Леобардис понял, что витает в облаках.
– Нет, нет, Вареллан, мы должны позволить людям провести ночь в Краннире, впрочем, у нас не будет возможности веселиться, ведь война Ллута на севере складывается неудачно. Так где, ты сказал, сейчас Бенигарис?
Вареллан покраснел.
– Я ничего не сказал, милорд, сожалею. Он уехал в город вместе со своим другом графом Аспитисом Превесом.
Леобардис не стал обращать внимания на смущение сына.
– Клянусь Деревом, мне казалось, я могу рассчитывать, что мой сын и наследник будет меня встречать. Ну, ладно, посмотрим, как обстоят дела с другими командующими. – Леобардис щелкнул пальцами, и оруженосец подвел его лошадь под веселое позвякивание колокольчиков упряжи.
Они нашли Майлин-са-Ингадариса под знаменем бело-красного Альбатроса, символа его дома. Старик, бывший сильным, но вежливым врагом в течение многих лет, приветствовал герцога. Леобардис и Вареллан наблюдали за тем, как Майлин следит за разгрузкой двух своих галеонов, а потом присоединились к старому графу в его полосатом шатре, чтобы выпить кубок сладкого ингадаринского вина.
Когда они закончили обсуждать порядок движения и оружие, не обращая внимания на не слишком удачные попытки Вареллана к ним присоединиться, Леобардис поблагодарил графа Майлина за гостеприимство и вышел из шатра, его младший сын последовал за ним. Взяв поводья лошадей из рук оруженосцев, они продолжали идти через лагерь, совершая короткие визиты в шатры других дворян.
Они уже собрались сесть на лошадей и отправиться обратно, когда герцог заметил знакомого всадника на мощном чалом жеребце, неспешно ехавшего с кем-то по дороге из города.
Серебристые доспехи Бенигариса, которые он ценил больше всего остального, украшали бесчисленные гравировки и дорогие инкрустации из иленита, не отражавшего свет, так что они казались почти серыми. Нагрудник компенсировал крупные размеры Бенигариса, и он выглядел, как отважный и доблестный рыцарь. Молодой Аспитис был также в доспехах великолепной работы: перламутровый Орлик, инкрустированный в нагрудник, говорил о его семейной принадлежности. Он был без плаща и, как Бенигарис, в своих доспехах походил на блестящего краба.
Бенигарис что-то сказал своему спутнику, Аспитис Превес рассмеялся и ускакал, а Бенигарис направился по дороге к отцу и младшему брату.
– Это ведь граф Аспитис, не так ли? – спросил Леобардис, стараясь скрыть горечь. – Неужели дом Преван стал нашим врагом и не может даже приветствовать своего герцога?
Бенигарис наклонился в седле и похлопал своего жеребца по шее. Его темные брови не позволяли Леобардису увидеть, поднял ли он взгляд.
– Я сказал Аспитису, что нам нужно поговорить наедине, отец. Он бы с вами поздоровался, но я его отослал. Он уехал из уважения к вам. – Бенигарис посмотрел на Вареллана, который заметно вспотел в доспехах, и коротко кивнул мальчику.
Ответ сына сбил герцога с толку, и он решил сменить тему.
– Что заставило тебя поехать в город, сын?
– Новости, сир. Я решил, что Аспитис, который уже там бывал, поможет мне узнать последние новости.
– Ты отсутствовал довольно долго. – Леобардис не нашел в себе сил продолжать сердиться. – И что тебе удалось узнать, Бенигарис?
– Ничего нового по сравнению с тем, что рассказывают люди с кораблей, приплывших из Эбенгеата. Ллут ранен и отступил в горы. Скали контролирует Эрнисдарк, но ему не хватает сил, чтобы двигаться дальше, пока сопротивление эрнистирийцев в Грианспоге не будет подавлено. Так что побережье еще не освобождено, и все территории, находящиеся по эту сторону Ак-Самрата, – Над-Муллах, Куимне и все речные земли до Иннискрича.
Леобардис почесал голову и прищурившись посмотрел на луч солнца, отражавшийся в океане.
– Может быть, мы гораздо больше поможем принцу Джошуа, помешав Скали здесь. Если мы направим две тысячи солдат против Скали Острого Носа, армия Ллута будет освобождена – ну, то, что от нее осталось, – а тыл Элиаса окажется без защиты, если он попытается осадить Наглимунд.
Леобардис взвесил свой план, и он ему понравился. Герцогу показалось, что нечто похожее мог сделать его брат Камарис: быстрый и сильный удар, подобный щелканью бича. Камарис всегда так вел военные действия – его атаки были открытыми, он шел в бой без колебаний, обрушиваясь на врага, точно сверкающий молот.
Бенигарис покачал головой, и на его лице появилась искренняя тревога.
– О нет, сир! Нет! Ведь, если мы так сделаем, Скали отступит в Сиркойл или уйдет в горы Грианспог. И тогда мы будем связаны, как растянутая на просушку шкура, дожидаясь, когда риммеры появятся снова. Между тем Элиас ослабит Наглимунд и получит возможность выступить против нас. Войско Верховного короля и Вороны раздавят нашу армию, как орех. – И Бенигарис выразительно покачал головой, словно эта идея его пугала.
Леобардис отвернулся от слепящего солнца.
– Пожалуй, в твоих словах есть смысл, Бенигарис… однако я не забыл, что еще совсем недавно ты отстаивал другую точку зрения, – напомнил герцог.
