– Как ты научился песням ситхи, Бинабик? – спросил он, когда они через несколько шагов оказались на широкой вершине холма, купавшейся в лучах солнца.
– Мы еще поговорим об этом, Саймон, – ответил тролль, оглядываясь по сторонам. – Вон там, смотри! Тропинка спускается к монастырю Святого Ходерунда.
Примерно на расстоянии броска камня ниже того места, где они стояли, прижимаясь к склону холма, точно мох, растущий на древнем дереве, на равном расстоянии друг от друга расположились двойные ряды ухоженного виноградника. Их разделяли горизонтальные террасы с закругленными краями, как будто земля здесь обрела свою форму давным-давно. Между кустами вниз по склону сбегали извилистые тропинки, под стать самим посадкам.
В долине, с одной стороны под охраной младшего кузена гор Вилдхельм, а с другой – темной границы леса, виднелись фермерские поля, разбитые в форме корзины с безупречной симметрией научного манускрипта. Дальше, едва различимые за вершиной холма, расположились маленькие постройки аббатства, простые, но ухоженные и в хорошем состоянии деревянные домики и огороженное забором поле, на котором сейчас не паслись овцы или коровы. Ворота, единственный небольшой движущийся предмет на огромном гобелене, медленно раскачивались на ветру.
– Иди по тропинке, Саймон, и очень скоро мы с тобой поедим, а может быть, попробуем монастырского вина.
Бинабик быстро зашагал вниз, и вскоре они с Саймоном уже шли через виноградник, а Кантака, недовольная медлительностью своих спутников, прыгнула вниз и перелетела через кусты, не потревожив ни одной ветки и не раздавив своими большими лапами ни одной ягоды.
Саймон смотрел под ноги, когда быстро спускался по крутой тропе, чувствуя, как скользят подошвы во время каждого длинного шага. И вдруг скорее ощутил, чем увидел какое-то присутствие впереди. Он подумал, что Бинабик остановился его подождать, и с мрачным видом поднял голову, собираясь сказать что-нибудь про милосердие к тем, кто не вырос в горах, но тут перед глазами у него возникло существо из кошмара, он закричал от ужаса, поскользнулся, плюхнулся на землю и съехал вниз по склону примерно на две длины руки.
Бинабик его услышал, обернулся, бросился обратно вверх по склону и вскоре обнаружил Саймона, сидевшего в грязи под большим потрепанным пугалом. Маленький тролль взглянул на криво висевшее на шесте чучело с грубо раскрашенным лицом, практически стершимся из-за ветра и дождя, потом посмотрел на Саймона, который сидел на тропе и облизывал ободранные ладони, но не стал смеяться сразу. Сначала он помог ему встать, ухватив маленькими, сильными руками за локти и поставив на ноги. Затем повернулся и снова начал спускаться по тропе, а Саймон стоял и сердито хмурился, прислушиваясь к долетавшим до него снизу приглушенным звукам веселья маленького тролля.
Он с мрачным видом стряхнул со штанов грязь, насколько это было возможно, и проверил два свертка за поясом – стрелу и манускрипт, чтобы убедиться, что они не пострадали. Бинабик не мог знать про вора, повешенного на пересечении дорог, но он видел ситхи, попавшего в ловушку лесника. Тогда почему тролль так развеселился, когда понял, что его испугало?
Саймон чувствовал себя ужасно глупо, но, когда снова взглянул на чучело, его невольно передернуло от нехорошего предчувствия. Потянувшись вверх, он ухватился за пустой мешок, служивший головой, грубый и холодный на ощупь, сложил его и засунул в бесформенный, сильно потрепанный плащ, болтавшийся на плечах, чтобы спрятать невидящие, тусклые глаза. И пусть тролль веселится.
Бинабик, который уже успокоился, ждал его на тропе чуть дальше. Он не стал извиняться, только погладил Саймона по запястью и улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ, но не так широко, как тролль.
– Когда я был здесь три месяца назад, – сказал Бинабик, – по дороге на юг, мне довелось попробовать совершенно замечательную оленину! Братьям разрешено иногда, очень редко, охотиться на оленей в королевском лесу, чтобы позаботиться о путниках, проходящих мимо, ну и, конечно, для них самих. Ого, вот он… и дым поднимается!
Они свернули за последний выступ холма, и теперь ворота печально скрипели прямо под ними. Впереди и ниже по склону уже виднелись соломенные крыши аббатства. Плюмажи дыма действительно поднимались над ними тонкими завитками, которые ветер уносил к вершине холма, где они рассеивались в воздухе. Но дым шел не из трубы или специального отверстия.
– Бинабик… – проговорил Саймон, удивление которого еще не превратилось в тревогу.
– Сгорело, – прошептал Бинабик. – Или догорает. Дочь Гор!.. – Ворота с грохотом захлопнулись и тут же распахнулись снова. – Страшный гость пришел в дом святого Ходерунда.
Саймону, который никогда прежде не видел аббатство, пожарище, окутанное дымом, казалось, оживило рассказ Бинабика про Поле Костей. Как и в те ужасные, безумные часы, проведенные в подземельях замка, он почувствовал, что жадные когти прошлого вцепились в него и толкают настоящее в темное место, где царят страх и сожаления.
