– Остальные?… – с огромным трудом произнес он.
– Отдыхай. Ты должен отдохнуть.
– Наконец мы с этим человеком согласились хоть в чем-то. – Бинабик улыбнулся своему пациенту. – Тебе нужно поспать.
Казалось, Лангриан хотел еще что-то сказать, но его веки опустились, словно послушались совета, и он уснул.
В тот день произошли сразу две вещи. Первая – когда Саймон, монах и тролль ели скромную трапезу. Поскольку Бинабик не хотел оставлять Лангриана, у них не было свежей дичи, и пришлось обойтись вяленым мясом и тем, что удалось добыть в лесу Саймону и Хенфиску – ягодами и несколькими не совсем спелыми орехами.
Когда они сидели и молча жевали свой скудный обед, каждый погрузившись в собственные и такие разные мысли – Саймон думал про жуткое колесо из сна и представлял ликующих на поле боя Джона и Камариса, – брат Дохаис умер.
Он тихонько сидел неподалеку, не спал, но и не ел, отказался от ягод, которые ему предложил Саймон, недоверчиво, точно испуганное животное, глядя на них, пока Саймон не убрал руку – потом вдруг задрожал и повалился на землю вперед лицом. К тому моменту, когда они его перевернули, глаза Дохаиса закатились, и стали видны отвратительные белки на грязном лице; еще через мгновение он перестал дышать, хотя тело оставалось жестким, как бревно. Несмотря на потрясение, которое испытал Саймон, он был уверен, что перед самым концом Дохаис прошептал: «Король Бурь». Эти два слова грохотали у Саймона в ушах и волновали сердце, хотя он не знал почему, если не считать того, что они звучали в его сне. Ни Бинабик, ни монах ничего не сказали, но Саймон не сомневался, что они тоже их слышали.
Хенфиск, удивив Саймона, горько плакал над телом Дохаиса, а Саймон каким-то непостижимым образом почувствовал нечто сродни облегчению, диковинное ощущение, которого он не понимал и не мог прогнать. Лицо Бинабика было непроницаемым точно камень.
Второе событие произошло примерно через час, когда Бинабик и Хенфиск начали спорить.
– …Я согласен, мы поможем, но ты серьезно заблуждаешься, если думаешь, что имеешь право мне приказывать. – Бинабик жестко контролировал свой гнев, но его глаза превратились в две узкие щели под бровями.
– Но ты поможешь похоронить только Дохаиса! Неужели ты готов бросить остальных, чтобы они стали пищей для волков?
Хенфиск совсем не контролировал свой гнев, выпученные, широко раскрытые глаза на покрасневшем лице злобно уставились на Бинабика.
– Я попытался помочь Дохаису, – рявкнул в ответ тролль, – и потерпел поражение. Мы его похороним, если таково твое желание. Но в мои планы не входит потратить три дня на то, чтобы предать земле всех твоих братьев. К тому же они могут послужить гораздо более отвратительным целям, чем стать «пищей для волков», – и, вероятно, служили при жизни, некоторые из них!
Хенфиску потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в запутанной речи Бинабика, но когда он понял, что тот имел в виду, его лицо стало еще краснее, если такое вообще было возможно.
– Ты… ты язычник, чудовище! Как ты можешь плохо говорить про мертвецов, которые еще не преданы земле? Ты… ядовитый гном.
Бинабик улыбнулся, но его улыбка была холодной и смертельно опасной.
– Если ваш Бог так любит твоих собратьев, значит, он забрал их… души, да?… в Рай, а то, что они останутся лежать на земле, причинит вред только их смертным телам…
Прежде чем прозвучало еще одно слово, обоих противников отвлекло от спора глухое рычание Кантаки, которая дремала у дальней стороны костра, рядом с Лангрианом. Через мгновение стало ясно, что встревожило серую волчицу.
Лангриан заговорил.
– Кто-нибудь… предупредите… аббата… предательство!.. – Голос монаха был не громче хриплого шепота.
– Брат! – вскричал Хенфиск и, прихрамывая, бросился к Лангриану. – Побереги силы!
– Пусть говорит, – вмешался Бинабик, – это может спасти нам жизнь, риммер.
Прежде чем Хенфиск ему ответил, Лангриан открыл глаза. Монах посмотрел сначала на Хенфиска, потом вокруг себя и задрожал, как будто от страшного холода, хотя был завернут в толстый плащ.
– Хенфиск… – прохрипел он, – остальные… они…
– Все мертвы, – просто сказал Бинабик.
Риммер бросил на него взгляд, полный ненависти.
– Усирис забрал их к себе, – сказал он. – И пощадил только тебя.
– Я… этого боялся…
– Ты знаешь, что произошло в аббатстве? – Тролль наклонился вперед и положил новую влажную тряпицу на лоб монаха. Только сейчас за кровью, шрамами и тяжелым состоянием Саймон увидел, что брат Лангриан совсем молод и ему не больше двадцати лет. – Постарайся не слишком утомить себя, – добавил Бинабик, – но расскажи нам, что тебе известно.
Лангриан снова закрыл глаза, как будто уснул, но на самом деле он просто собирался с силами.
– Дюжина или около того мужчин пришли… Они подобрались незаметно… не по Дороге. – Он облизнул губы, и Бинабик взял мех с водой. – Много больших… групп путешествует в эти дни. Мы их накормили, и брат Сенесефа… отвел их в Зал путников.
