«Так они сражались до тех пор, пока Престер Джон – а он был на двадцать лет старше Камариса – не устал, споткнулся и упал у ног принца Наббана.
Камарис, которого поразили сила и честь противника, вместо того чтобы на месте его зарубить, приставил Шип к латному воротнику Джона и попросил его обещать оставить Наббан в покое. Джон, не рассчитывавший, что противник окажется столь же милосердным, оглядел поле Нирулаг, на котором увидел лишь своих солдат, немного подумал, а потом лягнул Камариса-са-Винитта между ног».
– Нет! – закричал пораженный Саймон; Кантака подняла сонную голову, услышав его восклицание.
А Бинабик лишь усмехнулся и продолжил чтение рукописи Моргенеса.
– «Теперь уже Джон стоял над поверженным противником, и вот что он ему сказал: „Тебе предстоит еще многому научиться, но ты отважный и благородный человек, и я окажу все возможное уважение твоему отцу и семье, а также позабочусь о твоем народе. И, надеюсь, в ответ ты выучишь первый урок, тот, что я преподал тебе сегодня – и вот в чем он состоит: честь – это замечательная вещь, но она лишь средство, а не результат. Человек, который голодает с честью, не поможет своей семье, король, с честью падающий на свой меч, не спасет королевство“.
Когда Камарис пришел в себя от удивления, он был так восхищен новым королем, что с тех пор стал его самым верным последователем…»
– Почему ты прочитал это мне? – спросил Саймон.
Он чувствовал себя оскорбленным из-за ликования, с которым Бинабик читал об отвратительных деяниях величайшего героя страны… и все же то были слова самого Моргенеса, и, если подумать, они превращали короля Джона в реального человека, а не мраморную статую, вроде святого Сутрина, собиравшую пыль на фасаде собора.
– Мне это показалось интересным, – лукаво улыбнулся Бинабик. – Нет, настоящая причина заключалась в другом, – быстро объяснил он, когда Саймон нахмурился, – правда, я хотел, чтобы ты сделал некоторые выводы, и подумал, что у Моргенеса получится лучше, чем у меня.
Ты не хотел оставлять риммеров, – продолжал Бинабик, – и я понимаю твои чувства – ведь это не самый благородный поступок. А с моей стороны было совсем недостойно оставить мои обязательства перед Икануком невыполненными, но иногда нам приходится поступать вопреки чести – или, как принято говорить, против очевидно благородного… ты меня понимаешь?
– Не до конца. – На хмуром лице Саймона появилась насмешливая, но добродушная улыбка.
– Ах, вот оно как. – Бинабик философски пожал плечами. – Ко мухухок на мик агва ноп, говорим мы на языке кануков; «Когда он падает тебе на голову, ты понимаешь, что это камень».
Саймон стоически принялся обдумывать последние слова Бинабика, а тот начал укладывать свои вещи в сумку.
Бинабик определенно был прав относительно одного: поднявшись на вершину холма, они увидели лишь бесконечные, неповторимые темные пространства Альдхорта – зеленый и черный океан, застывший в момент, когда его волны ударяют о подножие гор. Древнее Сердце походило на море, перед которым сама земля готова отступить.
Пораженный Саймон смог лишь судорожно втянуть в себя воздух. Деревья раскачивались и тянулись вдаль, пока не исчезали в тумане, словно лес уходил далеко за пределы земли.
– Из всех моментов, когда тебе следовало слушать меня очень внимательно, сейчас наступает самый главный, – сказал Бинабик, увидев застывшего Саймона. – Если мы потеряем здесь друг друга, то можем больше никогда не встретиться.
– Я уже бывал в лесу, Бинабик, – проворчал Саймон.
– Только у самого края, друг Саймон. А теперь нам предстоит в него углубиться.
– До самого конца?
– Ха! Нет, это займет месяцы – год, кто знает? Нам предстоит уйти далеко от границы, поэтому будем надеяться, что нас посчитают зваными гостями.
Саймон смотрел вниз и чувствовал, как у него покалывает кожу. Темные молчаливые деревья, затененные тропы, никогда не знавшие и не слышавшие звука шагов… ему вдруг разом вспомнились истории городских и живущих в замке людей.
«Я должен туда войти, – сказал себе Саймон. – В любом случае я не считаю, что лес – это зло. Альдхорт просто старый… очень старый. И с подозрением относится к незнакомцам, во всяком случае, он заставляет меня так чувствовать. Но в нем нет зла».
– Пойдем, – сказал Саймон чистым и сильным голосом, но, когда Бинабик начал спускаться по склону, сотворил знак Дерева у себя на груди, так, на всякий случай, чтобы подстраховаться.
Они спустились по склону и миновали целую лигу заросшей травой равнины, подходившей к опушке Альдхорта, когда Кантака внезапно остановилась, склонив косматую голову набок. Солнце уже успело высоко подняться в небе, миновал полдень, и утренняя роса почти высохла. Когда Саймон и тролль шли к волчице, застывшей точно серая статуя, оба посматривали по сторонам. Однако ничто не нарушало неподвижность, царившую вокруг.
Кантака заскулила, когда они подошли, и склонила голову набок, прислушиваясь. Бинабик осторожно опустил заплечную сумку на землю, постаравшись, чтобы не стукнули лежавшие внутри кости и камни, а потом тоже стал прислушиваться.