От часовни, самого аббатства и хозяйственных построек осталась лишь окутанная дымом скорлупа. Обуглившиеся стропила, на которых полностью сгорела солома, лежали под невероятным весенним небом, точно почерневшие ребра, оставшиеся после пира голодного божества.
И повсюду, подобно разбросанным тем же божеством гадальным костям, лежали тела по меньшей мере двадцати мужчин, таких же безжизненных, как чучело на вершине холма.
– Камни Чукку… – выдохнул Бинабик, не сводя с них взгляда, и легко хлопнул себя по груди ребром ладони.
Он шагнул вперед и поспешил вниз по склону, на ходу снимая с плеча сумку. Обрадованная Кантака залаяла и принялась радостно прыгать на месте.
– Подожди, – еле слышным шепотом попытался остановить его Саймон. – Подожди! – громко позвал он тролля и бросился за ним. – Вернись! Что ты делаешь? Тебя убьют!
– Это произошло несколько часов назад, – крикнул Бинабик, не оборачиваясь.
Саймон увидел, что он наклонился над первым телом, до которого добрался, и тут же поспешил дальше.
Задыхаясь, чувствуя, как сердце отчаянно колотится в груди от страха, несмотря на очевидную правоту тролля, Саймон посмотрел на то же тело, когда пробегал мимо – мужчина в черной рясе, судя по виду, монах, лежал, уткнувшись лицом в траву. Из шеи торчала стрела, и мухи осторожно разгуливали по уже высохшей крови.
Через несколько шагов Саймон за что-то зацепился и упал, больно оцарапав ладони о гравий, которым была выложена дорожка. Когда он понял, обо что споткнулся, и увидел, как мухи снова садятся на уставившиеся в небо глаза, его мучительно, отчаянно вырвало.
Саймон отполз в тень каштана, там его и нашел Бинабик. Голова юноши безвольно болталась из стороны в сторону, когда Бинабик, точно заботливая и умелая мать, стирал пучком травы остатки рвоты с его подбородка. Запах бойни окутывал все вокруг.
– Это плохо. Плохо. – Бинабик мягко прикоснулся к плечу Саймона, как будто хотел убедиться, что тот действительно существует в реальности, затем сел на пятки и, прищурившись, посмотрел на последние красные лучи заходящего солнца. – Я не могу найти здесь никого живого. По большей части убиты монахи, одетые в рясы аббатства, но есть и другие.
– Другие?… – Из горла Саймона вырвался звук, похожий на бульканье.
– Мужчины в одежде путешественников… Из Фростмарша, наверное, они остановились здесь, чтобы переночевать, хотя их довольно много. У нескольких я видел бороды, и, на мой взгляд, они похожи на риммеров. Этого я не понимаю.
– Где Кантака? – слабым голосом спросил Саймон, который неожиданно для себя понял, что волнуется за волчицу, хотя из них троих ей наверняка угрожала наименьшая опасность.
– Бегает. Нюхает. Она очень возбуждена. – Саймон заметил, что Бинабик разобрал свой посох и засунул нож за пояс. – Я бы хотел понять, – проговорил Бинабик, глядя на поднимавшийся в небо дым, когда Саймон наконец сел, – что здесь произошло. Разбойники? Или что-то на религиозной почве – я слышал, такое нередко случается у вас, эйдонитов. Или нечто совсем другое? Очень интересно…
– Бинабик… – Саймон сплюнул. Во рту у него пахло, как от сапог свиновода. – Мне страшно.
Где-то вдалеке на удивление пронзительно и резко залаяла Кантака.
– Ты напуган. – Улыбка Бинабика была тонкой, точно веточка дерева. – И бояться тебе следует.
Хотя его лицо казалось ясным и спокойным, в глазах тролля Саймон видел потрясение и нечто сродни беззащитности. Это испугало его больше, чем все остальное. И было кое-что еще: намек на покорность, как будто Бинабик совершенно не ожидал стать свидетелем столь жутких событий.
– Я думаю… – начал Бинабик, когда лай Кантаки превратился в громкое рычание, вскочив на ноги. – Она что-то нашла, – сказал он и, с силой потянув изумленного юношу за запястье, поставил его на ноги. – Или что-то нашло ее…
Бинабик помчался в сторону звуков, и Саймон, спотыкаясь, поспешил за ним, а желание бежать прочь и страх метались у него в голове, точно летучие мыши. На ходу Бинабик засунул палец в трубку, Саймон понял – и это осознание наполнило его тяжелым, внушавшим ужас чувством, – что он приготовил дротик с черным наконечником.
Они пробежали по территории аббатства, прочь от сгоревших зданий, через сад, на сердитый голос Кантаки. Дождь яблоневых цветов падал на землю, ветер разгуливал на границе леса.
Меньше чем через десять шагов они увидели Кантаку, шерсть у нее стояла дыбом, а глухое рычание отозвалось у Саймона в животе. Она поймала монаха и заставила его отступить к стволу тополя. Несчастный держал в руках, высоко над головой, знак Дерева, как будто пытался призвать небесную молнию на злобного зверя. Несмотря на героическую позу, болезненная бледность лица и дрожавшая рука говорили о том, что он не рассчитывает на защиту молнии. Его широко раскрытые от страха глаза были прикованы к Кантаке, и он еще не видел Бинабика и Саймона.
– Эйдонис файелис экстуланин мей…