Буря прекратилась так же внезапно, как началась. Саймон еще несколько долгих мгновений лежал, распростершись, на промерзшей земле, стараясь не шевелиться и прижимая к ней лоб, даже после того, как рев ветра заметно ослабел. Когда он, наконец, сел, в ушах у него звенело, а белое солнце выбиралось из темных туч. Рядом, словно смущенный ребенок, сидел Эйстан, из носа у него текла кровь, а на бороду налип снег.
– Клянусь Эйдоном! – выругался он. – Страдающим, окровавленным Эйдоном и Господом Всемогущим. – Он вытер нос тыльной стороной ладони и тупо уставился на красную полоску, оставшуюся на меховой рукавице. – Что?…
– Нам повезло, что мы находились на широкой части тропы, – сказал Бинабик, поднимаясь на ноги. Хотя тролль был также весь в снегу, он выглядел почти веселым. – Здесь бури налетают очень быстро.
– Быстро… – пробормотал Саймон, глядя вниз. Он умудрился наступить шипами правого сапога на щиколотку левой ноги и, если судить по боли, пробил кожу до крови.
Через мгновение из-за поворота тропы появилась стройная фигура Джирики.
– Вы кого-нибудь потеряли? – крикнул он.
Когда Бинабик ответил, что все целы, ситхи сделал насмешливый салют и снова исчез.
– Я не заметил на нем снега, – с обидой сказал Слудиг.
– Горные бури начинаются быстро, но ситхи двигаются еще быстрее, – ответил тролль.
Семеро путешественников провели первую ночь возле внутренней стены неглубокой ледяной пещеры на восточном склоне горы, тропа осталась всего в пяти или шести локтях от них – дальше зияла черная пропасть. Пока Саймон сидел и трясся от всепроникающего холода, утешаясь, но не в силах согреться от тихих песен Джирики и Ан’наи, он вспомнил, что однажды сонным утром ему сказал доктор Моргенес, когда он пожаловался, что ему приходится жить в крыле для слуг, где нет никакой возможности побыть одному.
«Никогда не делай свой дом в каком-то месте, – сказал старик, которого настолько разморило солнце, что он сумел лишь погрозить Саймону пальцем. – Найди для себя дом в собственной голове. Ты поймешь, что его нужно населить – воспоминаниями, верными друзьями, любовью к знаниям и другими подобными вещами. – Моргенес усмехнулся. – И тогда он отправится с тобой в любое путешествие. И ты никогда не будешь страдать из-за его отсутствия – если, конечно, не потеряешь голову».
Саймон все еще не до конца понимал, что имел в виду доктор; больше всего на свете, это он знал совершенно точно, ему хотелось иметь дом, который он мог бы снова назвать своим. Голая комната отца Стрэнгъярда в Наглимунде стала обладать этим свойством всего через неделю. И все же была некоторая романтика в том, чтобы жить на дороге, превращая в свой дом то место, где ты останавливаешься, как хирка, торговец лошадьми. Но и другая жизнь его тоже привлекала. У Саймона появилось ощущение, что он путешествует уже долгие годы – а сколько прошло времени на самом деле?
Пока Саймон старательно считал, прибегая к помощи Бинабика, когда не мог вспомнить сам, сколько раз обратилась луна, он с удивлением обнаружил, что с тех пор, как он покинул Хейхолт, миновало почти два месяца! Поразительно, но это было правдой: тролль подтвердил его догадку, сказав, что прошло три недели ювена, а Саймон точно знал, что его путешествие началось в злополучную Ночь Побивания Камнями, в последние часы авриля. Как изменился мир за последние семь недель! И – мрачно подумал он, постепенно погружаясь в сон, – по большей части к худшему.
Поздним утром следующего дня отряд поднимался вверх по массивному ледяному уступу, который косо уходил вниз, подобно огромному брошенному свертку, когда Урмшейм нанес новый удар. С ужасающим скрежетом длинный клин льда стал из сине-серого белым, оторвался и заскользил вниз по склону под ногами Гриммрика. Эркинландер успел лишь удивленно вскрикнуть, а через мгновение исчез из вида в образовавшейся расселине. Не успев ничего понять, Саймон почувствовал, как его потащило вперед, он рухнул на снег, отчаянно пытаясь схватиться рукой за ледяную стену; черная расселина приближалась.
Охваченный беспомощным ужасом, Саймон увидел образовавшуюся на месте тропы щель, дальше начиналась пустота глубиной в половину лиги. Он закричал, чувствуя, как его тащит вперед, а пальцы безрезультатно цепляются за скользкую тропу.
Бинабик шел первым, и поразительная быстрота позволила троллю нырнуть вперед, как только он услышал треск ломающего льда; он распростерся лицом вниз, цепляясь за лед рукой в перчатке и одновременно всаживая в него ледоруб и шипы на сапогах. Сильная рука Эйстана схватила Саймона за пояс, но даже масса бородатого солдата не смогла остановить их движения к расселине. Невидимый Гриммрик тянул их вниз, он отчаянно кричал, раскачиваясь на веревке над пустотой, где клубился снег. Слудиг, находившийся в самом конце, сумел временно остановить Саймона и Эйстана и с тревогой что-то кричал, призывая на помощь ситхи.
