Вранн поставил чашку с чаем и начал перемещаться по комнате с низким потолком, почти все время оставаясь на корточках. Горячий кислый ветер усилился, дом на высоких сваях начал слегка раскачиваться, и солома на крыше по-змеиному зашипела. Тиамак порылся в деревянной шкатулке в поисках сокровища, завернутого в листья и тщательно спрятанного под стопкой пергаментов, – он сам переписал «Совранские зелья целителей Вранна» и втайне считал это своей «великой работой». Когда он, наконец, нашел то, что искал, Тиамак достал пергамент и развернул, едва ли не в первый раз за последние две недели.
Когда он положил его рядом со своей расшифровкой сообщения Моргенеса, его поразил контраст между ними. Предложения в послании доктора были тщательно выведены чернилами из черного корня на дешевом пергаменте, ставшем таким тонким, что, если поднести к нему горящую свечу на расстояние ширины ладони, он мог мгновенно вспыхнуть. А в другом труде, главной ценности Тиамака, написанном на куске плотно натянутой кожи или шкуры, красновато-коричневые слова, словно безумные, разбегались по странице, как будто автор работал, сидя верхом, или во время землетрясения.
Этот последний пергамент был жемчужиной коллекции Тиамака – по правде говоря, если он правильно определил его происхождение, мог стать самым ценным предметом любой коллекции. Тиамак нашел его в огромной груде старых пергаментов у торговца в Кванитупуле, которые тот продавал для тренировки в письме. Торговец не знал, кому принадлежала коробка с бумагами, он приобрел ее вслепую где-то в Наббане. Опасаясь, что удача ему изменит, Тиамак не стал больше задавать вопросов, а сразу купил коробку вместе с другими старыми пергаментами, заплатив за них одну блестящую монетку – наббанайскую кини.
Он снова посмотрел на пергамент – хотя читал его больше раз, чем послание Моргенеса, если такое вообще было возможно, – и в первую очередь верхнюю его часть, которая пострадала значительно меньше и заканчивалась буквами «…АРДЕНВИРД».
Неужели к нему попала знаменитая пропавшая книга Ниссеса «Дю Сварденвирд»? И как мог Моргенес об этом узнать? Тиамак еще никому не рассказывал о своей счастливой находке.
Под заголовком шли северные руны, в некоторых местах размазанные, в других часть знаков рассыпалась в ржавую пыль, но в целом они оставались вполне разборчивыми и были написаны на архаическом наббанайском языке, который использовали пять столетий назад.
«…Приведи из Скалистого сада Нуанни
Того, кто ослеплен, но видит все.
Найди Клинок, что подарит Розу
У подножия великого Дерева риммеров.
Найди Призыв, громкий Голос которого
Назовет имя того, кто его произнес
На Корабле в самом Мелком море,
Когда Клинок, Призыв и Человек
Встанут у Принца правой Руки,
И тогда Узник снова обретет Свободу…»
Под странным стихотворением стояла подпись крупными неровными рунами: «НИССЕС».
И, хотя Тиамак очень долго смотрел на страницу, вдохновение оставалось все еще вне его досягаемости. Наконец, вздохнув, он завернул древний свиток в листья и убрал в деревянный ящик.
Так чего же хотел от него Моргенес? Чтобы он отправился в Хейхолт и отдал пергамент ему? Или его следует отнести кому-то из других мудрых – женщине-ведьме Джелой, толстому Укекуку в Иканук или человеку, живущему в Наббане? Возможно, разумнее всего дождаться нового послания Моргенеса вместо того, чтобы действовать поспешно, без полного понимания того, что происходит. В конечном счете, учитывая новости, которыми с ним поделился Миддастри, до того момента, когда реализуются опасения Моргенеса, еще много времени, и вполне можно отложить решение до следующего письма доктора.
«Время и терпение, – посоветовал себе Тиамак, – время и терпение».
За окнами под суровыми порывами ветра застонали ветви кипариса.
Дверь комнаты распахнулась. Санфугол и леди Воршева вскочили на ноги, чувствуя себя виноватыми, словно их поймали за непристойным занятием, хотя они находились в разных концах покоев. Пока оба широко раскрытыми глазами смотрели на вошедшего, лютня менестреля, прислоненная к стулу, поехала и упала ему на ноги. Он поспешно подхватил ее и прижал к груди, словно пострадавшего ребенка.
– Проклятье, Воршева, что ты наделала?! – вскричал Джошуа.
Встревоженный герцог Изгримнур стоял в дверном проеме у него за спиной.
– Успокойся, Джошуа, – сказал он, потянув принца за серую куртку.
– Только после того, как я узнаю правду у этой… женщины, – прорычал Джошуа. – А до тех пор не вмешивайся, старый друг.
Румянец вернулся на щеки Воршевы.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она. – Ты влетаешь в двери, точно бык, а потом начинаешь выкрикивать вопросы. Чего ты хочешь?
– Не делай из меня глупца, – мрачно сказал Джошуа. – Я только что разговаривал с капитаном стражи ворот; уверен, он отчаянно жалеет, что я его нашел, в такой ярости я находился. Он сказал, что Мириамель вышла из ворот вчера до полудня с моего разрешения, а значит, без всякого разрешения, но у нее был фальшивый документ с моей печатью!
– И почему ты на меня кричишь? – высокомерно спросила Воршева.
