– Нет. Это задача для меня одного, и никого больше. – Ярнауга закашлялся и повис на руке Стрэнгъярда, но тут же выпрямился.
Высокий священник повернулся к старику и внезапно все понял.
– Я умираю, – сказал Ярнауга. – Мне не суждено уйти из Наглимунда. Я знал это с самого начала. Только оставьте мне меч.
– Но у тебя нет сил! – гневно возразил Эйнскалдир, словно испытал разочарование.
– У меня их достаточно, чтобы закрыть дверь. – Видите? – Он указал на мощные петли. – Они сделаны очень надежно. Достаточно будет сломать лезвие в петле, и это остановит даже самых упорных преследователей. Уходите.
Принц хотел было возразить, но в этот момент по туннелю пронесся пронзительный, щелкающий звук.
– Хорошо, – тихо сказал Джошуа. – Да благословит тебя Бог.
– В том нет нужды, – ответил Ярнауга, снял что-то блестящее с шеи и вложил в руку Стрэнгъярда. – Как странно получить нового друга в самом конце жизни. – Глаза священника наполнились слезами, и он поцеловал риммера в щеку.
Они в последний раз увидели блестящие глаза Ярнауги, когда в них отразился свет факела, и риммер приложил плечо к двери. Она закрылась, сразу заглушив звуки преследования. Засов с легкостью встал на свое место.
Поднявшись по длинной лестнице, они, наконец, выбрались наружу, где на них набросился яростный ветер. Однако буря начала слабеть, и, когда они стояли на открытом склоне холма, под заросшим лесом Стайлом, они видели мерцавшее пламя пожаров на руинах Наглимунда и черные нечеловеческие тени, мелькавшие вокруг танцевавшего огня.
Джошуа довольно долго стоял и смотрел на город, и по его испачканному сажей лицу текли струи дождя. Маленький отряд жался за спиной у принца, дожидаясь, когда он поведет их дальше.
Принц Джошуа поднял левый кулак.
– Элиас! – закричал он, и ветер тут же унес эхо его голоса. – Ты принес смерть и нечто много хуже королевству нашего отца! Ты разбудил древнее зло и разрушил царство Верховного короля! Ты лишил меня дома и уничтожил многое из того, что я любил. – Он замолчал, сражаясь с подступившими слезами. – Ты больше не король! Я заберу у тебя корону. Я ее заберу, клянусь!
Деорнот взял его за локоть и повел прочь от края тропы. Подданные Джошуа его ждали, замерзшие и напуганные и бездомные в диком Вилдхельме. На мгновение принц склонил голову, от усталости или чтобы произнести молитву, и повел их в темноту.
Глава 44Кровь и вращающийся мир
Черная кровь дракона пролилась на него, обжигая яростным огнем. Когда она его коснулась, он почувствовал, что его собственное существование слабеет. Ужасающая сущность преследовала его, выжигала дух, оставляя лишь жизнь дракона. Казалось, он сам становился – в тускнеющие мгновения до наступления тьмы – тайным сердцем Червя.
Его захватила в плен медленно тлевшая и запутанная жизнь Игьярдука, он начал расползаться в стороны, он менялся, изменения были болезненными, как рождение и смерть.
Его кости стали тяжелыми и массивными, точно камень, изогнутыми, как у рептилии. Кожа твердела, превращаясь в чешуйки, подобные драгоценным камням, и он чувствовал, как с его спины сползает кожа, словно кольчуга из бриллиантов.
Теперь кровь из сердца дракона текла у него в груди, неповоротливая, точно темная звезда в пустой ночи, могучая и раскаленная, как в самом пламени земли. Его когти погружались в каменную кожу мира, старое столетнее сердце пульсировало… и пульсировало… и пульсировало… Он погружался в хрупкую древнюю мудрость народа драконов, переживал первое рождение своей расы в период детских лет земли, тяжесть бесчисленных прожитых лет давила на него, тысячелетия пролетали мимо, будто ревущая вода. Он был одним из Древнейших всех рас, одним из перворожденных детей остывавшей земли, он лежал, свернувшись под поверхностью мира, словно самый жалкий из червей, что прячется в яблочном огрызке…
Старая черная кровь наполняла его тело. Он продолжал расти, видел и называл все вещи вращающегося мира. Кожа земли стала его собственной – поверхность, по которой будут ползать рожденные здесь существа, где им предстояло сражаться и терпеть поражения, наконец, сдаваться и вновь становиться его частью. Кости были его костями, и сквозь них он ощущал каждое движение дышащей жизни.
Он был Саймоном. И еще змеем. И землей во всей бесконечности ее составных частей. И он продолжал расти, расти, ощущая, как ускользает его смертная жизнь…
Во внезапном одиночестве своего величия, опасаясь потерять все, он потянулся к тем, кого знал. Он чувствовал их теплую жизнь, ощущал их, как искры в великой, пронизанной ветром темноте. Так много жизней – таких важных, таких маленьких…
Он увидел Рейчел – согбенную, старую. Она сидела на стуле в пустой комнате, поддерживая седую голову руками. Когда она стала такой маленькой? У ее ног лежала метла, а рядом аккуратная кучка пыли. В комнате замка быстро темнело.
