Теперь течение времени он определял лишь урывками. Где-то уже далеко он бросил использованную хрустальную сферу, и она навсегда осталась лежать в темноте, жемчужина на черном дне тайного моря. В конце разумная часть его метавшихся мыслей, уже не ограниченных границами света и тени, сообщила ему, что он все еще спускается вниз.
Спускаюсьвниз, вяму. Спускаюсь вниз.
Куда я иду? К чему?
От тени к тени, так всегда путешествует поваренок.
Мертвый Олух. Призрачный Олух.
Он будто плыл по течению, дрейфовал… Саймон думал о Моргенесе с его редкой бородкой, которую поглощало пламя, думал о сияющей комете, что горела над Хейхолтом… думал о себе, спускавшемся – или поднимавшемся? – сквозь черное пространство пустоты, точно маленькая холодная звезда. Течение.
Пустота была абсолютной. Мрак сначала казался лишь отсутствием света и жизни, но потом начал обретать собственные качества, становился узким и удушающим, когда туннели сужались. Саймон перебирался через россыпи мусора и переплетенные корни или проходил через высокие, темные тайные помещения, наполненные воздухом и пергаментным шелестом крыльев летучих мышей. Нащупывая путь в огромных подземных галереях, слушая приглушенный шорох собственных шагов и шипение осыпавшейся со стен земли, Саймон полностью лишился чувства направления. Он вполне мог идти вверх по стене или блуждать по потолку, точно обезумевшая муха. Исчезло право и лево, когда его пальцы находили массивные стены и двери, что вели в другие туннели, он бездумно двигался дальше ощупью, попадая то в узкие коридоры, то в большие пещеры, где летали невидимые летучие мыши.
Призрак Олуха?
Саймона со всех сторон окутывал запах воды и камня. Его обоняние и слух, казалось, обострились в этой слепой, черной ночи, и, когда он ощупью пробирался вперед, неизменно вниз, его омывали ароматы полуночного мира – влажная суглинистая земля, почти такая же богатая, как хлебное тесто, безликий, но резкий дух камней, трепещущие запахи мха и корней и навязчивая сладковатая вонь маленьких гниющих существ, живых и умиравших. И надо всем висел проникавший всюду кисловатый минеральный привкус морской воды.
Морская вода? Лишенный зрения, он слушал, стараясь уловить гулкий шум океана. Как глубоко он оказался под Хейхолтом? До него доносились лишь слабые шорохи копавших землю существ и собственное хриплое дыхание. Неужели он умудрился пройти под неизмеримым Кинслагом?
Там! Слабые музыкальные тона, звон в дальних глубинах. Капающая вода.
Он спускался вниз. Стены были мокрыми.
«Ты мертв, Саймон Олух. Призрак, обреченный на скитания в пустоте.
Света нет. Его никогда и не было. Запах и тьма? Слышишь громкую пустоту? Так было всегда».
У него остался лишь страх, но и этого было достаточно – он боялся, значит, он жив! Да, его окутывала темнота, но еще был Саймон! И они не являлись единым целым. Пока нет…
А потом, так медленно, что он довольно долго не замечал разницы, свет вернулся, слабый и тусклый, и сначала перед бесполезными глазами Саймона висели лишь цветные точки. Затем – странное дело – он заметил перед собой что-то темное, более глубокую тень. Сгусток извивавшихся червей? Нет. Пальцы… рука… его рука! Он видел ее очертания, омытые слабым сиянием, а на смыкавшихся стенах туннеля разглядел толстый слой переплетенного мха, испускавшего собственный свет – бледное, бело-зеленое мерцание, которого хватало лишь на то, чтобы показать ему еще более непроглядный мрак туннеля и тень его собственных рук.
Но это был свет! Свет! Саймон бесшумно рассмеялся, и его смутные тени пересеклись на полу перед ним.
Туннель вывел его в очередную открытую галерею. Когда Саймон поднял глаза, его поразили созвездия сияющего мха, выросшего на далеком потолке, вдруг он почувствовал, как ледяная капля покатилась ему за шиворот, и увидел, что сверху медленно стекает вода, которая падает на камень у него под ногами со звуком, подобным удару крошечного молотка по стеклу. В сводчатой пещере было множество колонн, толстых по краям и узких в середине, какие-то толщиной с волос или струйку меда. Когда Саймон прошел вперед, он понял отдаленной частью своего затуманенного сознания, что это результат совместной деятельности воды и камня, а не человеческих рук.
Однако в тусклом свете он видел линии, происхождение которых не показалось ему естественным: складки мха под прямыми углами на стенах, разрушенные колонны среди сталагмитов, расставленные в определенном порядке, не похожем на случайный. Он понял, что оказался в помещении, где прежде звучал не только бесконечный стук падавших в каменные бассейны капель. Когда-то здесь гуляло эхо шагов. Но «когда-то» имело смысл лишь в том случае, если Время все еще оставалось реальностью. Он так долго блуждал в темных тоннелях и пещерах, что мог попасть в туманное будущее, или скрытое тенями прошлое, или в не помеченные на картах царства безумия – откуда ему знать?…
Опустив ногу после очередного шага, Саймон внезапно ощутил под ней ошеломляющую пустоту. Она упал в нечто холодное, черное и мокрое. Свет пролился на его руки у дальнего края ямы, но вода доходила ему лишь до колен. Ему показалось, что какое-то существо с когтями вцепилось ему в ногу, когда он выбрался из воды, дрожа в большей степени от испуга, чем от холода.
