– Мы смотрим на вещи, которые нам интересны, – сказал Джирики, – смертные поступают так же. Вот только причины отличаются, и вам будет трудно понять наши. – Его широкая улыбка казалась доброжелательной, но Саймон уловил диссонанс, словно что-то оказалось не на своем месте.
– Вопрос в том, северянин, – продолжал Джирики, – почему наш интерес так тебя оскорбил?
На мгновение вокруг костра воцарилась тишина, Слудиг не сводил с принца напряженного взгляда. Пламя потрескивало и вспыхивало на влажном дереве, завывал ветер, заставляя лошадей тревожно ржать.
Слудиг опустил глаза.
– Конечно, вы можете смотреть на все, что пожелаете, – сказал он, печально улыбнувшись; на его светлой бороде таяли снежинки. – Просто мне это напомнило о Сейгарде, что в Скипхавене. Получилось, что вы смеялись над тем, что мне дорого.
– Скипхавен? – прогрохотал Эйстан, завернувшийся в меха. – Никогда о нем не слышал. Разве это церковь?
– Лодки… – вспомнил Гриммрик, и на его лице появилась гримаса. – Там лодки.
Слудиг, лицо которого оставалось серьезным, кивнул.
– Это место можно назвать раем для кораблей. Там лежат галеры Риммерсгарда.
– Но риммеры не плавают на кораблях! – удивился Эйстан. – Во всем Светлом Арде нет народа, который больше вас любил бы сушу!
– Прежде мы плавали. – Лицо Слудига засияло в отраженном свете. – До того как пересекли море, когда жили в Ийсгарде, на потерянном Западе, наши отцы сожгли людей и похоронили корабли. Во всяком случае, так гласят наши легенды.
– Сожгли людей?… – удивленно переспросил Саймон.
– Мертвых, – объяснил Слудиг. – Наши отцы построили корабли смерти из свежесрубленных ясеней и подожгли их на воде, отправив души к небесам вместе с дымом. Но большие галеры, те, что доставили нас в новый мир по океанам и рекам, корабли, которые были нашей жизнью, как стадо для пастуха, их мы похоронили в земле, когда они стали слишком старыми и не могли больше выходить в море, чтобы их души ушли в деревья, а те выросли высокими и ровными и стали новыми кораблями.
– Ты говорил, что это было на другой стороне океана – очень давно, – заметил Гриммрик. – Но Сейгард здесь, не так ли? В Светлом Арде.
Ситхи, сидевшие вокруг костра молча и неподвижно, внимательно смотрели на говорившего Слудига.
– Так и есть, – сказал он. – Именно там киль лодки Элврита впервые коснулся земли, и в тот момент он сказал: «Мы пересекли черный океан и нашли новый дом».
Слудиг оглядел всех, кто сидел вокруг костра.
– Там они похоронили галеры, – продолжал он. – «Мы больше никогда не пересечем море в обратную сторону – море, где рыщут драконы» – так сказал Элврит. Вдоль всей долины Сейгард у подножия гор лежат останки последних кораблей. На мысу, у воды, в самой большой впадине они похоронили «Сотфенгсель», корабль Элврита. Осталась лишь торчать его высокая мачта, точно дерево без ветвей, – такой образ появился в моем сознании, когда я смотрел на аббатство.
Он потряс головой, его глаза горели от нахлынувших воспоминаний.
– На мачте «Сотфенгселя» растет омела, продолжал Слудиг. – И каждый год в день смерти Элврита юные девушки Сейгарда собирают белые ягоды и относят в церковь…
Слудиг смолк. Влажный хворост шипел в костре.
– Но ты не рассказал, – после паузы заговорил Джирики, – что люди Риммерсгарда пришли на эту землю для того, чтобы выгнать с нее других.
Саймон резко втянул в себя воздух. Он чувствовал, что за безмятежным лицом принца таились подобные вопросы.
Слудиг ответил с неожиданной мягкостью, возможно, все еще думал о праведных девушках Сейгарда.
– Я не в силах изменить то, что сделали мои предки, – ответил он.
– В твоих словах есть правда, – сказал Джирики, – но мы зида’я – ситхи – не станем повторять ошибок, совершенных нашими предками. – Он обратил горящий взор на Бинабика, который встретил его спокойно и серьезно. – Нам нужно прояснить некоторые вещи, Бинбиникгабеник. Я говорил правду, когда рассказал, почему решил вас сопровождать: у меня есть некоторый интерес к месту, куда вы направляетесь, а также существует хрупкая и необычная связь между юношей и мной. Но я ни в малейшей степени не разделяю ваши страхи и не поддерживаю вашу борьбу. По мне, так вы и ваш Верховный король можете стереть друг друга в порошок.
– Со всем уважением, принц Джирики, – ответил Бинабик, – вы не рассматриваете проблему целиком. Если бы нас волновала только борьба между смертными королями и принцами, мы бы все сейчас защищали Наглимунд. Вам известно, что у нас пятерых другие цели.
