Гутвульф встретил Фенгболда в приемной. Граф Фальшира смыл дорожную пыль и песок с лица и волос после их утренней встречи и надел красную бархатную куртку с семейным серебряным орлом, вышитым на груди так, что его перья причудливо торчали в разные стороны.
– Ну, Гутвульф, ты его видел? – спросил Фенгболд.
Граф Утаниата кивнул:
– Да, ты тоже его увидишь. Проклятье, именно ему следует подышать морским воздухом Мермунда, а не Мириамель. Он выглядит… я даже не знаю, он кажется совершенно больным. И в тронном зале холодно, как в леднике.
– Значит, это правда? – мрачно спросил Фенгболд. – Относительно принцессы? Я надеялся, что он передумал.
– Она отправилась на запад, к морю. Похоже, тебе придется ждать великого дня еще некоторое время. – Гутвульф усмехнулся. – Я уверен, ты найдешь чем заняться до возвращения принцессы.
– Это не проблема. – Губы графа Фальшира скривились, словно он попробовал чего-то кислого. – Я лишь боюсь, что он может отказаться от своего обещания. Я слышал, что никто не знал о ее болезни, пока она не уехала.
– Ты слишком много беспокоишься, – сказал Гутвульф. – Это все женские капризы. Элиасу необходим наследник. Радуйся, что ты подходишь в качестве зятя лучше, чем я. – Гутвульф насмешливо оскалил зубы. – На твоем месте я бы отправился в Мермунд и добился расположения принцессы. – Он отдал ему насмешливый салют и зашагал прочь, оставив Фенгболда перед высокими дубовыми дверьми тронного зала.
Она даже издалека видела, что граф Фенгболд пребывает в отвратительном расположении духа. Его походка с болтавшимися, как у маленького мальчишки, которого выгнали из-за стола во время ужина, руками, громкий, демонстративный стук каблуков по каменным плиткам пола возвещали о его настроении. Она протянула руку и дернула Джейл за рукав. Когда большеглазая девушка подняла взгляд, уверенная, что как-то провинилась, Рейчел указала в сторону приближавшегося графа Фальшира.
– Тебе лучше убрать ведро подальше, девочка. – Рейчел взяла швабру из руки девушки. Ведро с мыльной водой стояло посреди коридора, прямо на пути раздраженного дворянина.
– Поспеши, глупая девчонка! – прошипела Рейчел, и в ее голосе явственно прозвучала тревога.
Как только она произнесла эти слова, Рейчел поняла, что ей следовало помолчать. Фенгболд ругался под нос, лицо застыло в злой гримасе. Джейл бросилась выполнять ее распоряжение, не удержала в мокрых пальцах ведро, оно упало с громким стуком, и мыльная вода выплеснулась через край на пол. Фенгболд, который подошел уже совсем близко, наступил прямо в растекавшуюся лужу, на миг потерял равновесие, вскинул руки вверх, схватился за висевший на стене гобелен, а Рейчел в безмолвном ужасе наблюдала за происходящим. Им всем сопутствовала удача – гобелен выдержал вес Фенгболда и позволил ему удержаться на ногах; тем не менее через мгновение гобелен начал сползать со стены, пока не оказался в луже мыльной воды.
Рейчел посмотрела на покрасневшее лицо графа Фальшира и сразу повернулась к Джейл:
– Убирайся, неуклюжая корова. С тобой все понятно. Прочь!
Джейл, бросив беспомощный взгляд на Фенгболда, повернулась и побежала, и ее огромный зад жалким образом колыхался на ходу.
– А ну, вернись, шлюха! – заорал Фенгболд, и его челюсть затряслась от ярости, длинные черные волосы в беспорядке свисали на лицо. – Я получу свое за… за это… это…
Рейчел, продолжавшая одним глазом поглядывать на графа, наклонилась и подняла промокший край гобелена из лужи. Она сама не могла снова его повесить и просто стояла, держа гобелен, с которого капала вода, на весу, а Фенгболд бушевал:
– Посмотри! Посмотри на мои сапоги! Я перережу горло суке, она их испортила! – И тут граф повернулся к Рейчел: – Как ты осмелилась отослать ее?
Рейчел опустила глаза, что не вызвало особых затруднений, потому что молодой аристократ был на фут выше.
– Я сожалею, господин, – сказала она, и из-за искреннего страха в ее голосе прозвучало уважение. – Она глупая девчонка, господин, и ее накажут, но я старшая горничная, и вся вина ложится на меня. Я очень, очень сожалею.
Фенгболд несколько долгих мгновений не сводил с нее взгляда, потом прищурился, сделал короткий шаг к ней и отвесил звонкую пощечину. На щеке Рейчел тут же появился красный след, который начал расползаться точно лужа на полу.
– Тогда передай это толстой шлюхе, – прорычал Фенгболд, – и если я увижу ее еще раз, пусть знает, что я сверну ей шею. – Он посмотрел на старшую горничную и зашагал по коридору, оставляя на каменных плитках мокрые следы.
«Да, он и на это способен», – подумала Рейчел, когда вечером сидела на своей постели, прижимая влажную тряпицу к горевшей щеке. А в спальне горничных рыдала Джейл. У Рейчел не хватило сил даже накричать на нее, но одного лишь вида распухшей щеки Рейчел было достаточно, чтобы толстая добрая девушка принялась отчаянно рыдать.
«Добрые Риап и Пелиппа. Я бы предпочла получить две такие пощечины, только бы не слышать ее плача», – думала Рейчел.
