И увидел крестьян, одетых в грубую домотканую одежду, но с праздничными деталями. Распущенные волосы женщин украшали синие, золотые и зеленые ленты. Ветер раздувал подолы юбок над голыми лодыжками. Несколько женщин бежали впереди и разбрасывали лепестки цветов, лежавших у них в фартуках. Мужчины, молодые и легконогие, и едва переставлявшие ноги старики несли на плечах срубленное дерево. Его ветки были, как и женщины, увиты лентами, и мужчины высоко подняли его над головами, весело потряхивая, когда вышли на дорогу.
Саймон слабо улыбнулся. Дерево-майя! Конечно. Сегодня же День Бельтейна, и они несут дерево-майя. Он часто видел, как такое же устанавливали на Площади Сражения в Эрчестере. На губах у него появилась широкая улыбка, и закружилась голова. Но он присел пониже в густом кустарнике.
Женщины запели, их приятные голоса слились в не слишком стройный хор, и все принялись танцевать и кружиться.
Приходи в Бередон,
К Вересковому холму!
Надень праздничную корону-венок!
Станцуй у моего огня!
Им отвечали мужчины хриплыми, но веселыми голосами:
Я станцую у твоего огня, красотка,
А потом в лесной тени
Мы ляжем на постель из цветов,
И придет конец нашим печалям!
А потом они вместе запели припев:
Так встань под этим Ирмансолом,
Спой хей-оп! Хей-ярроу!
Встань под майя-шестом,
Спой хей-оп! Бог растет!
Женщины начали новую песню о прекрасных розах, листьях лилий и Короле Цветов, когда веселая толпа поравнялась с тем местом, где прятался Саймон. На миг его увлекло общее веселье, и он начал продираться сквозь кустарник им навстречу. Когда Саймону осталось пройти не более десяти шагов до залитой солнцем дороги, один из ближайших к нему мужчин споткнулся, запутавшись в развевавшейся ленте. Его сосед помог ему высвободиться, и, когда мужчина убрал в сторону золотую ленту, его усатое лицо расплылось в широкой улыбке, зубы вспыхнули на солнце, и Саймон замер на месте, все еще оставаясь невидимым за деревьями.
«Что я делаю?! – выругал он себя. – Стоило тебе услышать веселые голоса, и ты сразу готов себя выдать? Эти люди веселятся, но пес будет рядом с хозяином – и горе чужаку, который появится среди них незваным».
Мужчина, за которым он наблюдал, что-то крикнул своему спутнику, но Саймон не сумел расслышать его слов из-за шума толпы, потом повернулся, поднял ленту и крикнул что-то еще кому-то другому. Украшенное дерево и толпа крестьян прошли мимо, а когда последние люди скрылись из вида, Саймон выскользнул на дорогу и последовал за ними – худой парнишка в оборванной одежде, он вполне мог сойти за дух Дерева, с тоской преследующий утерянный дом.
Праздничная толпа поднялась на небольшой холм за церковью. На огромных полях быстро исчезали последние лучи солнца, и тень от Дерева на крыше церкви легла на вершину холма, словно длинный нож с изогнутым лезвием. Саймон не знал, что собираются делать эти люди, а потому сильно от них отстал, пока они поднимали дерево по пологому склону, спотыкаясь и цепляясь за весеннюю поросль вереска. Наконец вспотевшие мужчины, которые обменивались громкими шутками, вертикально опустили ствол в заранее вырытую яму. Потом, пока одни придерживали не слишком устойчивое дерево, другие принялись укреплять его основание камнями.
Наконец они отошли в сторону. Дерево-майя слегка покачалось, потом наклонилось в сторону, и все от испуга стали смеяться. Но оно осталось стоять почти вертикально, до Саймона донеслись восторженные крики, и он сам не удержался от негромкого радостного восклицания, но ему пришлось отступить за деревья, в горле у него перехватило, и начался тяжелый приступ кашля, перед глазами потемнело: за весь день он не произнес ни единого слова.
На глаза у него навернулись слезы, когда он снова осторожно высунулся из-за дерева. У подножия холма развели костер. Его вершину освещало заходившее солнце, а снизу озаряли языки пламени – и дерево-майя казалось факелом, подожженным с двух сторон. Соблазнительные ароматы еды влекли Саймона к сплетничавшим старикам, которые разложили на земле у стены маленькой церкви куски ткани и приготовили ужин. Он испытал удивление и разочарование, когда увидел, какими скудными оказались их припасы – скромное угощение для праздничного дня, – здесь ему опять не повезло, у него было совсем немного шансов незаметно чем-то поживиться.
Молодые мужчины и женщины принялись танцевать вокруг дерева-майя, стараясь выстроиться в круг. Однако его не удалось завершить; кто-то спотыкался и падал, танцующие тщетно пытались дотянуться рукой до соседей, зрители веселились и кричали, видя, что танцоры никак не могут замкнуть круг. Один за другим молодые шатались, останавливались и падали, а некоторые, с беспомощным смехом, скатывались вниз по склону. Саймону ужасно хотелось к ним присоединиться.