Монах напился, продолжая говорить, и казалось, что к нему постепенно, очень медленно возвращаются силы.
– Они были странной компанией… не спустились вечером в главный зал, только их командир, мужчина с бесцветными глазами… в уродливом шлеме… и темных доспехах… он спросил… спросил, не слышали ли мы про отряд риммеров, направляющихся на север из Эрчестера…
– Риммеры? – нахмурившись, переспросил Хенфиск.
«Эрчестер? – подумал Саймон, напрягая память. – Кто бы это мог быть?»
– Аббат Квинсинес ответил, что мы ничего не слышали про такой отряд… и странного мужчину, казалось, его ответ удовлетворил. Аббат выглядел встревоженным, но, разумеется, не поделился своими мыслями с… нами, молодыми братьями…
На следующее утро один из братьев пришел с полей на холмах и рассказал, что с юга приближаются всадники… путников, прибывших накануне, его сообщение очень… заинтересовало, и они сказали, что это… другая часть их основного отряда, с которой они должны встретиться. Командир с бесцветными глазами… вывел своих людей в большой двор, чтобы приветствовать вновь прибывших – точнее, мы так подумали…
Когда новый отряд добрался до Винного холма и его увидели из аббатства… нам показалось, что их всего на несколько человек меньше, чем прибывших накануне гостей…
Здесь Лангриану, который слегка задыхался, пришлось остановить рассказ, чтобы передохнуть. Бинабик собрался дать ему настой, чтобы он уснул, но тот отмахнулся.
– Больше… особо рассказывать нечего. Кто-то из братьев увидел, как из Зала путников выбежал один из гостей, который на ходу надевал плащ – они все были в плащах, хотя утро выдалось довольно теплое, – а еще наш брат успел заметить, как на солнце вспыхнул клинок меча. Он побежал к аббату, подозревавшему что-то подобное. Квинсинес вышел к командиру прибывшего накануне отряда. Тем временем мы видели, что по холму спускаются всадники – все до одного риммеры, бородатые и с косами. Аббат заявил командиру, что он и его люди должны остановиться и аббатство Святого Ходерунда не будет местом драки каких-то разбойников. Вожак вытащил меч и приставил его к горлу Квинсинеса.
– Эйдон милосердный, – выдохнул Хенфиск.
– А через мгновение мы услышали топот копыт. Брат Сенесефа бросился к воротам, ведущим во двор, и принялся выкрикивать предупреждения приближавшимся чужакам. Один из… «гостей»… выпустил стрелу ему в спину, а вожак перерезал горло аббату.
Хенфиск всхлипнул и сотворил знак Дерева у сердца, но лицо Лангриана оставалось серьезным и бесстрастным, и он без паузы продолжил повествование:
– А потом началась бойня, прибывшие накануне чужаки набрасывались на братьев с ножами и мечами или вытаскивали спрятанные раньше луки и стрелы. Когда новый отряд проехал в ворота, мы увидели у всех в руках мечи. Думаю, они услышали предупреждение Сенесефы и видели, как его застрелили в арке ворот.
Я не знаю, что происходило дальше, понять это в воцарившемся безумии было невозможно. Кто-то бросил зажженный факел на крышу часовни, и она тут же загорелась. Я побежал за водой, вокруг меня кричали люди и лошади, и… что-то ударило меня по голове. Вот и все.
– Значит, тебе неизвестно, кто входил в эти две банды? – спросил Бинабик. – Они сражались друг с другом или были союзниками?
Лангриан с серьезным видом кивнул.
– Они были врагами. Тем, что устроили засаду, пришлось с другим отрядом гораздо труднее, чем с безоружными монахами. Это все, что я могу сказать… все, что знаю.
– Пусть они сгорят в адском пламени! – вскричал брат Хенфиск.
– Так и будет. – Лангриан вздохнул. – Думаю, мне нужно поспать.
Он закрыл глаза, но его дыхание не изменило ритма.
Бинабик выпрямился.
– Я немного прогуляюсь, – сказал он, и Саймон кивнул. – Нинит, Кантака, – позвал тролль.
Волчица вскочила, потянулась и последовала за ним. Через мгновение Бинабик скрылся в лесу, оставив Саймона с тремя монахами, двумя живыми и одним мертвым.
Похороны Дохаиса были короткими и совсем простыми. Хенфиск нашел саван в развалинах аббатства, они завернули в него худое тело Дохаиса и опустили в яму, которую вырыли на кладбище аббатства, Лангриан спал в лесу под охраной Кантаки. Копать землю оказалось совсем не просто – во время пожара в большом сарае сгорели деревянные ручки лопат, остались только лезвия, которые приходилось использовать вручную – тяжелая, утомительная работа, и пот лил с них ручьями. К тому времени, когда брат Хенфиск закончил сдержанную молитву, сопроводив ее обещаниями божественного наказания – судя по всему, в своем религиозном рвении он забыл, что брат Дохаис находился далеко от аббатства, когда там орудовали убийцы, – день уже близился к вечеру, и начали спускаться сумерки.
Солнце висело так низко, что от него остался лишь яркий след над вершиной Винного холма, а трава в церковном дворе стала темной и холодной. Бинабик и Саймон оставили Хенфиска, стоявшего на коленях у могилы с плотно закрытыми в молитве глазами, и отправились исследовать территорию вокруг аббатства, чтобы попытаться найти что-нибудь полезное.