– Тогда знайте, – чопорно сказал Джирики, – несмотря на то, что прошло много лет с тех пор, как мы отделились от хикеда’я – тех, кого вы называете норнами, – их число сравнимо с числом снежинок, и у нас все еще общая кровь. Разве мы можем встать на сторону выскочек людей против собственных соплеменников? Зачем мы, когда-то шагавшие бок о бок под солнцем и вместе обитавшие на востоке, станем выступать друг против друга? О каких альянсах со смертными может идти речь, когда вы уничтожаете нас с таким же рвением, как и все на своем пути… даже самих себя?
Никто, кроме Бинабика не мог встретить его холодный взгляд. Джирики поднял длинный палец.
– А тот, кого вы шепотом называете Королем Бурь… Инелуки… – Джирики горько улыбнулся, а люди содрогнулись. – О, одно только его имя вызывает страх. Когда-то он был лучшим из нас – красивый и мудрый настолько, что он оставался недоступным для смертных, его разум сиял, точно яркое пламя! И, если он превратился в темное ужасное существо, чья в том вина? Если сейчас, мстительный и лишенный тела, он замышляет стряхнуть человечество с лица своей земли, как пыль со страницы, – почему нам не следует радоваться? Вовсе не Инелуки отправил нас в ссылку, и нам, как оленям, пришлось прятаться среди темных деревьев Альдхорта, постоянно опасаясь, что нас найдут. Мы шагали в лучах солнечного света по Светлому Арду до того, как появились люди, и под звездами прекрасными гордо высились творения наших рук. Что нам за все столетия принесли люди, кроме страданий?!
Никто не сумел ему ответить, но в тишине, наступившей после слов Джирики, возник едва слышный жалобный звук. Он парил в темноте, полный незнакомых слов, мелодия, наполненная призрачной красотой.
Закончив петь, Ан’наи посмотрел на принца и своих спутников ситхи, потом на людей, глядевших на него сквозь танцующее пламя.
– Это наша песня, которую прежде пели смертные, – тихо проговорил он. – Людям Запада в далеком прошлом она понравилась, и они перевели ее на наш язык. Я… попытаюсь спеть ее на вашем.
Он задумался и посмотрел на небо. Ветер стих, даже снег перестал кружить в воздухе, а над ними горели звезды, далекие и холодные.
Мох растет на камнях Сени Квиджиса, —
наконец запел Ан’наи.
Неподвижные тени повисли, слушая,
Деревья обнимают яркие башни Да’ай Чикиза,
Темные тени шепчутся на листьях,
Высокая трава волнуется над Энки э-Шао’сэй,
Тени растут над травой, становясь все длиннее,
Могила Ненаис’а носит мантию из цветов,
Ручей в тени молчит, там никто не горюет.
Куда они ушли?
И лес без них затих.
Куда они ушли?
И песня не слышна.
Почему они больше не придут,
Танцуя в сумерках?
Их светильники – посланники звезд
В конце дня…
Голос Ан’наи стал высоким, лаская скорбные слова, и Саймон ощутил печаль, какой ему еще не приходилось испытывать – тоску по дому, которого он никогда не знал, чувство утраты того, чем никогда не владел. Все молчали, пока пел Ан’наи. Никто не мог его прервать.
Море катит свои волны над темными улицами Джина-Т’сеней,
Спят тени в глубоких гротах,
Синий лед заморозил Тумет’ай, заточив его прекрасные беседки,
Тени пятнают сотканный Временем узор.
Куда они ушли?
И лес без них затих.
Куда они ушли?
И песня не слышна.
Почему они больше не придут?
Их светильники – посланники звезд
В конце дня…
Мох покрывает камень твой, о древний Сен-Оджис,
Застыли тени, дерева вкушают сны,
Где ж пламя башен, благородный Дай-Чакиз?
Повсюду листья, даже в яркий день, темны…
Травой пророс дремучий Энки-Шаосэй.
Камзол цветов венчает Ненаисов склеп,
И тени, тени, всюду тени, все длинней,
Затих живой ручей, и не взрастает хлеб…
Куда они ушли?
И лес без них затих.
Куда они ушли?
И песня не слышна.
Почему они больше не придут?
Их светильники – посланники звезд
В конце дня…
Меж темных улиц Джина-Т’сеней всплески волн,
Здесь тени дремлют, заселив глубокий грот,
И мрак пятнает навсегда Харонов челн,
Беседки Тумет’ай сковал синюшный лед!
Куда они ушли?
И лес без них затих.
Куда ушли они?
И песня не слышна.
Не оживит их танец
Сумеречный шелк.
Лучи посланий их
Текут, когда луна…
Песня закончилась. Костер был единственным ярким пятном в пустоши теней.
Зеленый шатер одиноко стоял на пустой сырой равнине перед стенами Наглимунда, покачиваясь и дрожа на ветру, словно он, среди множества других вещей, пусть и невидимых на огромных открытых пространствах, остался единственным, кто дышал и жил.
Стиснув зубы, чтобы избавиться от суеверной дрожи, хотя влажный, пронизывающий ветер был достаточной на то причиной, Деорнот взглянул на Джошуа, ехавшего немного впереди.
«Посмотрите на него, – думал он. – Казалось, он уже видит брата – как будто его глаза способны пронзить зеленый шелк и черный крест дракона и проникнуть прямо в сердце Элиаса».