Вскоре группы людей расположились на траве вдоль стены. Верхняя точка дерева, рубиновый наконечник, поймал последние лучи заходящего солнца, один из мужчин у подножия холма достал флейту, вырезанную из большой берцовой кости, и начал играть. Постепенно вокруг воцарилась тишина, которую время от времени прерывали редкий шепот, короткий визг и сдавленный смех. Наконец на землю спустилась синяя ночь, а горестный голос флейты устремился ввысь, точно душа печальной птицы.
Молодая женщина с темными волосами и тонкими чертами лица поднялась на ноги, опираясь рукой на плечо юноши. Слегка раскачиваясь, словно худенькая березка на ветру, она запела, и Саймон почувствовал, как его душа открывается навстречу песне, вечеру, терпеливому запаху травы и других растений.
О, верный друг, о, дерево Линден, —
пела она,
Что укрыло меня от изменника,
Снова стань мне другом.
Тот, кто был избранником моего сердца,
Кто обещал мне все в обмен на все,
Оставил меня, отвергнув мое сердце,
И превратил Любовь в ложь.
Куда он ушел, о дерево Линден?
В объятия какого сладкого друга?
И как мне вернуть его назад?
О, отыщи его для меня!
Не проси, прелестная госпожа,
Я не дам тебе ответа.
Ведь мне по силам лишь правда,
И я сберегу твои чувства.
Не отказывай мне, о дерево Линден,
Скажи, кто обнимает его сегодня?
Что за женщина отняла мои права?
Кто мешает ему откликнуться на мой зов?
О, прелестная госпожа, я скажу тебе правду —
Он больше к тебе не придет.
Сегодня вечером он шел по берегу реки,
Там он споткнулся и упал.
Теперь он обнимает женщину реки,
А она, в свою очередь, крепко держит его.
Но она вернет его обратно
Мокрого и холодного.
И так он вернется.
Мокрый и холодный…
Когда темноволосая девушка села, огонь в костре затрещал и принялся плеваться искрами, словно хотел посмеяться над нежной песней.
Саймон поспешил подальше от огня, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Голос женщины пробудил в нем отчаянную тоску по дому и поварятам, которые постоянно обмениваются шутками, небрежной доброте горничных, его постели, рву, длинным солнечным покоям Моргенеса и даже – с досадой обнаружил Саймон – суровому присутствию Рейчел Драконихи.
Шепот и смех в весенней темноте наполняли ночь, точно шорох мягких крыльев.
Около двух десятков людей собрались на улице перед церковью. Большинство из них, группами по два или три человека, как показалось Саймону, направлялись в сгущавшихся сумерках в сторону «Дракона и рыбака». Внутри горел огонь, который высвечивал собравшихся у крыльца людей. Когда Саймон приблизился к ним, продолжая вытирать глаза, запах мяса и коричневого эля накатил на него, точно океанская волна. Он шел медленно, отставая на несколько шагов от последней группы, размышляя о том, следует ли сразу спросить о работе или немного подождать в тепле и уюте, когда у хозяина появится минутка, чтобы с ним поговорить и убедиться, что ему можно верить. Ему вдруг стало страшно от мысли, что придется просить незнакомца о приюте, но особого выбора у него не было. Не мог же он спать в лесу, как дикий зверь?
Когда Саймон пробирался мимо компаний подвыпивших крестьян, споривших о достоинствах стрижки овец в конце сезона, он едва не споткнулся о темную фигуру, жавшуюся к стене под болтавшейся на ветру вывеской постоялого двора. Круглое розовое лицо с маленькими темными глазами повернулось, чтобы на него посмотреть. Саймон пробормотал извинения и уже собрался идти дальше, но тут вспомнил.
– Я вас знаю! – сказал он, обращаясь к скрючившемуся у стены мужчине, и темные глаза испуганно расширились. – Вы монах странствующего ордена, которого я встречал на Главной улице! Брат… брат Кадрах?
Кадрах, который в первый момент выглядел так, словно собрался бежать прямо на четвереньках, прищурился и более внимательно посмотрел на Саймона.
– Неужели вы меня не помните? – возбужденно спросил юноша. Знакомое лицо заставило его захмелеть, как от вина. – Меня зовут Саймон. – Пара крестьян повернулись и затуманенными взорами равнодушно посмотрели в их сторону, и ему вдруг стало страшно – он вспомнил, что сбежал из замка. – Меня зовут Саймон, – повторил он, понизив голос.
На пухлом лице монаха появилось узнавание – и что-то еще.
– Саймон! Да, конечно, мальчик! Что в таком случае привело тебя сюда из великого Эрчестера. В унылый маленький Флетт? – Кадрах оперся о длинный посох, стоявший у стены, и с трудом поднялся на ноги.