Принц Джошуа стоял на склоне горы и смотрел вниз. Слабый свет пламени озарял его мрачное лицо. Он видел сомнения Джошуа и его боль; он пытался дотянуться до него и придать уверенности, но все эти жизни он мог лишь видеть, но не касаться.
Маленький смуглый мужчина, которого он не знал, направлял плоскодонку шестом по реке. Огромные деревья свешивали ветви над водой, в воздухе было полно мошкары. Маленький мужчина погладил ладонью стопку листов пергамента, спрятанных за поясом. Ветер шумел в листве, маленький мужчина благодарно улыбался.
Большой мужчина – Изгримнур? Но где его борода? – расхаживал по неровному причалу и смотрел в темнеющее небо и на исхлестанный ветром океан.
Красивый старик со спутанными седыми волосами играл с толпой полуголых ребятишек. Его кроткие голубые глаза были прищурены, а на лице застыло счастливое выражение.
Мириамель с коротко подстриженными волосами стояла у поручней корабля и смотрела на тяжелые тучи, собиравшиеся на горизонте. Ветер у нее над головой трепал паруса. Ему хотелось подольше смотреть на Мириамель, но видение исчезло, как падающий на землю лист.
Высокая, одетая в черное женщина из Эрнистира стояла на коленях между двумя каменными пирамидами, в роще, среди стройных березок на высоком склоне продуваемой ветрами горы.
Король Элиас смотрел в кубок с вином, у него были красные глаза. Меч по имени Скорбь лежал у него на коленях. Серый меч делал вид, что спит.
Внезапно перед ним появился Моргенес, коронованный пламенем, и от его вида в сердце дракона вошло ледяное копье боли. Старик держал древнюю книгу, его губы шевелились, он что-то беззвучно и гневно кричал, словно хотел предупредить… опасайся фальшивого посланца… опасайся…
Все лица исчезли, за исключением последнего призрака.
Мальчик, худощавый и неуклюжий, пробирался по темным подземным туннелям, он плакал и полз по лабиринту, как попавшее в ловушку насекомое. И каждая деталь, каждый новый поворот с болью появлялся у него перед глазами.
Мальчик стоял на горе, под луной, в ужасе глядя на существа с белыми лицами и серый меч, но темная туча накрыла мальчика тенью.
Тот же мальчик, но теперь старше, перед огромной белой башней. Золотой свет вспыхнул на его пальце, хотя мальчик находился в глубокой тени. Звонили колокола, у него над головой запылала крыша…
Темнота его поглощала, тащила прочь, в сторону других, еще более странных мест, но он не хотел туда отправляться. Во всяком случае, до тех пор, пока не вспомнит имя того ребенка, того неуклюжего мальчика, что трудился, ничего не зная о мире вокруг. Он не пойдет дальше; он вспомнит…
Мальчика звали… мальчика звали… Саймон!
Саймон.
И тут его свет померк…
– Сеоман, – позвал голос, довольно громкий; и он понял, что его зовут уже долго.
Он открыл глаза. Цвета вокруг показались ему такими яркими, что ослепленный Саймон тут же зажмурился. Под его закрытыми веками вращались и танцевали серебристые и красные колеса.
– Вставай, Сеоман, вставай и присоединяйся к своим спутникам. Ты им нужен.
Он осторожно приоткрыл веки, стараясь привыкнуть к яркому свету. Теперь он не видел разноцветных красок – все стало белым. Он застонал, пытаясь пошевелиться, и почувствовал ужасающую слабость, словно что-то очень тяжелое со всех сторон прижимало его к постели; одновременно он ощущал себя прозрачным и хрупким, будто состоял из стекла. Даже с закрытыми глазами у него возникло ощущение, что свет проникает сквозь веки, наполняя сиянием, не приносящим тепла.
Тень промелькнула по его ставшему чувствительным лицу, казалось, она обладала тяжестью. Что-то влажное и холодное коснулось его губ. Он глотнул, тут же почувствовал боль, закашлялся и снова стал пить. Ему вдруг показалось, что он ощущает вкус воды, побывавшей всюду – на ледяном пике, в туче, полной дождя, и на горной перемычке.
Тогда он открыл глаза шире. Все вокруг действительно было белым, за исключением золотого лица Джирики, совсем рядом. Он находился в пещере, ее стены покрывал бледный пепел и какие-то слабые линии; меха, деревянные предметы, украшенные резьбой, и красивые кубки лежали на каменном полу. Тяжелые руки Саймона, онемевшие, но сохранившие необычную чувствительность, сжимали меховое покрывало и осторожно ощупывали деревянную кровать, на которой он лежал. Как?…
– Я… – Он снова закашлялся.
– У тебя все болит, и ты устал. Этого следовало ожидать. – Ситхи нахмурился, но его сияющие глаза не изменили выражения. – Тебе известно, что ты совершил ужасную вещь, Саймон? Ты дважды спас мне жизнь.
– Мммм. – Голова у него работала так же медленно, как мышцы.
Что же все-таки произошло? Они были в горах… пещера… и…
– Дракон! – сказал Саймон, задохнулся и попытался встать.
Меховое покрывало соскользнуло в сторону, и он почувствовал, что в пещере холодно. Свет сюда попадал сквозь шкуру, которая завешивала вход. На него накатило головокружение и слабость, голова и лицо пульсировали от боли. Он снова лег.