«Я не хочу умирать. Я хочу снова увидеть солнце».
Бедный Саймон, ответили его голоса. Безумец в темноте.
Дрожащий и мокрый, он, прихрамывая, преодолел зеленую мерцавшую пещеру, внимательно всматриваясь в черные пустоты – ведь в следующий раз они могли оказаться не такими мелкими. Слабые вспышки, розовые и белые, метались взад и вперед в ямах, через которые он перешагивал или обходил. Рыба? Блестящая рыба в глубинах земли?
Теперь, когда перед ним открывались одна большая пещера за другой, под слоем мха и сталактитов он стал замечать следы деятельности людей. В тусклом свете видел диковинные силуэты, рассыпавшиеся на части пролеты, когда-то бывшие балконами, сводчатые углубления в стенах, заросшие бледным мхом, быть может, прежде там находились окна или ворота. Когда Саймон, прищурившись, разглядывал в почти полной темноте детали, он почувствовал, как его взгляд каким-то непостижимым образом соскальзывает в сторону – предметы, скрытые тенями, казалось, хихикали одновременно со своими соседями.
Краем глаза он увидел, что одна из разбитых колонн, стоявших вдоль галереи, внезапно выпрямилась, превратившись в сияющий белый столб, украшенный гирляндами цветов. Но когда он повернулся, чтобы посмотреть, он обнаружил лишь груду битого камня, наполовину заросшего мхом и засыпанного землей. Глубокий сумрак пещер безумно искажался в его боковом зрении, в голове снова начала пульсировать боль. Непрекращавшийся шум воды он теперь воспринимал как удары молота по своему спутанному сознанию. Вновь вернулись голоса, наслаждавшиеся дикой музыкой.
Безумен! Мальчик безумен!
Пожалейте его, он потерялся, потерялся, потерялся!..
Мы все вернем, мальчик-мужчина! Мы все вернем!
Безумный Олух!
Когда Саймон проходил мимо еще одного туннеля, уходившего вниз, он начал слышать у себя в голове другие голоса, новые – более реальные и одновременно невероятные, отличавшиеся от тех, что так долго были его нежеланными спутниками. Некоторые из них кричали на языках, которых он не знал, если только не видел в древних книгах доктора.
Руакха, руакха Асу’а!
Т’си э-иси’ха ас’иригу!
Горят деревья! Где принц? Ведьмино дерево в огне, сады горят!
Полутьма вокруг него искажалась, изгибалась, словно он стоял в центре вращавшегося колеса. Саймон повернулся, слепо побрел вниз по туннелю и вскоре, сжимая руками мучительно болевшую голову, вошел в еще более просторный зал с совсем другим светом: из щелей в невидимом потолке у него над головой под разными углами падали тонкие голубые лучи, пронзая темноту, но не освещая тех мест, куда они попадали. Саймон снова уловил запах воды и незнакомых растений; слышал, как кричат и бегут куда-то мужчины, плачут женщины и звенит металл о металл. В странном, почти непроглядном мраке гремели звуки отчаянного сражения, но оно его не касалось. Он закричал – или только думал, что закричал, – но не услышал собственного голоса, лишь в голове у него не стихал оглушительный звон.
А потом, словно для подтверждения его уже очевидного безумия – мимо, в пронзенной голубыми лучами тьме – стали пробегать смутные фигуры, бородатые мужчины с факелами и топорами преследовали других, более стройных, с мечами и луками. И все они, преследователи и преследуемые, были прозрачными и смутными, как туман. Никто из них не касался и не видел Саймона, хотя он находился в самой гуще погони.
Jinguzu! Aya’ai! O Jingizu! – услышал он пронзительный скорбный крик.
Убивайте демонов ситхи, – кричали другие, хриплые голоса. – Сожжемихгнездо!
Плотно прижатые к ушам руки не могли заставить смолкнуть громкие голоса. Саймон брел вперед, пытаясь уйти от водоворота диковинных теней, потом упал в дверной проем и остался лежать на плоской площадке из белого камня. Он ощущал мягкий мох под ладонями, но глаза ничего не видели – его окружал сплошной мрак. Он пополз на животе вперед, пытаясь ускользнуть от ужасных голосов, кричавших от боли и гнева. Его пальцы касались трещин и впадин, но камень выглядел идеально гладким, точно стекло.
Саймон потянулся вверх и стал смотреть вперед, через огромное плоское море черной пустоты, пахнувшей временем, смертью и терпеливым океаном. Невидимый камешек выкатился из-под его ладони и долго, беззвучно падал, пока не послышался всплеск где-то далеко внизу.
Что-то большое и белое сияло рядом с ним. Он поднял тяжелую, продолжавшую болеть голову над краем подземного озера, посмотрел вверх и увидел всего в нескольких дюймах от того места, где лежал, нижние ступени огромной каменной лестницы, которая по спирали уходила вверх, поднималась вдоль стены пещеры, огибала подземное озеро и исчезала где-то далеко в темноте. Он не мог оторвать от нее взгляда, а в его фрагмента