Тролль уже открыл рот, собираясь что-то сказать, не обращая внимания на свисавшие на глаза волосы, но еще до того Саймон также услышал тонкий слабый звук, который то усиливался, то стихал, словно где-то высоко в небе летел косяк гоготавших гусей. Но нет, шум доносился не сверху – скорее казалось, будто он катится вдоль длинного коридора между лесом и горами, вот только с севера или юга, Саймон определить не смог.
– Что?… – начал он спрашивать.
Кантака снова заскулила и тряхнула головой, словно ей нравился звук, который она слышала. Тролль поднял маленькую смуглую руку, продолжая прислушиваться, потом снова закинул за плечи сумку и поманил Саймона, чтобы тот следовал за ним к темной границе леса.
– Псы, так я думаю, – сказал Бинабик. Волчица описывала вокруг них круги, то приближаясь, то удаляясь. – Я думаю, они далеко, еще в горах, на юге… над Фростмаршем. Однако чем раньше мы войдем в лес, тем будет лучше…
– Может быть, – сказал Саймон, стараясь не отставать от маленького тролля, который почти перешел на бег, – но их лай не похож на собак, которых я слышал…
– У меня появилась такая же мысль, – проворчал Бинабик. – Вот почему нам нужно двигаться как можно быстрее.
Обдумывая слова Бинабика, Саймон почувствовал, как холодная рука сжимает его внутренности.
– Стой, – сказал юноша.
– Что ты делаешь? – прошипел Бинабик. – Конечно, они еще далеко, но…
– Позови Кантаку. – Саймон упрямо стоял на месте.
Бинабик оценивающе посмотрел на него, потом свистом позвал волчицу, которая уже к ним возвращалась.
– Я надеюсь, что ты в самом скором времени мне все объяснишь… – начал тролль, но Саймон указал на Кантаку.
– Садись на нее. Садись прямо сейчас. Если нам нужно спешить, я смогу бежать – но у тебя слишком короткие ноги.
– Саймон, – сказал Бинабик, и в его глазах сверкнул гнев. – Я бегал по горным хребтам Минтахока, когда был ребенком…
– Мы сейчас на пологом склоне. Пожалуйста, Бинабик, ты ведь сам сказал, что нам нужно спешить!
Несколько мгновений тролль на него смотрел, потом повернулся, щелкнул языком, обращаясь к Кантаке, которая тут же опустилась животом на редкую траву. Бинабик закинул ногу на ее широкую спину и подтянулся, взявшись за густой мех на загривке, который использовал в качестве луки седла. Он еще раз щелкнул, и волчица поднялась сначала на передние лапы, затем на задние, и Бинабик оказался на ней верхом.
– Амму, Кантака, – резко сказал он, и волчица помчалась вперед.
Саймон удлинил шаг и побежал рядом с ними. Теперь они не слышали никаких других звуков, кроме шума, который издавали сами, но воспоминания о далеком вое заставляли вставать дыбом волосы на затылке у Саймона, а темное лицо Альдхорта все больше походило на приветственную улыбку друга. Бинабик низко наклонился к шее Кантаки и довольно долго не смотрел Саймону в глаза.
Так они и бежали бок о бок по длинному склону. Наконец, когда плоское серое солнце уже клонилось к горам у них за спиной, они добрались до первых деревьев, группы стройных берез – бледных горничных, провожавших посетителей в дом своего старого темного господина.
И, хотя равнина перед лесом была ярко освещена косыми лучами солнечного света, они сразу оказались в окутанном сумраком пространстве под деревьями, кроны которых находились где-то далеко наверху. Мягкий лесной пол смягчил их шаги, и они почти бесшумно, словно призраки, бежали по редкому внешнему лесу. Колонны света пробивались сквозь ветки, пыль поднималась над землей и мерцала между тенями.
Саймон быстро уставал, пот грязными струйками стекал по его лицу и шее.
– Мы должны зайти еще глубже, – сказал Бинабик, высоко сидевший на спине Кантаки. – Очень скоро двигаться быстро станет невозможно, и будет намного темнее. Тогда мы сможем отдохнуть.
Саймон ничего не ответил, он продолжал бежать, и теперь дыхание обжигало ему легкие.
Когда юноша перешел с бега на неуклюжую рысь, Бинабик соскользнул со спины волчицы и побежал рядом с ним. Лучи заходившего солнца скользили между стволами деревьев, лесная земля заметно потемнела, хотя верхние ветки сияли, точно цветные стекла в часовне Хейхолта. Саймон споткнулся о наполовину ушедший в землю камень, но Бинабик подхватил его за локоть, и юноша удержался на ногах.
– А теперь посиди, – сказал тролль.
Саймон молча опустился на землю, чувствуя, как подается под его весом мягкая почва. Через мгновение Кантака вернулась. Обнюхав все вокруг, она принялась слизывать пот с затылка Саймона; ему стало щекотно, но он слишком устал, чтобы возражать.
Присевший на корточки Бинабик изучал место, где они остановились, посреди спускавшегося небольшого склона, внизу которого змеился грязный ручеек.
– Когда ты снова начнешь дышать, – сказал он, – я думаю, мы можем перебраться туда. – И он пальцем указал на место вверх по склону, где стоял огромный дуб, чьи переплетающиеся корни не давали расти другим деревьям, в результате на расстоянии в броске камня от его массивного искривленного ствола оставалось свободное пространство.