В пламени пожаров риммеры совершали ужасные деяния, но у ситхи не осталось сил на сопротивление. Их миру пришел конец. Жестокие убийства, безжалостные пытки и унижения жертв, не оказывавших сопротивления, уничтожение под громкий хохот тысяч уникальных произведений, не подлежавших восстановлению… Кровавая армия Фингила оставила страшный след в истории – след, который уже никогда нельзя будет стереть. Вне всякого сомнения, те ситхи, что бежали в лес, слышали крики своих несчастных соплеменников, содрогались и рыдали, взывая о мести.
И в этот последний, фатальный час Инелуки вместе с Красной Рукой поднялся на вершину самой высокой башни Асу’а. Он решил, как стало очевидно довольно быстро, что, если ситхи не могут больше здесь жить, замок никогда не станет домом для людей.
В тот день он произнес слова более страшные, чем любые сказанные им прежде, их наполняло больше ненависти, чем при создании Скорби. И когда его голос грохотал над пылающими пожарами, риммеры с криками падали во дворе замка, их лица чернели, кровь лилась из глаз и ушей. Песнь Инелуки поднялась на невыносимую высоту и тут же превратилась в чудовищный крик агонии. От ослепительной вспышки пламени небо стало белым, а в следующее мгновение наступила тьма столь полная, что даже Фингил, находившийся в миле от замка в своем шатре, подумал, что ослеп.
Однако в некотором смысле Инелуки потерпел поражение. Асу’а остался стоять, он продолжал гореть, хотя большая часть армии Фингила лежала на земле у основания башни и умирала. А в самой башне, странным образом не пострадавшей от дыма или пламени, ветер рассеивал шесть кучек серого пепла, разбрасывая его по полу.
Скорбь… У Саймона кружилась голова, он едва дышал. Свет факелов отчаянно мерцал. Склон горы. Я слышу скрип колес фургона… они привезли Скорбь. Я помню, он был подобен Дьяволу в коробке… сердце огромной скорби.
– Так Инелуки умер, – продолжал Ярнауга. – Один из лейтенантов Фингила, издавший через несколько минут последний вздох, поклялся, что он видел, как из башни вылетело нечто огромное, алое, точно угли в костре, оно извивалось, словно дым, и потянулось к небу, как огромная красная рука…
– Неееет! – закричал Саймон, вскакивая на ноги. Его схватила одна рука, чтобы остановить, потом другие, но он стряхнул их, словно клочья паутины. – Они привезли серый меч, ужасный меч! И я его увидел! Я видел Инелуки! Он был… он был…
Вокруг него раскачивалась комната вместе с удивленными лицами – Изгримнур, Бинабик, старик Ярнауга возвышались над ним, точно рыбы, выпрыгивающие из пруда. Он хотел рассказать им о склоне горы и белых демонах, но перед глазами у него опустился черный занавес, а в ушах раздался оглушительный рев…
Саймон бежал по темным коридорам, и его единственными спутниками были слова в темноте.
Олух! Иди к нам! Здесь для тебя приготовлено место!
Мальчик! Смертный ребенок! Что он видит, что видит?
Заморозьте ему глаза и отнесите в тень. Накройте цепким, жалящим холодом.
Над ним нависли чудовищные очертания, тень головы с оленьими рогами, массивная, точно холм, украшенная короной из бледных камней, ее глаза пылали красным огнем. Рука также была красной, и, когда она его схватила, пальцы обожгли, словно огненные печати. Вокруг мерцали белые лица, подобные пламени свеч в темноте.
Колесо поворачивается, смертный, поворачивается, поворачивается… Кто ты, чтобы пытаться его остановить?
Он муха, маленькая муха…
Алые пальцы сжались, огненные глаза сияли тьмой и безграничным смехом. Саймон кричал и кричал, но ответом ему был лишь безжалостный смех.
Он пришел в себя, избавившись от страшного хора голосов и сжимавших его рук, и обнаружил зеркальное отображение сна – лица, склонившиеся над ним, бледные в свете факелов, точно волшебный круг грибов. А за расплывчатыми лицами стены, казалось, покрывали точки яркого света, терявшиеся в темноте наверху.
– Кажется, он очнулся, – сказал голос, и внезапно мерцавшие точки превратились в висевшие на стене горшки, он лежал на полу в кладовой.
– Мне не нравится, как он выглядит, – нервно проговорил чей-то глубокий голос.
– Я не сомневаюсь, что с ним все будет в порядке, если вы хотите вернуться обратно, – ответил первый голос, и Саймон обнаружил, что вглядывается в лицо, которое обрело четкость и перестало быть размытым пятном. Мария – нет, Мириамель – стояла рядом с ним на коленях, и он увидел, что подол ее платья помялся на грязном каменном полу.
– Нет, нет, – сказал другой: герцог Изгримнур, нервно дергавший себя за бороду.
– Что… случилось?
Он упал и ударился головой?
Саймон поднял руку и осторожно ощупал голову, но он чувствовал слабость во всем теле и не обнаружил шишки.
– Ты опрокинулся, парень, – проворчал Изгримнур. – И ты кричал… о вещах, которые видел. Я принес тебя сюда и едва не надорвался.
– А потом остался стоять, глядя, как ты лежишь на полу, – сурово сказала Мириамель. – Хорошо, что я оказалась рядом. – Она посмотрела на риммера. – Вы сражались в битвах, верно? Неужели вы так же поступаете с ранеными – просто на них смотрите?
