Когда на следующее утро Саймон проснулся, оказалось, что Эйстан сказал правду – только в десять раз хуже. Ко всему прочему выпал снег, покрывший холмы Вилдхельма и самих путешественников плотным белым одеялом. Саймон дрожал под слабым светом ювена, продолжая слышать голоса на ветру. Из их слов он понял одно: они презрительно смеялись над календарями и путешественниками, которые думали, будто могут безнаказанно разгуливать по новому королевству зимы.
Принцесса Мириамель с ужасом смотрела на открывшуюся перед ней картину. То, что с самого утра выглядело как яркие цветы и черный дым на горизонте, теперь, когда они с Кадрахом стояли на склоне холма, выходившего на Иннискрич, оказалось гобеленом смерти, сотканным из плоти, металла и искромсанной земли.
– Милосердная Элизия, – ахнула Мириамель, останавливая отпрянувшую назад лошадь. – Что здесь произошло? Неужели это дело рук моего отца?
Маленький круглый мужчина прищурился, и его губы бесшумно зашевелились, вероятно, он молился.
– Большинство убитых эрнистирийцы, миледи, – наконец, заговорил он, – и я полагаю, что остальные, судя по их внешнему виду, риммеры. – Он нахмурился, не отводя взгляда от жуткой сцены, над которой вспорхнула стая ворон, они сделали круг и, как мухи, вновь опустились на мертвые тела. – Складывается впечатление, что уцелевшие участники схватки отправились на запад.
Мириамель почувствовала, что ее глаза наполняются слезами страха, и подняла кулак, чтобы их стереть.
– Может быть, те, кто спасся, направились обратно в Эрнисдарк, в Таиг. Но почему это случилось? Неужели все сошли с ума?
– Все давно сошли с ума, миледи, – сказал Кадрах со странной скорбной улыбкой. – Но наступившие времена заставили безумие проявиться.
Они скакали довольно быстро первые полтора дня, заставляя лошадей леди Воршевы отдавать все силы, пока не добрались до реки Гринвейд, там они переправились на другой берег у развилки, примерно в двадцати пяти лигах к юго-западу от Наглимунда, а затем придержали лошадей, давая им отдохнуть на случай, если снова придется мчаться вперед.
Мириамель уверенно держалась в седле, в мужской манере, что вполне соответствовало выбранной ею одежде: бриджи и куртка, которая помогла ей скрыть личность, когда она сбежала из Хейхолта. Коротко подстриженные волосы были вновь окрашены в черный цвет, хотя их почти полностью скрывал капюшон, не только защищавший от холода, но и не позволявший ее узнать. Брат Кадрах ехал рядом с ней в своем грязном сером одеянии и едва ли мог привлечь к себе внимание. В любом случае, на речной дороге из-за плохой погоды было мало путешественников, не говоря уже о не самых лучших временах. Принцесса уже начала всерьез надеяться, что ее побег закончится благополучно.
С середины дня они ехали вдоль плотины через вздувшуюся реку, а вдалеке звучали трубы, и их пронзительные медные голоса заглушали стоны мокрого ветра. Сначала они пугали Мириамель, вызывая призраки мстительного отряда, который ее дядя отправил за ними в погоню, но скоро стало очевидно, что они с Кадрахом приближаются к источнику шума, а не наоборот. Утром они увидели первые признаки сражения: одинокие клубы черного дыма, которые медленно поднимались в успокоившееся небо.
– Неужели мы ничего не можем сделать? – спросила Мириамель, спешиваясь и останавливаясь рядом с тяжело дышавшей лошадью.
Если не считать птиц, сцена перед ними оставалась совершенно неподвижной, словно все здесь было высечено из серых с красным камней.
– И что вы предлагаете, миледи? – спросил Кадрах, который остался в седле.
Он сделал глоток из меха с вином.
– Я не знаю, – пожала плечами Мириамель. – Но ты же священник! Разве тебе не следует произнести мансу за их души?
– За чьи души, принцесса? За моих соплеменников-язычников или за добрых эйдонитов из Риммерсгарда, что пришли сюда, чтобы их убить? – его горькие слова повисли в воздухе, как дым.
Мириамель повернулась, чтобы посмотреть на маленького монаха, глаза которого сейчас совсем не походили на глаза ее веселого спутника двух последних дней. Когда он рассказывал истории или пел эрнистирийские и застольные песни, Кадрах был полон радости. А теперь выглядел как человек, наслаждавшийся сомнительной победой, ставшей исполнением мрачного пророчества.
– Эрнистирийцы не язычники! – заявила она, рассерженная его странным настроением. – Да и сам ты эйдонитский монах!
– Может, мне следует спешиться и спросить у них, кто здесь язычник, а кто – нет? – Он махнул пухлой рукой в сторону жуткого зрелища. – Нет, миледи, здесь осталась работа только для стервятников. – Кадрах коснулся лошади коленями и отъехал на некоторое расстояние.
Мириамель стояла и смотрела, прижимая щеку к боку лошади.
– Я не верю, что религиозный человек может стоять и спокойно смотреть на такую сцену, – сказала она ему вслед, – даже красный монстр Прайрат!
Кадрах сгорбился при упоминании советника короля, словно ему нанесли удар сзади, потом отъехал еще на несколько шагов, остановился и продолжал молча сидеть в седле.
