаются и умирают от чумы – а король, как мне кажется, ничего не замечает. Налоги и пошлины растут, проклятые, лижущие ему задницу щенки-дворяне, которых он к себе приблизил, окружили его со всех сторон, они каждый день пьют, распевают песни и дерутся и… и… – Старый герцог с отвращением сплюнул. – И турниры! Клянусь красным копьем Удуна, в свое время я, как и все мужчины, всячески их поддерживал, но Эркинланд скоро превратится в прах под троном его отца, страны Верховного престола в тревоге, как напуганный жеребенок, – но турниры продолжаются! А вечеринки на баржах на Кинслаге! Жонглеры! Акробаты! Травля медведей! Все как в рассказах о худших временах Крексиса Козла! – Теперь Изгримнур и сам покраснел, стиснул кулаки и уставился в пол.
– В Эрнистире, – голос Эолейра казался тихим и мелодичным после хриплой тирады риммера, – у нас есть пословица: «Пастух, а не мясник», имеется в виду, что король должен сохранять свою землю и людей, как стадо, забирая у них только то, что ему самому необходимо, – а не использовать до тех пор, пока у них не останется даже еды. – Эолейр посмотрел в маленькое окно и на частички пыли, танцевавшие в рассеянном свете. – Но Элиас поступает именно так: пожирает свою землю, кусок за куском, в точности как Кройх-ма-Феарег, однажды поглотивший гору в Краннире.
– Когда-то Элиас был хорошим человеком, да, да, это так, – с удивлением проговорил Изгримнур, – и с ним тогда было легче иметь дело, чем с его братом. Конечно, не все могут быть хорошими королями, но ситуация здесь гораздо серьезнее, чем просто человек, опьяневший от власти. Проклятье, что-то пошло не так – и причина не только в Фенгболде и Брейагаре, и тех, кто ведет Элиаса к обрыву. – Герцогу наконец удалось восстановить дыхание.
– Знаешь, за всем, что сейчас происходит, стоит порочный ублюдок Прайрат, который наполняет голову короля странными идеями, а по ночам держит в башне, где горит свет и откуда доносятся непотребные звуки, так что иногда возникает ощущение, будто король не знает, где находится и когда встает солнце. Чего хочет Элиас от такого существа, как этот омерзительный священник? Он король всего известного мира – что может предложить ему Прайрат?
Эолейр стоял, продолжая смотреть на свет, лившийся из окна, потом вытер рукавом лоб.
– Я бы и сам хотел знать ответ, – наконец сказал он. – Итак, что нам делать?
Изгримнур прищурил старые горящие глаза.
– Что говорит эскритор Веллигис? В конце концов, собор Матери Церкви конфисковали в День святого Сутрина. Наббанайские корабли герцога Леобардиса вместе с кораблями вашего короля Ллута захватил Гутвульф под предлогом «опасности чумы» в независимом порту Эбенгеат. Леобардис и Ликтор Ранессин близки, они управляют Наббаном, как один монарх с двумя головами. Конечно, Веллигису есть что сказать от лица Ликтора.
– Он много говорит, но от его слов мало толка, друг мой. – Эолейр снова опустился на стул. Свет потускнел, солнце уже садилось, и небольшое помещение еще сильнее погрузилось в полумрак. – Веллигис делает вид, что ничего не знает о том, что герцог Леобардис думает про пиратский акт – три корабля с зерном украдены прямо из эрнистирийского порта. Ну а касательно мыслей своего господина Веллигис, как всегда, уклоняется от прямых ответов. Его святейшество Ранессин, я думаю, намерен стать миротворцем между Элиасом и герцогом Леобардисом, одновременно упрочив положение эйдонитской церкви при дворе короля. Король Ллут приказал мне отправиться в Наббан в надежде, что я, возможно, смогу узнать правду, когда туда прибуду, однако я опасаюсь, что, если все пойдет так и дальше, Ликтор заблуждается: пренебрежение, которое Элиас и его лизоблюды продемонстрировали Веллигису, может указывать на то, что король чувствует себя так неуютно в широкой тени Матери Церкви, как никогда не чувствовал его отец.