Она улеглась на жесткий тюфяк – Рейчел спала на нем из-за того, что у нее постоянно болела спина, – накрылась с головой, чтобы не слышать рыданий Джейл, и уловила собственное теплое дыхание на лице.
«Наверное, так себя чувствует грязное белье в корзине, – подумала она и тут же отругала себя за глупые мысли. – Ты превращаешься в бесполезную старуху…»
И вдруг она заплакала – впервые с тех пор, как узнала об исчезновении Саймона.
«Я просто слишком устала, – думала она. – Иногда мне кажется, что я могу упасть там, где стою, упасть, точно сломанная швабра, у ног молодых чудовищ, топающих по моему замку и относящихся к нам так, словно мы грязь, – они, вероятно, просто вышвырнут меня прочь вместе с пылью. Как я устала… если бы только… если бы…»
Воздух под одеялом стал душным и жарким. Рейчел перестала плакать – что толку от слез? Оставим их взбалмошным девчонкам – и почувствовала, что засыпает, словно погружалась в теплую, вязкую воду.
В ее сне Саймон не умер, не погиб в ужасном пожаре, который унес Моргенеса и нескольких стражников, бросившихся в огонь, чтобы его потушить. Даже граф Брейагар нашел в огне свою смерть, когда обрушился охваченный пламенем потолок… Нет, Саймон жив и здоров. Что-то в нем изменилось, но Рейчел не могла понять, что именно – взгляд или более жесткая линия челюсти? – это не имело значения. Однако она видела живого Саймона, и во сне сердце Рейчел вернулось к жизни. Она представляла его, мертвого мальчика – ее мертвого мальчика; разве не она вырастила его как собственного ребенка, пока Саймона у нее не забрали?
Он стоял в каком-то почти абсолютно белом месте и смотрел на огромное белое дерево, вытянувшееся в высоту, как лестница к Трону Господа. И, хотя он держался уверенно, откинув голову назад и не сводя глаз с дерева, Рейчел не могла не заметить, что его густые рыжие волосы нуждаются в стрижке… ну очень скоро она об этом позаботится… парню нужна твердая рука.
Когда она проснулась, отбросив смятое одеяло в сторону, Рейчел обнаружила, что вокруг темно – наступил вечер, – и тяжесть и боль потери вновь обрушились на нее, как соскользнувший со стены гобелен. Она села, потом медленно поднялась на ноги, и влажная тряпица упала на пол, только теперь она стала сухой, точно осенний лист. Ей не к лицу валяться на кровати, рыдая точно глупая девчонка. «Тебе нужно еще много сделать, – напомнила себе Рейчел, – не рассчитывай на отдых по эту сторону небес».
Гремел небольшой барабан, менестрель взял нежный аккорд на лютне и начал последнее четверостишие.
…И когда ты придешь, моя прекрасная леди,
Одетая в шелка Кандии?
И если ты захочешь править моим сердцем,
Следуй в Зал Эмитина!
Музыкант закончил, взяв последние изящные ноты, и поклонился, когда герцог Леобардис начал аплодировать.
– Зал Эмитина! – сказал герцог Эолейру, графу Над-Муллаха, который вслед за Леобардисом принялся вежливо хлопать в ладоши. На самом деле эрнистириец считал, что он слышал и лучшее исполнение. Впрочем, он не особенно любил любовные баллады, столь популярные при дворе в Наббане.
– Мне нравится эта песня, – с улыбкой сказал герцог. Его длинные седые волосы и розовые щеки делали его похожим на любимого старого двоюродного дедушку из тех, что пьют слишком много крепкого портера на эйдонитских пирах, а потом пытаются учить детей свистеть. Лишь струящиеся белые одеяния, украшенные ляпис-лазуритом и золотом, да золотой обруч на голове с перламутровым Зимородком указывали, что он отличается от обычных людей. – Знаете, граф Эолейр, я думал, что музыка всегда была источником силы Таига. Разве Ллут не считает себя величайшим покровителем менестрелей всего Светлого Арда, а ваш Эрнистир – естественным домом музыкантов? – Герцог наклонился через ручку небесно-голубого кресла, чтобы похлопать Эолейра по руке.
– Король Ллут и в самом деле держит возле себя менестрелей, – согласился Эолейр. – Пожалуйста, герцог, если я выгляжу озабоченным, это не имеет никакого отношения к вам. Ваша доброта достойна того, чтобы ее помнить. Нет, я должен признать, что меня беспокоят проблемы, которые мы обсуждали ранее.
В мягких голубых глазах герцога появилась тревога.
– Я уже говорил вам, мой Эолейр, что у нас еще будет время для подобных вещей. Иногда ожидание бывает очень утомительным, но тут ничего не поделаешь. – Леобардис сделал жест в сторону менестреля, который терпеливо ждал, стоя на одном колене.
Музыкант встал, поклонился и отошел. Фантастически сложный наряд окутал его, когда он присоединился к группе придворных, одетых в роскошные камзолы и туники. Наряды дам дополняли экзотические шляпки с крыльями, как у морских птиц или плавниками ярких рыб. В тронном зале, как и в нарядах придворных, преобладали приглушенные цвета: говорившие о тонком вкусе голубой, желтый и бежевый, розовый, белый и пенящаяся зелень. Возникало впечатление, что дворец построен из изящных морских камней, и все вокруг сглажено и смягчено объятиями океана.