– Но там совсем другое дело, – начал оправдываться Изгримнур. – Нужно их перевязать, если у них идет кровь. И унести прочь на щитах, если они мертвы.
– Умно, – строго сказала Мириамель, но Саймон заметил, что по ее губам пробежала мимолетная улыбка. – А если у них не идет кровь и они не мертвы, вы просто через них перешагиваете? Не имеет значения. – Изгримнур закрыл рот и потянул себя за бороду.
Принцесса продолжала вытирать лоб Саймона влажным носовым платком. Он не мог представить, какая от этого может быть польза, но сейчас был совсем не против полежать еще немного, пока за ним ухаживала Мириамель. Саймон знал, что очень скоро ему придется объясниться.
– Я… я тебя узнал, парень, – наконец заговорил Изгримнур. – Ты был в монастыре Святого Ходерунда, верно? И тролль… я думал, что видел…
Дверь в кладовку открылась шире.
– О, Саймон! Я надеюсь, тебе стало лучше.
– Бинабик, – сказал Саймон, пытаясь сесть. Мириамель мягко, но решительно нажала ему на грудь и заставила снова лечь. – Я действительно видел, правда! И как раз об этом не мог вспомнить! Склон холма, огонь, и… и…
– Я знаю, друг Саймон, начал понимать многие вещи после того, как ты вскочил, однако не все. Еще многое остается загадкой в этой истории.
– Должно быть, они решили, что я спятил, – простонал Саймон, отталкивая руку принцессы, но получая удовольствие от прикосновения к ней.
О чем она думает? Она смотрела на него, как взрослая девушка на причиняющего беспокойство младшего брата. Да будут прокляты все девушки и женщины!
– Нет, Саймон, – сказал Бинабик, усаживаясь рядом на корточки и внимательно его оглядывая. – Я поведал им многое, и история о наших совместных приключениях далеко не последняя в этом списке. Ярнауга подтвердил большую часть из того, на что намекал мой наставник. Он также получил одно из последних посланий Моргенеса. Нет, никто не посчитал тебя безумцем, хотя я думаю, что еще не все верят в серьезность грозящей нам опасности. В особенности барон Девасалль, так мне кажется.
– Хм-мм, – сказал Изгримнур и поскреб сапогом по полу. – Если с парнем все в порядке, полагаю, нам лучше вернуться. Как ты считаешь, Саймон? Да, ну… нам с тобой нужно поговорить. – Герцог протиснул свое массивное тело в узкую дверь кладовой и зашагал по коридору.
– И мне пора, – проговорила Мириамель, вставая и отряхивая большую часть пыли с подола платья. – Есть вещи, по которым не следует принимать решения до того, как я все услышу, что бы ни думал мой дядя.
Саймон хотел поблагодарить ее, но не придумал, что сказать, лежа на спине – и не чувствуя себя еще более смешным, чем сейчас. К тому моменту, когда он решил забыть о гордости, принцесса удалилась в шорохе шелков.
– И если ты окончательно пришел в себя, Саймон, – сказал Бинабик, протягивая ему маленькую ладонь, – есть вещи, которые мы должны услышать на совете; думаю, Наглимунд никогда не видел Раед таким.
– Прежде всего, юноша, – сказал Ярнауга, – я верю в твой рассказ, но ты должен понимать, что на холме был не Инелуки. – Огонь в очаге догорел, превратившись в тлеющие угольки, но никто не покинул зал. – Будь это Король Бурь в том обличье, которое он носит сейчас, ты превратился бы в бессмысленную оболочку, распростертую рядом с Камнями Гнева. Нет, кроме бледных норнов, Элиаса и его вассалов ты видел одного из членов Красной Руки. Тем не менее то, что ты сохранил после такого ночного видения разум и сердце – настоящее чудо.
– Но… но… – Саймон начал вспоминать, что сказал старик перед тем, как стена забывчивости рухнула и на Саймона потоком обрушились воспоминания о той жуткой ночи – Ночи Побивания Камнями, как назвал ее доктор, и снова почувствовал недоумение и смущение. – Но я думал, вы говорили, что Инелуки и его… Красная Рука… мертвы?
– Да, мертвы, их земные тела полностью сгорели в последние мгновения пожара, – ответил Ярнауга. – Но нечто уцелело: появился кто-то или что-то, способное воссоздать меч Скорбь. Каким-то образом – и нет нужды в твоем свидетельстве, ведь именно для этого создан Орден Манускрипта – Инелуки и Красная Рука остались: быть может, как сны живых или их мысли, тени, существование которых поддерживает лишь ненависть, а также ужасные руны, созданные Инелуки во время последних заклинаний. Каким-то образом тьма, что царила в разуме Инелуки в самом конце, не умерла.
Король Эльстан Фискерн пришел в Хейхолт, замок, стоявший на костях Асу’а, через три столетия. Эльстан был мудрым человеком, искавшим знания, и он обнаружил в руинах под Хейхолтом свидетельства, позволившие ему понять, что Инелуки не уничтожен окончательно. Эльстан создал Орден, членом которого являюсь и я, – к сожалению, наше число быстро уменьшается, мы потеряли Моргенеса и Укекука, – чтобы древнее знание не исчезло.
И не только о темном повелителе ситхи, но и другие вещи, потому что на севере Светлого Арда наступили тяжелые времена. За прошедшие годы нам удалось узнать, точнее, догадаться, что каким-то образом Инелуки, его призрак, или тень, или воля, снова появились среди тех немногих, что могли его принять.