– Нам пора, леди, – наконец заговорил он через плечо. – Мы должны покинуть холм, здесь нас видно издалека. Не все стервятники имеют перья, некоторые ходят на двух ногах.
Принцесса, глаза которой высохли, молча пожала плечами, забралась в седло и последовала за монахом вниз по заросшему лесом склону, мимо залитого кровью Иннискрича.
Когда Саймон спал на склоне над плоским белым пространством озера Дроршулл, ему снова приснилось колесо.
И вновь он оказался на огромном ободе, его тащило, точно тряпичную куклу, поднимало в воздух. Холодный ветер трепал одежду, осколки льда царапали лицо, когда он погружался в ледяной мрак.
В высшей точке медленного вращения, под ударами пронизывающего ветра, окровавленный Саймон увидел свет в темноте, ослепительную вертикальную полосу, уходившую из непроницаемой тьмы наверху к столь же темным безднам внизу. То было белое дерево, широкий ствол и тонкие ветви которого сияли так, словно их обсыпали звезды. Он попытался оторваться от колеса и прыгнуть к манящей белизне, но что-то надежно его удерживало. Однако после отчаянного усилия Саймон оторвался и прыгнул.
Он несся вниз сквозь вселенную сияющих листьев, словно летел среди звездных лампад; он закричал, призывая на помощь благословенного Усириса, умоляя бога о помощи, но к нему не протянулись руки, чтобы помешать его падению через холодный небесный свод…
Халлнир у медленно замерзавшего восточного побережья озера оказался пустым городом, где не было даже призраков. Наполовину похороненный под дрейфующим снегом, с домами, лишившимися крыш под натиском ветра и града, он лежал под темным равнодушным небом, точно скелет умершего от голода лося.
– Неужели Скали и его Вороны сумели так быстро лишить жизни весь север? – спросил Слудиг, чьи глаза были широко раскрыты.
– Складывается впечатление, что все бежали от поздних морозов, – предположил Гриммрик, спрятав в плаще худой подбородок. – Здесь слишком холодно, слишком далеко от действующих дорог.
– Вероятно, в Эйстаде будет так же, – сказал Бинабик, направляя Кантаку обратно вверх по склону. – Хорошо еще, что нам не нужно искать припасы.
Здесь, на дальнем берегу озера, горы отступали, и могучая рука северного Альдхорта вытянулась, чтобы прикрыть плащом последние холмы. Здесь все было не так, как в южной части леса, где побывал Саймон, и не только из-за того, что снег покрывал землю, скрадывая звук их шагов. Деревья тут выросли прямыми и высокими, темно-зеленые сосны и ели стояли, точно колонны под белыми мантиями, образуя широкие тенистые коридоры. Всадники двигались, как сквозь бледные катакомбы, а снег сыпался сверху, будто пепел столетий.
– Там кто-то есть, брат Кадрах! – прошептала Мириамель и показала рукой. – Там! Неужели ты не видишь сияния – металл!
Кадрах опустил мех с вином и посмотрел в указанном направлении. Уголки его рта стали красными. Он нахмурил лоб и прищурился, как если бы пытался удовлетворить каприз принцессы, но через мгновение нахмурился еще сильнее.
– Клянусь добрым Господом, вы правы, принцесса, – тихо сказал он, натягивая поводья. – Там совершенно определенно что-то есть.
Кадрах передал поводья Мириамель и соскользнул на густую зеленую траву, жестом показав, что ей следует соблюдать тишину, и стал осторожно пробираться вперед, используя широкий ствол дерева, чтобы спрятать за ним свою тучную фигуру. Он приблизился на расстояние в сотню шагов к мерцавшему предмету и наклонил голову, чтобы его разглядеть, как ребенок, играющий в прятки. Через мгновение он обернулся и поманил Мириамель. Она поехала вперед, ведя лошадь Кадраха на поводу.
У подножия огромного дуба, прислонившись спиной к стволу, сидел мужчина. Его доспехи еще блестели в нескольких местах, несмотря на полученные многочисленные удары. Рядом с ним в траве лежала рукоять разбитого меча и сломанное древко копья с флажком с изображением Белого оленя Эрнистира.
– Элизия, Матерь Божья! – сказала Мириамель, поспешив вперед. – Он еще жив?
Кадрах быстро привязал лошадей к одному из торчавших корней дуба и подошел к ней.
– Едва ли это возможно, – ответил он.
– Но он жив! – возразила принцесса. – Послушай… он дышит!
Монах опустился на колени рядом с мужчиной, чье дыхание действительно вырывалось из приоткрытого шлема. Кадрах поднял забрало и увидел усатое лицо, почти полностью залитое высохшей кровью.
– Псы Господни, – вздохнул Кадрах, – это Артпреас, граф Куимне.
– Ты его знаешь? – спросила Мириамель, роясь в седельной сумке в поисках меха с водой.
Она нашла его и смочила кусок ткани.
– Да, я его знаю, – сказал Кадрах, показывая на две птицы, вышитые на рассеченной накидке рыцаря. – Он владелец Куимне, расположенного рядом с Над-Муллахом. Его герб – два луговых жаворонка.
Мириамель осторожно протерла залитое кровью лицо Артпреаса, пока монах