Санфугол, сжимая в руках пострадавший инструмент, начал потихоньку двигаться к двери.
– Тебе прекрасно известно почему, – прорычал Джошуа, и его лицо стало постепенно бледнеть. – Никуда не уходи, арфист, я еще с тобой не закончил. Ты пользуешься слишком большим доверием моей леди.
– Я к вашим услугам, принц Джошуа, – запинаясь, ответил Санфугол, – я старался составить ей компанию. Но про принцессу Мириамель, клянусь, я ничего не знаю!
Джошуа сделал несколько шагов внутрь покоев и захлопнул тяжелую дверь, даже не обернувшись назад. Изгримнур, не утративший легкости движений, успел отскочить в сторону.
– Дорогая Воршева, не обращайся со мной так, словно я один из мальчишек из фургонов, с которыми ты выросла. Я только и слышал от тебя, что бедная принцесса печальна, бедная принцесса скучает по семье. И вот Мириамель ушла вместе с каким-то злодеем, а его сообщник использовал мою печать, чтобы ее выпустили из замка! Я не глупец!
Некоторое время темноволосая женщина не опускала взгляда, потом у нее задрожали губы, по щеками потекли слезы гнева, и она, шурша длинными юбками, села.
– Очень хорошо, принц Джошуа, – сказала она, – отруби мне голову, если хочешь. Я помогла бедной девушке вернуться к ее родным в Наббан. Не будь ты таким бессердечным, ты сам бы отправил ее туда с вооруженным эскортом. А теперь ее сопровождает только бедный монах. – Она достала платок из-за корсажа платья и прижала его к глазам. – И все же так она будет счастливее, чем здесь, где чувствовала себя, как птица в клетке.
– Клянусь слезами Элизии! – выругался Джошуа, вскидывая руку в воздух. – До чего же ты глупая женщина! Мириамель хочет только одного – сыграть роль посла; она рассчитывает покрыть себя славой, сумев привлечь своих родственников из Наббана на мою сторону.
– Быть может, не совсем правильно назвать это славой, Джошуа, – осторожно сказал Изгримнур. – Я думаю, принцесса искренне хочет помочь.
– И что в этом плохого?! – дерзко спросила Воршева. – Тебе ведь необходима помощь Наббана, разве не так? Или ты слишком горд?
– Да поможет мне бог, Наббан уже и без того с нами! Неужели ты не понимаешь? Час назад я встречался с бароном Девасаллем. Теперь дочь Верховного короля покинула крепость, ей предстоит долгое и опасное путешествие, повсюду рыщут армии ее отца, а шпионы наводнили наши земли, как личинки мясных мух.
Джошуа в отчаянии махнул рукой и опустился на стул, вытянув перед собой длинные ноги.
– Для меня это уже слишком, Изгримнур, – устало сказал принц. – И ты удивляешься, что я не объявляю себя претендентом на трон Элиаса? Я не могу даже молодую девушку удержать в замке.
Изгримнур грустно улыбнулся.
– У ее отца это также не получилось, насколько я помню.
– И все равно. – Принц поднял руку и потер лоб. – Усирис, как у меня болит голова!
– Но, Джошуа, – продолжал герцог, бросив взгляд на остальных и призывая их к молчанию, – еще не все потеряно. Нам нужно послать отряд из надежных людей, чтобы они отыскали Мириамель и монаха, этого… Седрика, или как там его…
– Кадрах, – невыразительным голосом произнес Джошуа.
– Ну да, Кадрах, – проворчал герцог. – Конечно, молодая девушка и нищенствующий монах не могли уйти далеко пешком. Нам нужно отправить за ними отряд всадников.
– Если только леди Воршева не припрятала для них еще и лошадей, – мрачно сказал Джошуа и повернулся к Воршеве. – Очевидно, ты так и сделала?
Воршева не нашла в себе сил посмотреть ему в глаза.
– Милосердный Эйдон! – выругался Джошуа. – Ну, это уже слишком! Мне следует отправить тебя в мешке обратно к твоему варвару отцу, ты настоящая дикая кошка!
– Принц Джошуа? – осмелился заговорить Санфугол. Не дождавшись никакой реакции, он откашлялся. – Мой принц?
– Что? – раздраженно спросил Джошуа. – Да, ты можешь идти. Я поговорю с тобой позднее. Иди.
– Но, сир… то есть монаха зовут Кадрах?
– Да, так сказал капитан стражи у ворот. Он немного поговорил с ним. Ты его знаешь или тебе что-то про него известно? – спросил Джошуа.
– Ну… нет, принц Джошуа, но я слышал, что юноша Саймон его встречал, – ответил арфист. – Он много рассказывал мне о своих приключениях, и имя Кадрах мне хорошо знакомо. И да, сэр, если это он, то принцессе может грозить опасность.
– Почему? – Джошуа наклонился вперед.
– Тот Кадрах, о котором мне рассказывал Саймон, был мерзавцем и вором, сэр. И он представлялся монахом, тут нет никаких сомнений.
– Этого не может быть! – воскликнула Воршева. Краска с век потекла по ее щекам. – Я встречалась с ним, и он цитировал книгу Эйдона. Он хороший, добрый человек. Брат Кадрах.
– Даже демон может цитировать Книгу, – сказал Изгримнур, скорбно качая головой.