Ан’наи и принц Джирики быстро вернулись, едва касаясь поверхности, точно снежные зайцы, и сразу же вогнали в лед свои ледорубы, привязав к ним веревку Бинабика надежными узлами. Освободившийся тролль вместе с ситхи пополз назад, чтобы помочь Слудигу.
Саймон почувствовал, как тяга усилилась и расстояние до расселины стало увеличиваться. Теперь он скользил назад. Он не умрет! – во всяком случае, не сейчас. Ему удалось встать на ноги и поднять потерянную рукавицу, в голове пульсировала боль.
Теперь, когда весь отряд объединил усилия, им удалось вытащить Гриммрика – он потерял сознание, и его лицо под капюшоном стало серым, но вскоре он оказался в безопасном месте. Прошло несколько долгих минут, прежде чем Гриммрик пришел в себя и узнал своих спутников, но его отчаянно трясло, как будто у него началась смертельная лихорадка. Слудиг и Эйстан сделали носилки из двух меховых плащей и несли его, пока путники не нашли место, чтобы разбить лагерь.
Им удалось отыскать подходящую расселину только после того, как они выбрались на настоящую скалу; солнце к тому моменту достигло зенита, но у них не было выбора, и пришлось раньше времени разбить лагерь. Они разожгли маленький костер, пламя доходило лишь до колен, растопку они принесли с собой от подножия Урмшейма именно для такого случая. Дрожавший Гриммрик лежал рядом с костром, стуча зубами и дожидаясь целебного отвара, который ему готовил Бинабик из лекарственных растений и порошков, лежавших в его сумке. Никто не жалел драгоценное тепло для Гриммрика.
День постепенно заканчивался, узкая полоска солнца пробежала по синим стенам склона, а потом исчезла, и стало еще холоднее. Саймон, мышцы которого дрожали, точно струны лютни, а уши болели несмотря на меховой капюшон, чувствовал, что он куда-то соскальзывает – столь же резко и безнадежно, как его тащило к обнаженному мраку бездны в недавнем сне наяву. Но вместо черного холода сон обхватил его теплыми благоухающими руками.
Снова наступило лето – как же давно его не было! Но это уже не имело значения, ведь время года, наконец, изменилось, и в жарком воздухе нетерпеливо жужжали пчелы. Весенние цветы уже расцвели, стали большими и перезрелыми, их лепестки были коричневыми, как корочка пирога с бараниной, который пекла Джудит в камине замка. В полях под стенами Хейхолта пожелтела трава, и начались ее алхимические превращения, они закончатся осенью, когда ее сложат в золотые благоухающие скирды, которые раскрашивали землю, точно маленькие домики.
Саймон слышал сонное пение пастухов, которые вели блеющий домашний скот с лугов, эхом вторившее гудению пчел. Лето! Скоро будут праздники и ярмарки… Святого Сутрина, Середины мансы, но сначала его любимый праздник – Летнее солнцестояние…
Летнее солнцестояние, когда все становится иным, все меняет облик, когда друзья надевают маски, а враги костюмы, они смешиваются друг с другом в темноте… когда всю бессонную ночь играет музыка, а Уединенный сад украшают серебряные ленточки, и смеющиеся, танцующие фигуры населяют лунные просторы.
– Сеоман? – чья-то рука сжала его плечо и легонько потрясла. – Сеоман, ты плачешь, проснись.
– Танцоры… маски…
– Проснись! – рука тряхнула его сильнее.
Саймон открыл глаза и увидел Джирики в тусклом косом свете.
– Похоже, тебе приснился пугающий сон, – сказал ситхи, опускаясь на корточки рядом с Саймоном.
– Но… на самом деле, нет. – Он содрогнулся. – Было л-лето… день Летнего солнцестояния…
– Вот оно как. – Джирики приподнял бровь и изящно пожал плечами. – Я подумал, что ты забрел в такие царства, где тебе не следовало находиться.
– Что может случиться плохого летом?
Принц ситхи снова пожал плечами, потом достал что-то из плаща – жест любимого дядюшки, пытающегося игрушкой отвлечь внимание хныкающего ребенка, – блестящий предмет в изящной резной деревянной рамке.
– Ты знаешь, что это такое? – спросил Джирики.
– …Зеркало? – Саймон не совсем понимал, о чем ситхи спрашивает.
Быть может, принц знал, что Саймон уже брал его в руки в пещере?
Джирики улыбнулся.
– Да. Но это очень необычное зеркало с весьма долгой историей. Тебе известно, что можно с ним сделать? – Он протянул руку и постучал пальцем по заросшей щеке Саймона. – Попытайся догадаться?
– В-в-видеть вещи, расположенные д-д-далеко? – спросил он после некоторых колебаний, ожидая неизбежной вспышки возмущения.
Ситхи на него посмотрел.
– Ты слышал о зеркалах зида’я? – наконец после короткого колебания спросил Джирики. – Они все еще являются предметами песен и легенд?
Теперь у Саймона появился шанс ускользнуть от правды. Однако собственные слова его удивили.
– Нет, – сказал Саймон. – Я заглянул в него, когда мы находились в вашем охотничьем домике.
Странное дело: признание Саймона заставило Джирики удивиться еще больше.
– Ты видел в зеркале другие земли? А не просто свое отражение?
– Я видел… принцессу Мириамель – моего друга, – добавил он и похлопал рукой по голубому шарфу, который носил на шее. – Было похоже на сон.