– До того как вы посчитали необходимым вывести армию в поле, милорд. – Бенигарис снял шлем, немного подержал его в руках и повесил на луку седла. – Теперь, когда решение принято, я стал львом Наскаду.
Леобардис тяжело вздохнул. Острый привкус войны пронизывал воздух, наполняя его беспокойством и сожалением. И все же разделение Светлого Арда после стольких лет мира при короле Джоне – под эгидой Верховного короля, – казалось, вернуло ему упрямого сына. И за это Леобардис испытывал благодарность, каким бы незначительным данное событие ни выглядело на фоне более серьезных новостей. Герцог Наббана вознес безмолвную молитву своему сбивавшему с толку, но неизменно благотворному Богу.
– Слава Усирису Эйдону за то, что он вернул тебя к нам! – вскричал Изгримнур, который почувствовал, что слезы вновь наворачиваются ему на глаза.
Он наклонился над кроватью и сильно потрепал Изорна по плечу, за что удостоился сердитого взгляда Гутрун, не отходившей от своего взрослого сына с того самого момента, как он накануне вернулся.
Изорн, хорошо знакомый с суровым нравом матери, слабо улыбнулся Изгримнуру. У него были голубые глаза и резкие черты лица герцога, но с тех пор, как отец видел сына в последний раз, сияние молодости его покинуло: он выглядел усталым и мрачным. Казалось, Изорн что-то утратил, хотя и остался таким же широкоплечим и сильным.
«Просто ему пришлось пережить трудное время, – решил герцог. – Он сильный парень. Достаточно взглянуть, как он справляется с материнской суетой. Из него получится настоящий мужчина… Нет, он уже достойный мужчина. Когда он станет герцогом после меня… после того, как мы отправим верещащего Скали в преисподнюю…»
– Изорн! – Новый голос прогнал посторонние мысли. – Это настоящее чудо, что ты снова с нами. – Принц Джошуа наклонился вперед и сжал ладонь Изорна левой рукой.
Гутрун одобрительно кивнула. Она не стала вставать, чтобы сделать реверанс, в данном случае материнские обязанности были важнее. Джошуа, казалось, не обратил на это никакого внимания.
– Дьявол, это настоящее чудо, – хрипло сказал Изгримнур и нахмурился, чтобы не ставить себя в глупое положение. – Он вырвался благодаря уму и мужеству, и Господь тому свидетель.
– Изгримнур… – предупреждающе сказала Гутрун, а Джошуа рассмеялся.
– Конечно. Позволь мне сказать, Изорн, твое мужество и ум вызывают восхищение, – проговорил Джошуа.
Отдыхавший в постели Изорн постарался расправить плечи и поудобнее передвинул забинтованную ногу, лежавшую поверх покрывала, точно святая реликвия.
– Вы слишком добры, ваше высочество, – ответил Изорн. – Если бы некоторые люди Скали Кальдскрика не выказали слабости, все мы превратились бы в замершие во льду трупы.
– Изорн! – недовольно сказала его мать. – Не говори таких вещей. Твои слова могут обидеть нашего милосердного Господа.
– Но это правда, мама. Вороны Скали дали нам ножи и помогли сбежать. – Он повернулся к Джошуа. – Темные времена наступили в Элвритсхолле, принц Джошуа! Вы должны мне поверить! Скали не одинок. Город полон черных риммеров из земель, расположенных вокруг Стормспейка. Именно их Острый Нос поставил нас охранять. Проклятые богом чудовища мучили наших людей – просто, без причины! Нам было нечего от них скрывать! Они делали это для развлечения и удовольствия, если такое вообще можно представить. Ночью мы ложились спать под крики наших товарищей, думая о том, кто будет следующим.
Он тихо застонал и высвободил руку из ладони Гутрун, чтобы потереть виски, словно рассчитывал избавиться от воспоминаний.
– Даже люди Скали сочли их поведение отвратительным, – продолжал Изорн. – Мне кажется, они начали задумываться над тем, во что их вовлек Скали.
– Мы тебе верим, – мягко сказал Джошуа и посмотрел на Изгримнура взглядом, полным тревоги.
– Но были и другие – они появлялись по ночам, одетые во все черное, – уже не мог остановиться Изорн. – Даже наши охранники не видели их лиц! – И, хотя голос Изорна оставался тихим, глаза широко раскрылись – он вспоминал. – Они даже двигались не как люди, и пусть Эйдон будет мне свидетелем! Они пришли из ледяных Пустошей, мы чувствовали от них холод, который их окутывал, когда они проходили мимо нашей темницы! Находиться рядом с ними было намного страшнее раскаленного железа черных риммеров. – Изорн покачал головой и снова опустился на подушки. – Извините, отец… принц Джошуа. Я очень устал.
– Он сильный мужчина, Изгримнур, – сказал принц, когда они шли по коридору с лужами.
Крыша протекала, как это часто бывало в Наглимунде после тяжелой зимы, а также весны и осени.
– Как я жалею, что оставил его одного с этим сыном шлюхи Скали! Будь я проклят! – Поскользнувшись на мокром камне, Изгримнур выругал свою старость и неловкость.
– Он сделал все, что было в человеческих силах, дядя, – ответил Джошуа. – Ты должен им гордиться.
– Я и горжусь.
Они молча шли еще некоторое время.